Утратив интерес к «старьевщице», эльфогоблин обернулся к Матео.
— А радость, золотко мое, вот такая. Думаешь, я забыл о тебе после погребального пира? Не-е. Я тебе невесту нашел, сеструху мою, девицу скромную, красивую, работящую.
Последние три слова он произнес так быстро, что прозвучало «скромнокработящую».
Глаза у будущего «жениха» увеличились в размере раза в два, и в них заплескался такой ужас, что я уже почти привстала, чтобы бежать спасать ребенка, но тут незваный гость сам отпустил свою жертву и как ни в чем не бывало затрещал дальше:
— Сам знаешь, новости-то слышал? Работы у меня выше главной Башни. Время не теряем, невеста уже наряжается и ждет нас в храме Верной Девы. — Он повернулся к столу, сунул руку в корзину, вытащил тяжелую бутыль.
— Счас помолвку отметим, чуток закусим — и в храм. Где тут стаканы-то? Нету? Ну ладно, из горла. Пей, родственничек! И благодари!
— А… по… — пробормотал Матео, пытаясь отстраниться, но бутылку упорно совали ему чуть ли не в зубы.
Я сразу насторожилась. Сам пришелец отхлебнуть не торопился, а мальчишку явно хотел напоить. Чем? Просто вином, спиртом, слегка для запаха разбодяженным, или еще чем похуже?
— А потом, в эти горячие деньки, за работу. Папаша твой умница был, инструментики лучшие в Городе, они уже без дела плачут. Поможешь мне. Есть-то небось хочется, а? Да чтобы каждый день?
Сейм не только тараторил, но и настойчиво пихал бутылку под нос пятившемуся Матео. Так настойчиво, что я решила: пора вмешаться.
— Во-первых, — сказала я отчетливо и громко, — хозяин дома не хочет пить, если вы не заметили. А во-вторых...
Эльфогоблин резко обернулся ко мне. На этот раз посмотрел внимательно. И в его глазах блеснуло такое, что будь я помладше или более робкого десятка — попятилась бы.
— Так ты не старьевщица, — протянул он задумчиво. — Вдовушка-сноровушка, хищница-добытчица. Козочка топ-топ, топ-топ, глянь — открытый огород. Вот туда и шасть! Решила дурачка к рукам прибрать?
Тон был добрый, ласковый, будто веселил ребенка. А потом резко изменился на почти рык:
— А теперь огород закрыт! Понятно?! Пшла отсюда! Быр-р-ро!
Конечно, я испугалась. Конечно, не подала и знака — научилась не пасовать за столько-то лет в государственной поликлинике. Там такое хамье попадалось, что ой. И не раз.
Поэтому ответила спокойно, громко и хладнокровно:
— Я не глухая, так что орать не обязательно. А насчет огорода вы правы. Он закрыт. Мы с господином Матео уже заключили договор аренды на пять лет. — Последнее было чистой воды блефом, но глаза у неудачливого наследника палача загорелись такой надеждой, что я перестала сомневаться. — Поэтому попрошу на выход. И не пейте больше, это плохо сказывается на вашем здоровье — уже не можете отличить полноправную горожанку от побирушки.
В цель! Эльфогоблин застыл на месте и, кажется, даже зашевелил ушами.
— Полноправная горожанка? — наконец сквозь зубы выдавил он. — Какая еще аренда? Чего аренда?
— Дома, участка, а также всего, что находится внутри помещения, — любезно пояснила я и улыбнулась своей фирменной улыбкой дантиста из фильма ужасов. — Ну и господин Матео любезно согласился стать моим учеником.
— Женщина, не очень ли много ты себе позволяешь? — совершенно трезвым голосом зашипел на меня Сейм. — С кем тягаться вздумала? Я тебе не привратник и не писарь. Главный городской палач оказывает очень важные услуги очень важным людям. Только вчера я по просьбе сотника Родонта допросил двух негодяев и не заполнил ведомость. И знаешь, я помню крики гордецов, имевших и три листика на руке! Гордецов и гордячек!
Спокойствие, только спокойствие…
— Если это главный городской палач, тогда я главный жрец храма Верной Девы, — заметила я. И, не дожидаясь, когда шипение перейдет в рычание, обратилась к Матео: — Простая женщина не разбирается в субординации мужчин. Сотник — это тот, кто главнее начальника стражи?
Матео опять мекнул. Зато Сейм сказал, чуть спокойней и саркастичней:
— Тебе знаком начальник стражи? Вполне возможно, ты удовольствовала его двадцать лет назад. Не хочу огорчить тебя, женщина, но за эти годы начальник сменился, и нового вряд ли обрадуют старушечьи ласки.
Вдох-выдох, удар выдержан.
— Не начальник, а его помощник Флессан. Два дня назад он стал моим пациентом, и лечение продолжается. Когда он придет ко мне за следующей порцией лекарства, я обязательно спрошу его, кто главнее, он или сотник Родонт.
— Врешь!
— Врет?! — наконец подал голос Игги. И продолжил с нескрываемым азартом: — Че это она врет-то?! Давай спорить: если она врет, можешь отрезать мне ухо. А если нет, я тебе ухо отрежу. Или она. Замажемся прям счас?
— Спорить с помойной лягушкой? — Гость переключился на нового оппонента.
— Во вранье порядочных людей обвинять — это пожалуйста. А повторить — слабо? А на спор — слабо?! Слабушка ты и зассыка, — так же азартно закончил Игги.
Гость рявкнул и двинулся на зеленого пацана. Его правая рука легла на ножны кинжала, прикрепленного к ремню.
Я встала между ними.
— Давай-ка так, — первый раз обратилась к нему напрямую. — Сейчас ты уберешься отсюда. Быстро! И тогда я ни слова не скажу господину Флессану.
— О чем? — спросил гость, убрав руку с ножен и шагнув назад.
— Ну, например, о том, как ты собирался опоить мальчишку и насильно женить, чтобы прибрать к рукам его наследство.
Сейм застыл на несколько секунд. Потом повернулся к дверям.
— Женщина, тебя не обрадует наша следующая встреча.
— Кому радостна встреча с тухлятиной?! — громко сказала я. — Пшел!
Дверь захлопнулась. Матео подошел к ней, так же машинально запер. Обернулся ко мне.
Мама дорогая! В глазах смех и слезы.
— Вы… вы его не боитесь? Он же может замучить, если захочет. Он вообще… — Мальчишка зябко передернул плечами и скукожился. — Вроде ласково, со смехом, всем улыбается. А сам втихаря как ткнет иголкой в жилку… или ущипнет без синяка. Или подложит чего, за что папаша потом выпорет… А жаловаться бесполезно — ему все верят. А мне нет...
— Не боюсь, — твердо сказала я. — И такому поганцу никогда в жизни не поверю. Ничего, отобьемся.
— Он так просто не отступится, — шмыгнул носом Матео.
Я потрепала его по плечу и подтолкнула к столу, где уже хозяйничал Игги. Вот уж кто нигде не растеряется, даже на войне, небось, первым делом вражеский обоз отыскал бы и немного пограбил. Вот и сейчас — уже потрошит корзину, которую принес Сейм.
— О! Крутяки из норной свиньи в белом тесте! Еще горячие, со сладкой горчицей, с пурпурным салатом, как господам подают. Да тут на всех хватит! — продолжил он, уже чавкая.
Нижняя ступень пирамиды Маслоу сильнее всех. Матео шагнул к корзине.
Я чуть посомневалась, а потом взяла со стола бутылку, из которой настырный гость пытался напоить хозяина. Понюхала. Да, опрокинь парень полкружки этого, на голодный желудок, даже не знаю, вел бы его Сейм в храм этой Верной Девы или нес на себе, как замученного клиента. А там бессознательное тело быстренько бы оженили. Впрочем, уже неважно.
— За новое предприятие! — сказала я, салютнув мальчишкам бутылкой.
Чуть не добавив: «И за нового врага».
Глава 28
Лимеас из клана Остролиста
С незапамятных времен в моем ведомстве действовал закон: «Три серебрухи, три оплеухи». Смысл прост: любой бродяжка, хоть в набедренной повязке из полусухого камыша, может зайти в Башню и проследовать в отдаленную Расспросную комнату, где рассказать о том, что слышал, что видел, о чем догадывается. О тех, кто прячет, о тех, кто прячется, к чему-то готовится или замышляет. За полезную информацию гостю полагаются три серебряные монеты, за давно известные или очевидно недостоверные басни — три оплеухи.
Традиции надо беречь. Но в эти дни я принял решение на время от них отречься. Каждый, кому есть хоть что-то сказать про убийство в Малом Горшечном, может болтать, не боясь оплеух. Секретарь Хвыщ, с его старательностью и умением схватывать с полуслова, проводил в Расспросной комнате полдня, а если и отлучался по прямым делам, его вызывали шнур-колокольчиком, и бродяжка повторял историю, к делу, как правило, не относящуюся…
— Орк Рагот, вышибала из таверны «Три змейки», месяц назад напился и кричал, что готов бабу-изменщицу зубами загрызть, хоть вампирку, хоть эльфийку.
— Мой кореш, что в ювелирной лавке гнома Транда на побегушках, говорил, что хозяин недавно полдня колол Слезы моря на осколки, шкатулку оклеивать. Вот и подумал: на кой ляд ему крупные камни мельчить-то? Может, камни лихим путем пришли. В какой день? По правде, за день до того, как ту бедняжку в проулке погрызли.
— Этот выползыш лесной меня совсем уважать разучился. Собрался на ночное дело, меня брать не стал, говорит — пьешь много, меня подставишь. И пошел на дело как раз той самой ночью, когда девку убили-ограбили. И меня не взял. Может, неспроста?
Вся эта информация гроша ломаного не стоит. Но три гроша, вместо оплеух, визитеры получат. Чтобы никто не боялся за свои уши и спешил за наградой. А информация будет собрана и отработана.
Вот только на три серебрушки пока никто сведений не принес. Тем более на три золотых, за особо ценные сведения, хотя слух об этом пущен еще позавчера.
По правде говоря, если явится завтра кто угодно и скажет имя убийцы, адрес, да еще проводит, получит тридцать золотых, от меня лично. Но сердце чует, награда окажется невостребованной. Злодей обошелся без сообщников и свидетелей.
Визитеров много. Никто, даже последний подонок, ночующий в гнилых базарных углах, не рад этой истории. Стража на улице шерстит всех подряд, стрелки ночных патрулей готовы разить из арбалетов, даже не крикнув «стой!». Да и кому нравятся убийства? Зажать, закрыть глаза, сорвать золото-камни — это пожалуйста. Убивать зачем?
***
Отрешиться, откинуться в кресле. Забыть ворох расспросных листов — его приносит и зачитывает Хвыщ раз в три часа. Ощутить, как Тишина прыгнула на колени, погладить ее. И задуматься над этим простым вопросом: убивать зачем? Зачем убивать? Кому это нужно?
И чего хотел добиться убийца? Кстати, а чего он добился? За три дня прибавилось работы оружейникам, лучшие мастера сбыли запасы оружия и трудятся до заката над новым, пока закон позволяет греметь молотом. А ночью — точат клинки, выкованные днем.
Каждый горожанин, с тремя листиками и больше, имеет право носить любое оружие. И обязанность состоять в легионе Дома, если он не обосновался в Ничейных кварталах. Впрочем, история прежних заварушек напоминает: произойди то, о чем думать страшно, каждый смеска поспешит примкнуть к какому-то клану. Быть одинокой кошкой на горящем базаре не хочется никому…
Моя одинокая кошка зашипела и слегка вонзила когти. Нет, я не дернулся и не напугал ее. Это мои мысли мечутся летучими мышами в освещенной пещере, а тело — почти дремлет. Тишина предрекает визит. Судя по ее реакции — неприятный.
Краем глаза увидел входящего в кабинет отца. Пусть решит, что сын спит. Пусть сядет напротив. Да, теперь я проснулся.
— Приятных снов, Лим, — улыбнулся отец. — Расскажи мне немного о них. Ты поймал во сне чистокровку? Ты нашел и покарал убийцу нашей соплеменницы?
— Чистокровка не найдена, — спокойно ответил я. — Убийца в розыске.
— Я еще понимаю, почему не найдена чистокровка, — отец продолжал улыбаться, — твоя должность приводит к деградации умственных способностей. Но ведь есть голос крови. Убита наша кровь, убита эльфийка. Эльфийка, а не базарная шлюха пяти кровей!
— Один эльф, — ответил я максимально спокойным тоном, насколько мог, — не так давно говорил, что самая чистокровная эльфийка, спутавшаяся с орком или гномом, тотчас же становится шлюхой. Не ты ли это был? Я правильно понял, что, пока она была жива, она была «шлюхой», но, погибнув, стала «нашей кровью» и требует отмщения?
Отец не взорвался. Наоборот, его голос стал спокойней и холодней моего.
— Да, это так. Судить, прощать, карать отступниц — наша привилегия. И отступников тоже. Я очень хочу проверить, насколько в тебе силен голос крови. Похоже, осталось только одно средство. Ты помнишь, что станет с твоей матерью, если я отрекусь от тебя?
— Помню, — ответил я. — Но пока я являюсь начальником стражи, ты не отречешься. Если я лишусь поста, по закону стражу тут же возглавит вампир. Я сказал всё и хочу думать дальше.
— Тебе есть над чем подумать, — согласился отец и ушел.
Тишина лизнула меня в щеку.
***
Думать, думать, думать. Какие имеются улики и против кого? От несчастной девицы осталась ее память и тщательно снятый восковой слепок с раны. И картинки мгновенного запечатления — для следствия. Если бы гном, снявший всё это, с таким талантом читал прошлое, то разглядел бы лицо убийцы под плащом. Увы, он сильный художник, а сильных магов уже нет.
Надо быть честным. Я понял, что отгоняю от себя мысль о самой главной улике — странице путевого журнала. Почему Флесс меня обманул?.. Нет, не обманул. Он не сказал ни одного слова неправды. Он просто вел себя в то утро так, будто направился в Башню, не заехав домой.
Во время расследования я очень осторожно расспросил его, держа перевернутую страницу журнала. Мой помощник… точнее, друг не сразу понял, о чем речь. Когда понял — извинился. Да, конечно же, он был обязан немедленно явиться в Башню, тем более огонек в окне моего кабинета с его-то зрением виден и с окраины. Но хотел домой, узнать о здоровье дочери. А потом решил дождаться утра.
«Дома?» — захотелось спросить. Но я промолчал.
Ладно, дал волю самой дикой мысли. Но мотивация? Флесс дорожит местом в страже. Ему никогда не занять в клане тех постов, которых он достиг здесь. Или…
Осторожный стук. Вошел Хвыщ.
— Господин Лим, очень интересный свидетель. Послушайте.
Первые слова слышал краем уха. Потом весь превратился во внимание.
— Гоблин-огородник, бродяга. Был работником у ювелира Солта — гнома трех кровей. Изгнан за пьянство. Заранее сделал лаз в заборе, пробирался на усадьбу, ночевал в беседке и воровал по мелочи, чтобы не заподозрили. В ночь, точнее, в утро убийства видел, как вошел некто, закутанный в плащ. Хозяин беседовал с ним в саду. Гость что-то передавал, шепотом спорил о цене, потом нехотя полез в карман…
— Фигура в плаще, — вздохнул я. — Хоть какие-то приметы?
— Гость часто хватался за щеку, будто она сильно болела, — сказал Хвыщ.
Глава 29
Лилька
— Ну дык я ж те говорил, маленько стукнутая она. Головой. — Шепот из-за угла заставил меня тихонько фыркнуть, но даже ни на секунду не отвлек от вдумчивого изучения сокровищ. — От ить… в остальном баба как баба и ваще отличная тетка, а как железяки страшные увидит — так глаза горят хужей, чем у вампирюги опосля бескровной недели.
— А это… — Голос Матео звучал робко и настороженно, в отличие от бодрых сентенций моего зеленого помощника. — А она точно никого не того?
— Да не-е-е… Она токма в зубах ковыряется, я сам видел. Жилы ни с кого не тянет, зуб даю! Ой, тьфу!
Я опять хихикнула про себя и любовно переложила в кипятильную кювету пятый зубной бор. Самый настоящий зубной бор для ручного сверления! С ума сойти, словно из витрины кунсткамеры какой вынули и среди палаческих крючьев разложили. Ну да, в целом высверлить кариес этой штукой можно, но по факту это будет самой настоящей пыткой на несколько часов. Это если без обезболивания, конечно. Знать не хочу, зачем палач себе таких поназавел, да еще и с головками разных размеров и чтобы под разным углом сверлить. Я буду людям помогать и радоваться.
(Для справки: В конце XVII века голландским хирургом Корнелиусом Золингеном был сконструирован первый ручной бор, состоявший из стержня с шести- или восьмигранной ручкой и съемных головок разной формы. Врач работал с бором, вращая его пальцами, и, хотя это была трудоемкая, долгая и болезненная процедура для пациента и самого врача, этот способ применялся достаточно долго за неимением альтернатив.
Иногда за время такой операции врач мог натереть пальцы до мозолей. В 1846 году стоматологом из Америки было изобретено кольцо со втулкой, которое надевалось на указательный палец дантиста. При помощи такого нехитрого устройства руки врача были защищены, а вращение ручного бора стало немного легче.