Этот способ подсказала ещё бабушка. Правда, она пыталась втолковать его маме, а я услышала случайно… Но мама так замуж и не вышла. Все её романы заканчивались детьми и расставаниями. Как будто проклял кто. Может, это у маркграфа фон Ройсса была такая рука плохая? Ну, или не рука, а другое место.
Я невольно бросила взгляд на свой брачный браслет. Тот продолжал сверкать девятью белыми бусинами, и я с особенной любовью прикоснулась к последней и с трудом сдержала улыбку. Людвиг так и не рассказал, что такого случилось ночью, что она побелела, и сколько б я ни расспрашивала, всё говорил, что это ему за терпение, что не убил поющего серенады под дверью Зигфрида.
Но мне почему-то казалось, что Людвиг немного приврал. Я хоть и прежде не имела отношений с мужчинами, всё равно примерно понимала, что такого трудного может быть для жениха в ночи, проведенной в обнимку с невестой.
Тоже бабушка просветила.
Зиг, правда, выглядел довольно плачевно. Его перья уже не пылали, а из хвоста было выдрано аж три штуки.
— Твой жених — изувер! — сообщил он таким тоном, словно мне предлагалось от ужаса потерять сознание, потом вскочить и броситься к Людвигу разрывать всякие отношения. — Он мне просто отвратителен! Эта скотина… Эта скотина просто издевается надо мной! Он вчера выдрал мне перья из хвоста! Просто так вот взял и выдрал!
— Да что ты говоришь? Вот просто так поймал тебя и выдрал тебе перья? — протянула я недоверчиво. — А не потому ли, что ты Берте всю ночь серенады пел под нашей дверью?
— Я оберегал твою честь!
— От кого оберегал? От человека, который мне истинная пара? От мужчины, за которого я собираюсь замуж?
— Ты так легко об этом говоришь! — фыркнул Зигфрид. — А ведь недавно ты его проклинала, терпеть его не могла, боялась до ужаса, говорила, что ни за что за своего возможного убийцу замуж не пойдешь! Неужели уже передумала? Это всё потому, что он тебе удобен!
Я бы с удовольствием кивнула, если б удобство Людвига было единственной причиной, по которой я собиралась выйти за него замуж. Но, к сожалению или к счастью, причина была в другом. Я в самом деле испытывала к Людвигу то ли чувства, то ли обыкновенное ведьминское влечение — но куда более сильное, чем то, с которым можно так просто справиться. Ночью, засыпая в его объятиях, думала, что хотела бы провести с этим мужчиной долгие годы в счастливом браке, а потом, утром, когда магия немного притихала и вновь позволяла думать головой, корила себя за то, что так легко предаю принципы и не задумываюсь о последствиях собственных поступков.
Возможно, я в него влюбилась. Людвиг был хорошим, хоть это и странно звучало по отношению к инквизитору. Но вдруг это не чувства, а всего лишь притяжение истинной пары? И я закрываю глаза на все недостатки, потому что моя магия хочет слиться с его магией?
Кабы кто ответил мне на этот вопрос!
Но, увы, сколько б я книг не перерыла, сколько б не изучила ведьминых записей, никто не рассказывал о том, что же на самом деле истинная пара. И вряд ли существовали в мире люди, способные дать мне ответ на вопрос.
— А ты так говоришь о нем, потому что он едва не оторвал тебе хвост, — пожала плечами я, возвращаясь к Зигфриду. — Потому что ты никак не можешь добраться до его Берты!
— Она сама за мной бегает!
— Так чего ж перья у тебя искрятся, а не у неё?
— Я теперь бесхвостый! — капризно заявил Зиг. — Мне опять придется сгорать, чтобы новые перья быстро отрасли! Или просить у Людвига те, которые он отобрал, и веревкой к хвосту своему приматывать! И всё почему? Потому что кто-то догадался забраться к мужчине в постель, а удовлетворить его естественные по… а-а-а-а! Ты что творишь, Гера?!
Тесто, ощутив мой гнев, выскочило из-под скалки и бросилось на Зигфрида, собираясь заставить его заплатить за произнесенную похабщину. Зиг задергался, пытаясь избавиться от сдерживающего его липкого теста, но выбраться из него не мог.
Вопли стали тише, потом птица и вовсе умолкла — очевидно, это он так пытался притвориться мертвым и заставить себя его пожалеть. Но я прекрасно знала, что убить феникса тестом невозможно, как ни старайся, и со спокойной улыбкой на устах наблюдала за тем, как Зиг, подергавшись, затих.
Запахло паленым — сгорает! Что ж, значит, мой расчет был верным!
Через несколько минут, когда тесто подрумянилось и собиралось уже подгореть, я взяла скалку и осторожно ударила по фигурке птицы, полностью скованной тестом. То раскололось на мелкие кусочки и осыпалось на стол вполне пригодным, хоть и бесформенным печеньем, а Зигфрид, полностью обновленный и уже с полноценным хвостом, взмыл под потолок.
— Издеваешься, ведьмачка! — возмутился он. — Вот так всегда! Заколдуют, надругаются, а потом ещё…
Очевидно, я узнала бы о себе ещё очень много нового, но Зигфрида прервал громкий стук в дверь. Во входную, между прочим.
Это ж как надо стучать, чтобы я аж с кухни услышала?
Гостей мы с Людвигом сегодня точно не ждали, но я теперь уже не боялась открывать дверь — во-первых, не седьмое число, а во-вторых, мой суженый давно уже при мне. Не сказать, что он так уж меня полностью устраивает, но ничего. Бывает и гораздо хуже. Этот молод, привлекателен, связан со мной теми же узами, что и я с ним.
И фамилиар его моему приглянулся.
Отряхнув платье от муки, пачкавшей всё вокруг даже тогда, когда тесто месило заклинание, а не я своими руками, я отправилась открывать дверь. Стук повторился, до того громкий, что мне аж захотелось зажать уши руками, и я взмахнула рукой, впуская неведомого гостя в дом.
Дверь распахнулась настежь, и Иоганна — а стучала именно она, — попала кулаком по пустому воздуху и завалилась внутрь, едва не зарыв носом.
— Ты? — удивилась я, глядя на подругу. Вот уж кого не ждала, так это её!
Иоганна и Барбара всегда были очень близки друг с другом. Я же для них — всё равно чужачка, хоть и жившая здесь уже неполные два года. А поскольку Барбара уже совершила неудачную попытку соблазнения моего жениха, ждать от Иоганны ничего хорошего не приходилось.
Вот и сейчас, чувствуя на себе пристальный, внимательный взгляд ведьмы, я с трудом заставила себя взглянуть на неё с улыбкой и скрестить руки на груди.
— Что привело тебя в мой дом? Ты получила приглашение на свадьбу? — довольно мягко поинтересовалась я, надеясь на то, что звучит не слишком язвительно как для приветствия.
Иоганна выпрямилась, будто пытаясь напомнить о том, что ей и физической силы не занимать, хрустнула пальцами и приветливо мне улыбнулась. В её темных глазах плескалось что-то среднее между недовольством и сочувствием.
— Ох, сестренка, — не в меру горестно произнесла Иоганна, словно забыв о том, что тема братьев и сестер для меня несколько болезненная. — Да, приглашение на свадьбу я получила, но, к сожалению, не оно, а печальная весть заставила меня прийти к тебе в дом.
Я насторожилась. Пафосные речи были совершенно нехарактерны моим подругам, и то, что Иоганна так выражалась, ни о чем хорошем не свидетельствовало.
— А поконкретнее?
— Ты же знаешь, — провозгласила Иоганна таким голосом, как будто собиралась сообщить мне о предстоящих смертях всей родни, о которой я знаю, да и о которой я слыхом не слыхивала. — Ты же знаешь, что я нахожусь в дружеских отношениях с нашим почтальоном…
— Знаю, — кивнула я.
Он её замуж уже три раза звал, да только она так и не приняла это не в меру щедрое предложение. Говорила, что заслуживает кого получше, а точнее, побогаче и породовитее.
Наш почтальон, обладатель фамилиара-голубя, был мужчиной средних лет, крепким, довольно неглупым и обладающим довольно сильной родовой магией. Почему он решил применять её именно для рассылки писем по всей стране, я понятия не имела, но знала, что деньги он получал не такие уж и плохие за срочную доставку корреспонденции.
По крайней мере, его письма никогда не блудили.
По нашему поселку он любил разносить всё самостоятельно. Заходил в гости, чай пил… Начинал, разумеется, с Иоганны. Изредка, раз в месяца полтора, добирался и до моего поместья, рассказывал о том, что при маркграфе ему жилось не очень. Писем мне почти никто никогда не писал, а если и писали, то приходили благодаря почтальону слишком поздно.
— Так вот, когда он отдавал мне письма, — торжественно вздохнула Иоганна, — я увидела среди них одно, предназначающееся тебе! На адрес поместья отправленное. И предложила ему отдать мне письмецо…
— Зачем? — уточнила я.
— Чтобы передать тебе быстрее, конечно же! — тут же нашла благоприятный повод Иоганна. — Потому что тебе надо узнавать обо всех новостях пораньше. Тем более, о таких!
— Ты письмо открывала? — тут же нахмурилась я.
— Нет, разумеется, нет! — заверила меня Иоганна.
— Да? И откуда тогда ты знаешь, что там плохие новости?
Иоганна закусила губу.
— Так ведь отправитель — женщина.
— И что с того?
— А письмо на имя Людвига.
Я взглянула на конверт в её руках. И вправду, Людвигу фон Ройссу от некой Эдиты фон Грайс. Интересно, и что же там внутри? Вообще-то открывать было неприлично, но меня как будто что-то подталкивало вскрыть этот конверт. Как будто кто-то на ухо шептал — и шептал почему-то голосом Казимира, — "открой, открой, проверь, что у тебя за женишок".
Я решительно развернула лист бумаги и, пробежавшись по нему глазами, стремительно помрачнела.
— Что там, что там? — подалась вперед любопытная Иоганна, но мне в эту секунду не хотелось даже рот открыть, чтобы объяснить ей, что я увидела внутри.
Поддавшись внутреннему порыву, я аж отступила на несколько шагов назад, чтобы Иоганна не смогла заглянуть в письмо, и принялась читать внимательнее.
"Любимый Лю! — писала фрейлейн Эдита. — Мне очень жаль, что тебе доводится тратить столько времени на эту ведьму! Но ты должен понимать, что оно того стоит. Да, пусть тебе придется притворяться, что ты до смерти влюблен в эту женщину, разыгрывать страсть перед нею, ты должен помнить: после мучений, когда все утрясется, ты сможешь её бросить, и мы наконец-то воссоединимся, но не будем уже испытывать той нужды.
Порой мне, впрочем, хочется умолять тебя вернуться, забыв о деньгах. Когда я представляю, что ты целуешь эту мерзкую женщину, обнимаешь её, прижимаешь к своему сердцу, мне хочется уничтожить весь этот мир. Да, я знаю, что ты такая же жертва обстоятельств, как и я, но я согласна жить даже в нищете, лишь бы ты вновь был рядом со мной.
Всё же, очень рада, что ты проявляешь благоразумие. Нашей доченьке очень нужны эти деньги. Без них она не выживет… Увы, но в тот день, когда инквизиция перестала существовать, как класс, а ты впал в немилость, едва не разрушилась и наша счастливая семья.
Но я свято верю: всё ещё пойдет на лад!
Ах, как бы мне хотелось сжечь твою ведьму! Быть вместо неё рядом с тобой. Касаться твоих плеч ладонями, целовать твои губы, всматриваться в твои черные глаза, наслаждаться твоей ироничной ухмылкой. Я бы стала твоей летней лесной прохладой в жаркий день, весенними цветами, которые ты так любишь, золотой листвой и свежим снегом, дуновением ветра — всем, чем угодно, лишь бы только никто не смел нас разлучить.
Уверена, воссоединившись, мы больше не расстанемся с тобой ни на один день, ни на час, ни на минуту, ни на секунду! Мы будем дышать с тобой одним воздухом…"
— Даже в уборной ты будешь дышать с ним одним воздухом?! — прошипела я, напрочь забыв о том, что рядом со мной всё ещё стояла Иоганна и смотрела на меня так странно, как будто я с небес свалилась минуту назад.
— Что там? — прошептала участливо она.
Потом, будто пытаясь придать мне хоть немного уверенности, передать свои силы, ласково погладила по плечу, почти копируя движение Людвига, и мне от этого стало ещё противнее. Захотелось швырнуть этот конверт на землю, потоптаться по нему ногами, плеваться ядом, проклинать вслух весь этот мир. Ненавидеть ярко, шумно, с силой!..
— Не твоё дело, — огрызнулась я, не в силах сдерживаться.
Не тогда, когда прочитала такое!
В письме было ещё что-то, но я не могла заставить себя раскрыть его и прочитать дальше. Мне хотелось уничтожить эту мерзкую бумажонку, а вместе с нею растоптать и Людвига.
Дочь! У него есть маленькая дочь! И какая-то Эдита, мать этого ребенка и его то ли любовница, то ли жена, только не законная, а названная. И этот мужчина смел обнимать меня ночью, смел целовать, смел говорить, что я его истинная пара, и если б не он, то я сгорела бы на костре инквизиции ещё до того, как приехал глашатай и велел всем остановиться?! Да ведь он всё это время зло лгал мне, топтал мою жизнь, размазывал меня…
— Порви! — прошептала Иоганна. — Порви это письмо! Тебе станет намного легче, если ты избавишься от него!
Я вскинула свободную руку — во второй всё ещё держала письмо, — зажгла на ладони пульсар и хотела поднести его к бумаге, но в последнее мгновение остановилась.
Ведь я поверила Людвигу. Когда он смотрел на меня, когда признавался в любви, мне казалось, он был совершенно искренен. Неужели в самом деле всё время лгал? Но это не было на него похоже.
Людвиг не казался мне расчетливой тварью. Я ведь даже простила его, позабыла о том, что он едва не сжег меня на костре. Неужели у него в самом деле была женщина с ребенком? Да ну.
Не хотелось в это верить.
Ужасно не хотелось.
Я закусила губу и шумно втянула носом воздух. Может быть, я сумею успокоиться и мыслить более ясно? Сейчас перечитаю это письмо ещё раз. Мало ли в мире Людвигов! И мне казалось, что на письме сначала не было имен и фамилий, только адрес, а потом, когда я присмотрелась, они появились.
Но я не успела взяться за дочитывание письма.
— Казимир, вам не рассказывали, что прятаться за шторами — не слишком достойное для мужчины занятие? — голос Людвига заставил меня вздрогнуть и обернуться. Ненависть всколыхнулась во мне, хотелось сию же секунду впиться ему ногтями в глаза, но я изо всех сил сдерживала себя, убеждала, что не буду так реагировать. Не стану делать глупостей.
По крайней мере, если мы с Людвигом и не будем счастливы вместе, то я хоть деньги свои получу, когда выйду за него замуж! И бусина чего-то белеет, хотя мне сейчас совсем не до неё.
— Что тут происходит? — Людвиг выдернул Хогберга из-за шторы. — Гера, что это у тебя?
— Письмо, — тихо ответила я.
— Какое?
— Твое письмо, — прошипела, не в силах сдерживать эмоции. — Любовное! Вот, полюбуйся!
И протянула ему лист бумаги, упорно реагируя повисшую на мне Иоганну.
Глава двадцатая. Людвиг
То, с каким видом Гертруда смотрела на меня, пока я брал в руки письмо, настораживало. Я понятия не имел, что там могло быть такого, чтобы она аж позеленела, но уже подозревал, что ничего хорошего. Тем более, Казик, которого я вытащил из-за шторы, как-то так противненько улыбался, и Иоганна тоже очень странно косилась на Геру.
Однако, в тот миг, когда я пробежался взглядом по строкам письма, понял, что больше всего на свете мне хочется активировать какое-нибудь боевое заклинание и уничтожить тут всех.
Геру. Иоганну. Этого мерзопакостного досмотрщика.
"Любимая Герушка! Пишет тебе твой Эдуард… Как жаль, что ты вынуждена терпеть рядом с собой этого инквизитора! Но ты должна помнить: оно того стоит. Пусть тебе придется притворяться, что ты до смерти влюблена в этого мужчину, разыгрывать страсть перед ним, ты должна помнить: после мучений, когда все утрясется, ты сможешь его бросить, и мы наконец-то воссоединимся, но не будем уже страх, что утеряем наследство.
Порой мне, впрочем, хочется умолять тебя вернуться, забыв о деньгах. Когда я представляю, что ты целуешь этого мерзкого мужчину, обнимаешь его, позволяешь ласкать себя, мне хочется уничтожить весь этот мир. Да, я знаю, что ты такая же жертва обстоятельств, как и я, но я согласен жить даже в нищете, лишь бы ты вновь была рядом со мной.
Всё же, очень рад, что ты проявляешь благоразумие. Нашей доченьке очень нужны эти деньги. Без них она не выживет… Увы, но в тот день, когда Амьен попробовал ввести свои законы наследования на территории Видама, едва не разрушилась и наша счастливая семья.
Но я свято верю: всё ещё пойдет на лад!