Два подозрения отменяют презумпцию невиновности, три — делают суд пустой формальностью. Именно об этом с тоской думал великий князь Владимир Александрович, подъезжая к Аничкову дворцу, бывшей резиденции своего покойного брата Александра III и нынешней резиденции его супруги, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, миниатюрной женщины, в кругу семьи — просто Минни.
Минни!.. По своему положению в обществе и весу в политике это была совсем не Мини, а очень даже Макси! Железный характер и такую же хватку этой крошечный дамы оценили практически все, кто пытался каким-то образом продавить через нее нужное решение или использовать Марию Федоровну для своей интрижки.
После смерти мужа, Александра III, и вступления на престол сына, Николая II, для вдовствующей императрицы начался новый период жизни. Умная, властная женщина, обладавшая природной интуицией, она постоянно стремилась направить сына в его делах, уберечь от чуждого вредного влияния, окружить нужными людьми. И действительно, в первые годы царствования Николая II мать имела на него большое влияние. «Спросите матушку», «я спрошу у матушки», «надо спросить maman» — так отвечал Николай II на вопросы по поводу назначения очередного министра.
По меткому замечанию княгини Л.Л.Васильчиковой, Мария Федоровна «обладала как раз теми качествами, которые не доставали ее невестке. Светская, приветливая, любезная, чрезвычайно общительная, она знала всё и вся, ее постоянно видели, и она олицетворяла в совершенной степени ту обаятельность, то собирательное понятие «симпатичности», которое так трудно поддается анализу и которому научить невозможно. Она была любима всеми, начиная с общества и кончая нижними чинами Кавалергардского полка, чьим шефом она являлась». Любовь эта была не показная. Будучи командующим всей гвардии, великий князь Владимир Александрович отчетливо понимал — стоит Минни пошевелить своим очаровательным миниатюрным пальчиком и её кавалергарды, порвут его, как тузик — грелку. Поэтому, обычно шумный и говорливый, в её компании великий князь предпочитал больше молчать и слушать, особенно сейчас, когда цель вызова «на ковёр» была кристально ясна и печальна, как плакучая ива осенью.
Плохим знаком были первые же минуты аудиенции — великого князя встретила не сама хозяйка дворца, а князь Гео́ргий Дми́триевич Шерваши́дзе, состоящий при Марии Федоровне в должности обер-гофмейстера и попутно оказывающий другие, публично неафишируемые услуги. Вдовствующая императрица ждала своего родственника в голубой гостиной, которая лучше всего оттеняла её холодную ярость, пробивающуюся сквозь аристократические манеры и дворцовый этикет.
— Ну вот что, Вольдемар, — начала Мария Федоровна тоном, от которого замёрзли в клетке канарейки. — Я могла бы долго и нудно пересказывать факты, которые ты и без меня прекрасно знаешь. Я могла бы два часа говорить о том, о чем судачат во всех салонах столицы. Но меня интересует ответ только на один вопрос: кто из вашей гнусной компании носит прозвище Фальк?
Салон погрузился в тишину, как подводная лодка — в пучины мирового океана. Метель, понемногу занимающаяся за окном, вполне заменяла шум воды, заполняющей балластные цистерны, а треск дров в жарко натопленной «французской» печи — скрип корпуса, принимающего на себя давление глубины.
Великий князь Владимир Александрович молча медленно опустился на оба колена и дрожащим, неестественным от волнения голосом, в котором смешались страх и смертельная обида, произнес:
— Матушка Мария Федоровна… Минни… Клянусь памятью моего брата и твоего супруга, клянусь жизнью моих детей… никогда я… никто из нас… да я сам голыми руками придушу…
— Не клянись детьми, Волдемар, — дрогнувшим голосом ответила вдовствующая императрица и присела на ближайшую банкетку, устало сложив руки на коленях. Только теперь великий князь понял, что она держится из последних сил. — Ты никогда не занимался их воспитанием и не знаешь что это, когда ОН отнимает частицу тебя самого… Мой Никки, конечно, не Александр, и ты хорошо знаешь — не он должен быть императором. Но независимо от того, хороший или плохой правитель — он мой сын и я не дам, слышишь, Волдемар, не дам растерзать его на моих глазах, как растерзали твоего отца — Александра II…
Владимир Александрович медленно поднялся с колен, отряхнул с мундира невидимую пыль и ответствовал уже более спокойным и уверенным голосом.
— Думаю, Минни, что слухи о беспомощности и беззащитности Его Императорского Величества сильно преувеличены. Во всяком случае последний месяц он принимает решения, которые по своим масштабам и решимости больше подходят Петру Великому, чем всем нам известному Никки..
— Что я ещё не знаю про своего сына? — удивленно приподняла бровь вдовствующая императрица.
— Доступ к императору в настоящее время затруднен настолько, что личную аудиенцию не могут получить даже самые настырные, имеющие весьма веские причины для очной встречи. Общение с министрами — только письменное, посредством нового статс-секретаря — князя Ратиева. Ликанский дворец, где император изволит пребывать, поправляя здоровье, окружен тройным кольцом охраны, и подразделения, стоящие во внешнем кольце, не имеют никакой возможности проникнуть через внутреннее оцепление. Состав караулов постоянно меняется. Все близлежащие высоты охраняются постоянными постами Кавказского гренадерского корпуса, все дороги и даже тропинки патрулируют казаки. Не знаю, кто разрабатывал эту систему охраны, но этот человек знает свое дело — злоумышленникам осуществить задуманное будет теперь крайне сложно…
— Это мне известно…
— После третьего покушения император изволил объявить об упразднении свиты, а его активность в наборе новых приближенных заставляет предполагать, что он решил пойти по стопам своего пращура — Петра Великого — при его персоне сейчас находится столько инженеров и учёных, сколько не было у престола за предыдущие полвека. Но самое главное — это его собственное «потешное» войско. Количество инвенций в нем так велико, что смело можно говорить о полках нового строя… Вот полюбопытствуй, — и великий князь широким жестом достал из-за обшлага и протянул Марии Федоровне скромную брошюру «Временный полевой устав Вооруженных сил. Маневренная война.»…
— Действительно любопытно, — погладив рукой шершавую обложку, удивленно покачала головой Мария Федоровна. — Никогда не замечала за Никки любви к работе с документами, тем более с такими скучными, как воинские уставы и артикулы…Впрочем… Генерал Трепов свёл с ума всех фрейлин сообщением о наборе женщин в жандармский корпус. Число прошений от мающихся скукой домохозяек, уже, кажется, превысило число жителей столицы…
— Не только в жандармский корпус, — уточнил великий князь. — Никки отменил все ограничения для обучения дам на врачебных и педагогических факультетах. В Императорском Московском университете — фурор и аншлаг…
— Поразительный результат покушений, не находишь?
— Как человек военный, скажу — после того, как смерть свистнет над головой шрапнелью, в человеке просыпаются неведомые ранее способности и таланты, а мозг предлагает решения, о которых в мирное-спокойное время никогда не задумался бы..
— Я не была на войне, но я в курсе, — усмехнулась Мария Федоровна, — для мужчин жизненно необходимо получить пинок под зад, чтобы двигаться вперед…
— Беда только в том, что судьба не всегда может рассчитать свои силы, и пинок иногда получается смертельным…
— А что сиё означает? — и пальчик вдовствующей императрицы ткнулся в гриф «Совершенно секретно».
— Эта фраза означает, Минни, — вздохнул Владимир Александрович, — что, раздобыв сей документ и передав его тебе, я уже совершил должностное преступление, которое грозит мне самыми серьезными неприятностями.
Мария Фёдоровна впервые за время аудиенции улыбнулась:
— Ты так убедительно прибедняешься, Вольдемар, что можешь легко ввести в заблуждение такую доверчивую женщину, как я… Неужели именно из-за всех этих инвенций, изложенных в этой книжице, нашего Никки так усердно пытаются убить?
— Уверен, Минни, что эти покушения — цепь не связанных между собой случайностей. Каждое должно рассматриваться и исследоваться отдельно. Я тебе обещаю, что приложу все свои силы и всё свое влияние, чтобы выявить и наказать злодеев, включая не к ночи упомянутого Фалька. Это имя так часто поминают, что мне лично начинает казаться — кто-то просто хочет этим именем отвлечь нас и пустить по ложному следу…
— Хорошо, Вольдемар, — спустя паузу кивнула головой Мария Федоровна. — Будем считать, что ты меня успокоил и убедил. Ступай же исполнять своё обещание, мне необходимо побыть одной и постараться хотя бы немного отдохнуть — не сплю уже вторую ночь подряд… У князя Шервашидзе заготовлен приказ, который тебе надобно подписать — я немедленно отправляюсь к своему сыну и меня будут сопровождать мои кавалергарды….
— Вы выбрали, кто именно? — уточнил Владимир Александрович
— Все, Вольдемар! Со мной отправится весь мой полк в полном составе, включая музыкантов и интендантов. Если рядом с императором уже идет война с применением артиллерии, ему наверняка вскоре понадобится резервы…
–
(*) По мнению графа С. Д. Шереметева, близкого друга Александра III, между императором и его братом Владимиром Александровичем происходило «нечто высшее, глубокое и похожее на культ». При этом император «признавал его нравственное превосходство». Однако не только любовался им, но и доверял, поручая ему весьма деликатные политические дела, например, создание «Священной дружины», закона об императорской фамилии и прочие, которые обычно не находят отражения в дневниках и мемуарах.
(**) Как писал про великого князя генерал Мосолов:
«Красивый, хорошо сложенный, хотя ростом немного ниже своих братьев, с голосом, доносившимся до самых отдаленных комнат клубов, которые он посещал, большой любитель охоты, исключительный знаток еды, Владимир Александрович обладал неоспоримым авторитетом. <…> Государь Николай II испытывал перед Владимиром Александровичем чувство исключительной робости, граничащей с боязнью.
(***) Отношения императрицы Александры Федоровны и великой княгини Марии Павловны были открыто враждебными, по словам А. Мосолова, «Мария Павловна, женщина умная и властолюбивая, пожелала стать наперсницею и опекуншею государыни, но сразу получила холодный и решительный отпор, благодаря чему и стала неприязненно относиться к императрице».
Историческая справка:
«Тётушка Михень» дважды пыталась подкатить к трону через династический брак. Но в 1901 году ее дочери Елене не удалось стать супругой Михаила Александровича, а последняя попытка помириться, предпринятая в 1916 году, когда ее сын Борис Владимирович посватался к цесаревне Ольге Николаевне, закончилась окончательным разрывом, после чего её двор окончательно перешёл в жёсткую оппозицию… Об этом же определенно свидетельствует дворцовый комендант В. Н. Воейков: «Великая княгиня Мария Павловна Старшая, по доходившим до меня сведениям, не стеснялась при посторонних говорить, что нужно убрать Императрицу».
«Ледо́вый трамва́й Санкт-Петербу́рга» — трамвайная система, функционировавшая в зимнее время с 1895 по 1910 годы в Санкт-Петербурге на льду Невы.
Глава 7 Будущее, отбрасывающее свою тень в прошлое
Император на секунду остановился и внимательно прислушался к своим ощущениям. Да, именно вину он чувствовал, подходя к этому бравому молодцеватому полковнику, пожирающему глазами начальство и наверняка ломающему голову — за какой-такой надобностью Его Императорскому Величеству понадобился скромный инженер-химик Михайловской артиллерийской академии Влади́мир Никола́евич Ипа́тьев?
Он был произведен в офицеры в день солнечного затмения, когда Дмитрий Менделеев совершил знаменитый полет на воздушном шаре. Получив казенные деньги на обмундирование, посчитав, что можно обойтись и без зимнего офицерского пальто с барашковым воротником, сэкономленное потратил на оборудование для собственной лаборатории. «Запойный» — говорили о его влюбленности в химию сослуживцы.
Даже рождение дочери он «отпраздновал» у пробирок и реторт:
Несмотря на такую ночь, я решил, что для успокоения нервов лучше всего отправиться в лабораторию. Зашедший ко мне коллега был поражен, когда узнал о моей работе после такой ночи. Но у меня было две радости: рождение дочери и получение интересного гликоля»
— Влади́мир Никола́евич Ипа́тьев? — произнес император голосом простуженного человека, только-только вернувшегося к активной жизни после постельного режима, — ученик Алексея Евграфовича Фаворского? Тот самый, которому в Мюнхене профессор Байер разрешил опубликовать работу под вашей собственной фамилией?
— Так точно, Ваше императорское величество! — гаркнул полковник, удивляясь осведомленности государя о столь частных деталях его биографии.
— Лихо, — тряхнул головой император, улыбаясь в усы. — Исследования, которые стажеры выполняют под его руководством, мэтр обычно публикует только под своим именем, а для Вас сделал исключение… Лихо…
Император, ступая осторожно, будто по раскаленному песку, аккуратно прошествовал к накрытому в углу столику с ярко начищенным медным самоваром. Только сейчас Ипатьев заметил, с каким трудом он ходит — сутулясь, припадая и подволакивая левую ногу…
— Проходите — присаживайтесь, Владимир Николаевич, — кивнул на сервированный стол монарх, — в ногах правды нет. Хотя, кто его знает, где она вообще есть… Философию оставим на десерт… Вы стажировались в Париже у Вьеля по пороху и взрывчатым веществам, после чего защитили сразу две диссертации, одна из которых: ««Взрывчатые свойства тринитрокрезола и тринитронафталина»… Так?
Брови полковника опять поползли вверх и он попытался вскочить для ответа по всей форме, однако был остановлен легким движением руки и голосом, в котором не было ни капли официоза.
— Сидите, Владимир Николаевич, не вскакивайте, у нас сегодня не официальный приём, а просто доверительная беседа. Мы сегодня можем поделиться своими мыслями, планами, выслушать конструктивную критику и предложения. Согласны?
— Так точно, Ваше Величество, — кивнул Ипатьев, — после того, как вы озвучили достаточно специальные частности моей работы, я готов вообще только слушать. Мне даже интересно, что вы еще обо мне знаете?
Император широко улыбнулся и погрузился в чаепитие. Даже если бы захотел, он не мог сказать, как много он знает про судьбу гениального химика, и не только из-за фантастичности своей информации. Ипатьев был одним из живых укоров лично ему, как руководителю первого советского государства.
Владимир Николаевич принадлежал к тем немногим ученым, которые сочетали в себе качества теоретика самого высокого класса и инженера, способного уже завтра строить новый завод по открытой им сегодня технологии. Среди химиков таких исследователей история может назвать не более десяти. Он изобрел новый способ катализации при высоких температурах и давлениях и сразу же сконструировал «бомбу Ипатьева» — прибор, ставший прообразом всех реакторов и автоклавов нового типа.
Во время Первой мировой войны возглавил Химический комитет при Главном артиллерийском управлении, запустил первый бензольный завод — всего их построили около двух десятков, потом первый в России завод по синтезу азотной кислоты. Это были принципиально новые технологии — производство толуола из нефти, получение азотной кислоты из аммиака, выделяющегося попутно с бензолом при коксовании угля; были организованы производства фосгена и хлора. В результате его кипучей деятельности, общее производство взрывчатых веществ отечественной промышленностью возросло в девять раз — с 330 тысяч до 2,7 млн пудов в год. Практически Ипатьев в годы войны основал отечественную химическую промышленность, находящуюся до этого в полузачаточном состоянии.