— Александр Иванович, Вам наверняка приходилось сортировать свои дела на важные и второстепенные? — глаза в которых, казалось, горело адское пламя, в очередной раз заставили собеседника отвести взгляд. — Вы знаете, что происходит, когда сортировка произведена неверно, и вместо того, чтобы заниматься действительно важным и не терпящим отлагательства, вы отвлекаетесь на всякую ерунду? … Или вас отвлекают на неё… Но самые ужасные ошибки происходят, когда считаешь что-то не стоящей мелочью и относишься соответственно, а потом эта мелочь вырастает во вселенскую проблему… Бывает, да? А теперь представьте себе цену таких ошибок в масштабе империи…
Гучкову не надо было особо ничего представлять. Он прекрасно помнил, как, занимая позицию в цепи буров, скользнул взглядом по груде камней на фланге… Мысль, залетевшую в голову: «Надо бы сместиться левее, а то неровен час…», он подавил, как несущественную. И именно из этих камней во время боя прилетела пуля, разворотившая бедро, болью отзывающаяся теперь при каждом неловком движении, постоянно напоминая о цене ошибки при учёте мелочей.
— Нужно Главное Политическое Управление, — продолжал свою мысль император, не замечая, что его собеседник полностью погрузился в свои воспоминания. — Задачей его будет управление государственной политикой, а это планы, стандарты и проверки на соответствие всех и всего, кто и что влияет на политику.
Гучков вздрогнул от неожиданности, однако взял себя в руки, сосредоточился и попытался переложить слова царя в собственный план действий… Мысли рассыпались в голове чудной мозаикой, напоминая забавный детский калейдоскоп, но наотрез отказывались собираться во что-то стройное и понятное.
— Простите, Ваше императорское величество, что конкретно придется делать для этого?
— Для начала — составить список тех, кто должен соответствовать общим требованиям. Затем — сформулировать своеобразный кодекс чести, или, если хотите, заповеди, которых эти люди должны придерживаться как на службе, так и за ее пределами… Да-да…Для политика его дом и семья — это тоже работа. Родные и близкие — слабое звено, которое традиционно используют враги, желая склонить на свою сторону и получить контроль за нужным им человеком. Затем надо очертить границы, где заканчиваются частные дела, заканчивается быт, и начинается политика…
— Какая может быть политика в быту? Что может быть политического в частных делах?…
— Если вы купили булку хлеба, то это быт, — кивнул император в знак того, что он готов пояснить свою мысль, — а если вы скупили весь хлеб в столице, то это уже политика. Если дали в долг своему другу миллион — это частное дело, а вот если миллион подданых стали вашими должниками — это уже политика…
— Теперь яснее. Но я клянусь, ни в одном университете, где я учился, так политику не трактовали…
— Значит мы будем первыми… Политику не надо трактовать. Её надо чувствовать… Надо уметь строить логические цепочки, вычисляя, какие, казалось бы, совершенно малозначительные события могут привести к тектоническим сдвигам… Не смотрите на меня, как на икону. У меня это тоже далеко не всегда получалось…. получается, — сказав последние слова, император осёкся и задумался, глядя сквозь собеседника невидящим взглядом. Пауза закончилась тяжелым вздохом, после которого взгляд монарха опять стал осмысленным и сосредоточенным. — Сегодня главное внимание должно быть приковано к армии, любое движение которой — это политика и где господа офицеры демонстративно, хотя подозреваю, — не совсем искренне — дистанцируются от неё. Это положение нетерпимо. Если мы откажемся от политического управления армией, то эту функцию возьмёт на себя кто-то другой. Свято место пусто не бывает. Особенно сейчас, в преддверии большой войны…
— Грядет большая война? — встрепенулся Гучков.
— А как вы думали? — усмехнулся император. — За 19й век крупные государства окончательно освоили планету. Китай — это последний пирог, который они делят. Потом белых пятен и «ничьих» территорий на карте больше не останется. Весь земной шар будет окончательно поделен на метрополии и колонии. И схватка за передел мира станет просто неизбежной.
— Мировая война, — прошептал Гучков, чувствуя, как холодеют руки.
— Именно, Александр Иванович, и времени у нас осталось крайне мало… может быть его вообще уже нет…
— Что я должен делать? Приказывайте! — при осознании конкретной опасности к Гучкову вернулось его привычное деятельное состояние.
— В каждом подразделении русской армии, — император наконец допил чай и опять потянулся за трубкой, — должен быть представитель главного политического управления, который будет разъяснять офицерам, и что еще важнее — солдатам, на понятном им языке, за что они идут на смерть. Пока у нас таких людей нет, вам придется делать всё самому и сразу подбирать толковых товарищей (***), которых нужно будет научить и оставить вместо себя. Второе — не менее важное и крайне больное место — это снабжение. Оголённый нерв армии. Это тоже политика в её самом чистом — кристальном виде. Этим тоже придется заниматься, пока мы не поставим под жёсткий контроль интендантов. Про них ещё Суворов говорил…
Гучков кивнул головой, демонстрируя, что он прекрасно помнит, что говорил про тыловиков генералиссимус…
— Ну и по мелочи, — император выудил из стола записку и глаза его лукаво улыбнулись. — Александр Иванович, мне нужно, чтобы вы написали письмо господину Иоссе в горный комитет. Сообщите, что во время ваших многочисленных путешествий на Дальний Восток и обратно, вы получили достоверные сведения о наличии алмазных россыпей в районе рек Койвы и Вишеры, и просите провести геологоразведочные изыскания…вот тут и тут, — ткнул император трубкой в карту и, посмотрев на вопросительное выражение лица Гучкова, самодовольно усмехнулся. — Не беспокойтесь, вы не прослывёте пустомелей, алмазы там точно есть. Пишите письмо — я наложу соответствующую резолюцию.
— Но позвольте, ведь это значит…
— Это значит только то, что по политическим соображениям нет возможности разглашать источник информации, — поморщился император. — Пишите письмо, Александр Иванович, время не терпит…
–
(*) Алекса́ндр Ива́нович Гучко́в — российский политический и государственный деятель, лидер партий «Союз 17 октября», Председатель Центрального военно-промышленного комитета (1915–1917). Военный и временно морской министр Временного правительства (1917). Активный участник февральской революции. 2 марта 1917 вместе с В. В. Шульгиным принял в Пскове отречение Николая II от престола.
(**) Приведен отрывок разговора Гучкова с Николаем II из реальной истории.
(***) Сталин видел не только мостостроителей, вставших под опору моста во время испытаний на прочность, но и конструктора брони, вставшего за броневой лист во время контрольного обстрела.
(****) В данном случае слово «товарищ» употребляется в значении «заместитель»
Глава 3 Проклятое одиночество стоящего на вершине…
Оставшись один, император тяжело опустился в кресло. Гучков — Enfant terrible, его необходимо было поставить под контроль и постараться использовать в мирных целях. Информация о месторождениях алмазов — домашняя заготовка на контроле Трепова, отслеживающего, где упадет флажок. Откуда и к кому уйдёт информация? Как вообще у товарища Гучкова насчет умения держать язык за зубами? Ещё бы поставить на контроль самого Трепова…
Какой же «товарищ» Гучков ершистый! Взведённый, как сжатая пружина! Но это даже хорошо — опереться можно лишь на то, что сопротивляется… При этом — обязательно держать в поле зрения и ни в коем случае не допускать простоя. Такие норовистые скакуны не терпят бездействия, как и забвения. Не удовлетворив свои амбиции в действующей системе, сносят всё целиком, в выборе средств не стесняются, не морализируют и не комплексуют. Что там этот «товарищ» себе позволял перед революцией 1917? Распространение фальшивых писем императрицы? Чудный мальчик! Осталось только правильно его использовать… Собрать бы всех этих «парвеню» и закинуть, как гранату, в великосветский петербургский салон… Да, кстати, не забыть про гранаты, как про пушечные, так и про «ручную артиллерию»….
Император встал, потянулся, прислушиваясь к поведению совсем недавно контуженного тела, поморщился, ощутив тупую боль в затылке и шейных мышцах, прошелся по кабинету, проверяя двигательные рефлексы, вернулся к столу и размашистым почерком дописал в столбик еще несколько фамилий…
— Это всё не то, — пробормотал он, барабаня пальцами по столешнице. — Нужен оперативный, компактный, работоспособный и главное — полностью подконтрольный орган власти, куда можно потихоньку перетаскивать распорядительные полномочия… Так, посмотрим, на что царь у нас вообще имеет право?
Император вытащил справку, заботливо подготовленную становящимся незаменимым Ратиевым, и углубился в изучение законодательства империи, качая головой и подчёркивая красным карандашом список полномочий, имевшийся в наличии у российского самодержца:
«Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. Повиноваться власти Его не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает» — статья 4… — Ишь ты! Сам Бог!..Невольно сразу ищешь соответствующую надпись в правом верхнем углу: «Согласовано! Бог!»…
«Государь Император утверждает законы, и без Его утверждения никакой закон не может иметь своего свершения» — а вот это уже по делу — отметим — статья 9.
«Власть управления во всём её объёме принадлежит Государю Императору в пределах всего Государства Российского…» бла-бла-бла «и лицам, действующим Его Именем и по Его повелениям».
— Сказано хорошо, но уж больно запутано, — нахмурившись, опять пробормотал император, переворачивая страницу, — ну что тут еще?
«… в порядке верховного управления издаёт указы…» бла-бла-бла… «а, равно, повеления, необходимые для исполнения законов..».
«Он же — верховный руководитель всех внешних сношений с иностранными державами… объявляет войну и заключает мир, а, равно, договоры с иностранными государствами» — статья 13 — несчастливая…
Следующую — 14ю статью император подчеркнул всю:
«Государь есть Державный Вождь российской армии и флота. Ему принадлежит верховное начальствование над всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами Российского Государства. Он определяет устройство армии и флота и издает указы и повеления относительно: дислокации войск, приведения их на военное положение, обучения их, прохождения службы чинами армии и флота и всего вообще, относящегося до устройства вооружённых сил и обороны Российского Государства»
Статья 15 — объявляет местность на военном или исключительном положении.
16 — право чеканки монеты и определение внешнего её вида.
17 — и увольняет Председателя Совета министров, Министров и Главноуправляющих отдельными частями, а также прочих должностных лиц…
Ну и, конечно же, «помилование осуждённых, смягчение наказаний и общее прощение совершивших преступные деяния, и прекращение судебного против них преследования, и освобождение их от суда и наказания… и вообще дарование милостей».
«Вот уж точно, государство — это я, — император улыбнулся. — И как это товарищ Романов умудрялся всем этим заниматься, не имея даже секретаря? Но зато полный простор для творчества — можно совершенно легально дублировать любой орган управления, изобретать новые и ликвидировать старые, без соблюдения каких-либо процедур… Хоть Советскую власть провозглашай — всё будет легитимно, — покачав головой, он взял трубку, не спеша набил душистым табаком, но так и не зажёг спичку, улетев в воспоминания про становление первого государства без царя и министров-капиталистов.»
1917. Революционный Петроград. Вся власть советам!
Лопоухий и близорукий, с академической профессорской бородкой, Григорий Иванович Петровский абсолютно не соответствовал образу шефа НКВД, тем не менее был тем самым первым (если не считать десяти дней Рыкова), кто возглавил народный комиссариат внутренних дел, хоть и не очень стремился к этому. Он просил Ленина:
— Владимир Ильич! Назначьте другого товарища, а я буду его помощником.
— Во время революции от назначений не отказываются, — заметил Ленин и, шутя, весело усмехнувшись, добавил, — дать Петровскому двух выборгских рабочих с винтовками, они отведут его в помещение Министерства внутренних дел, и пускай тогда попробует отказаться!
Сталин нашёл руководителя НКВД в кремлёвском буфете, где он загружался крепчайшим чаем, водя красными от недосыпа глазами по каким-то сводкам и справкам.
— Коба, как думаешь, сколько у нас советских республик? — спросил Григорий Иванович с плохо скрываемым сарказмом, не отрывая глаз от бумаг.
— С утра была одна, — осторожно подыграл ему Сталин.
Петровский бросил бумаги на стол, водрузил поверх них увесистый подстаканник и торжествующе посмотрел на наркомнаца:
— Больше 100! Да-с, точнее, — скосил он глаза в записку, — 122!
— У нас губерний столько нет, — удивился Сталин.
— Да какие там губернии, — махнул рукой Петровский, — у нас уже полно уездных и даже волостных советских республик со всеми атрибутами государственной власти — собственными наркоматами, деньгами, границами и даже дипломатическими отношениями с соседями, причём, не всегда дружескими. Вот, — Петровский двумя пальцами, будто боясь испачкаться, толкнул бумаги к Сталину, — разбираю конфликт между Ржевским и Тверским «советскими государствами». Тверь захватила 20 вагонов, предназначенных для Ржевского уезда, Ржев собирается идти на Тверь войной, спрашивает, поддержим ли мы их в этом благородном деле?
— Ну, и как это понимать? — ошарашенно спросил Сталин, перебирая листки докладов.
— А, это, дорогой Коба, — откинулся на спинку стула Петровский, — товарищи на местах так неожиданно трактуют лозунг «Вся власть — Советам», делая упор на слово «Вся»…
— Балаган, — брезгливо поморщился Сталин, отдавая записи Петровскому, — это не Советская власть, это безобразие и его надо прекращать…
— Значит, говоришь, советские республики в каждом уездном городе — это балаган? А по две советские республики в одном уезде не хочешь? — хмыкнул руководитель НКВД. — Как тебе вот такой кунштюк? — и, выудив из стопки замызганный листок, с выражением начал читать:
«В марте в ходе перевыборов Сормовского Совета большевики получили 15 мест, левые эсеры и максималисты — по одному мандату, эсеры — 13, меньшевики — 7, беспартийным депутатом оказался 1 человек. Потеряв большинство, большевики, левый эсер и максималист покинули Совет и создали Сормовское бюро Нижегородского Совета, провозгласившее себя представителем Советской власти в Сормове.»
Сталин не заметил сам, как вскочил на ноги и витиевато выругался по-грузински, чем привлёк внимание всех остальных посетителей буфета.
— Ну? И как решили этот, — Сталин замешкался, подбирая нужное слово, — конфликт?
Петровский устало махнул рукой и сгрёб все бумажки в свою папку.
— Ленин со Свердловым направили в Нижний Раскольникова, объявившего, что власть должна принадлежать тем Советам, которые поддерживает Совнарком. Короче — выбранный Совет разогнали. Большевики, левый эсер и максималист заявили, что «берут власть на себя».
— И как много таких конфликтов?
— Большевики проиграли выборы в Вязниках, Касимове, Брянске, Бежеце, Макеевке, Ростове, Уфе, Ижевске, Костроме… Там вообще дошло до чрезвычайного положения… Одним словом, Коба, скажу честно, — Петровский вздохнул, застёгивая папку с документами. — У нас совсем не получается с истинным народовластием. А ведь я ещё не рассказал про криминал, которого в Советы набилось больше, чем вшей на барбоску.
Про криминал, оккупировавший Советы, Сталин знал и сам, с каждым годом этой информации становилось всё больше и была она всё сочнее.
Бывший во время Великой Отечественной войны при немцах бургомистром Майкопа, сбежавший на Запад Н. В. Полибин издал за рубежом воспоминания «Записки советского адвоката 20-30-х гг.». Сам автор — личность гнусная, но информацию выдаёт поучительную: