— Я не буду использовать его против тебя. — Как только я произнесла эти слова, то поняла, что сказала правду. Я никогда не использую его против волка.
Он снова повернулся ко мне, глядя своими золотыми глазами. Очень необычный цвет глаз для волка. Тем не менее, он казался мне знакомым. Я сильно замерзла и не могла мыслить внятно.
— Мне нужно вылезти из ручья, — сказала я, стараясь, чтобы голос оставался низким и мягким. — Вода слишком холодная.
Волк не двигался.
Я заставила себя еще ниже опуститься в воду, пока не добралась до противоположного берега. Волчьи глаза блестели, пока я медленно вылезала из воды. На мгновение ко мне пришло абсурдное осознание, что у меня толстые бедра и растяжки. Я медленно вытащила свои бледные ноги под теплый солнечный свет, затем остановилась, застыв под странным взглядом золотых глаз волка. Нас разделяла гладкая вода маленького пруда, но это не было большим препятствием. Животное такого размера легко перепрыгнет воду, разорвет мне шею и будет питаться мной неделю.
Волк поднял голову и понюхал воздух. Я замерла. Его взгляд прошелся по моим голым нога и туловищу.
— Приятно было познакомиться, — прошептала я.
Наши глаза встретились, и я забыла, как дышать. Кузнечики стрекотали на луг, сладкая трель желтой древесницы разливалась по воде. Волк прищурился. Сердце выпрыгивало из груди. Волк повернул голову, глядя вниз по течению, и исчез в ивовых зарослях.
Я с облегчением выдохнула. Меня начала бить сильная дрожь. Я притянула ноги к груди, покачиваясь вперед-назад, а зубы стучали друг о друга. Когда дрожь, наконец, утихла, я натянула одежду, пристегнула баллончик со спреем к поясу и назвала себя чертовой идиоткой, которая оголяется в глуши. Я вытащила блокнот, проверила GPS и записала координаты.
Пальцы дрожали, оставляя длинную полосу чернил в верхней части страницы.
— Что сейчас произошло? — прошептала я.
Я взглянула на противоположный берег ручья. Ивы качались на ветру. Насекомые гудели и трепетали на ярком солнце, и где-то, глубоко в дупле, я слышала непрекращающийся стук лохматого дятла. Я провела пальцами по странице, как будто могла стереть чернильное пятно.
«Визуальное подтверждение», написала я под GPS координатами. «Самец. Черный. Большой — сто сорок фунтов? Сорок дюймов? Рост…»
Я снова замерла, глядя через воду.
«Золотые глаза», написала я.
***
Было почти четыре часа дня, когда я, наконец, услышала, как Колин и Зак приближаются к лагерю. Я сделала все, что только могла придумать, без их оборудования. Ради развлечения я даже наблюдала в бинокль за пасущимися оленями.
— Привет, леди Босс, — поприветствовал меня Зак. Его южный говор эхом разнесся по поляне.
Я увидела в бинокль, как олень поднял голову, затем повернулась и поприветствовала его.
— Ну, наконец-то, — сказала я, поднимаясь на ноги. — Где вас так…
Слова застряли в горле, когда я повернулась к нему. Зак, огромный, крепкий парень с огромным рюкзаком, широко улыбнулся мне, демонстрируя сломанный передний зуб. У него был опухший, почерневший глаз, который выглядел болезненно свежим.
— Зак, что, черт возьми, с тобой случилось?
Он пожал плечами и снял рюкзак.
— Жить буду, — вздохнул он.
Я повернулась к Колину, который подходил к лагерю. Я никогда не узнаю, как эти двое стали лучшими друзьями. Их объединяла сильная, почти разрушительная любовь к природе, от лыжного спорта в глуши до технического скалолазания. Но это, казалось, было единственной вещью, которая их объединяла. Колин был маленьким, чувствительным интровертом из Айдахо, в то время как Зак был огромным, открытым и агрессивным южанином.
— Колин, ты в курсе, что произошло? — спросила я.
— Боюсь, я поклялся не разглашать эту тайну, профессор Макдональд, — ответил он, поднимая бровь.
— Это как-то связано с «Треугольником Бар-Муды»1? — спросила я.
Оба парня только усмехнулись, когда начали распаковывать рюкзаки. Я закатила глаза, но они ничего не заметили. Иногда у меня возникало искушение заглянуть в забегаловки в центре Бозмена, чтобы просто рассказать всем, что легендарный Иезекиль Диллс был еще и блестящим специалистом и мог провести вычислительный анализ быстрее, чем кто-либо из тех, кого я когда-либо встречала. Это заставило меня задуматься, что он мог сделать, если бы не проводил так много времени за выпивкой.
Ну, я предположила, что если бы Зак не пил и не дрался в баре, то, вероятно, занимался бы исследованиями для одного из серьезных больших имен в МСУ вместо того, чтобы работать на меня. Со вздохом я откинулась назад, чтобы посмотреть, как парни устанавливают палатки. Это было наше второе лето совместной работы и вторая исследовательская поездка в Йеллоустон. Зак и Колин, казалось, чувствовали себя в этой глуши так же уютно, как и в нашей лаборатории, и, должна признаться, я была благодарна им обоим. Даже если они опоздали на четыре часа.
Я включила спутниковый трекер, а Колин тем временем устроил в лагере изысканную кухню с двумя плитами и тремя легкими пластиковыми разделочными досками.
— Похоже, стая Леопольда подошла ближе, — сказала я парням, прищурившись, глядя на показания спутника. — Они где-то в трех милях отсюда.
— Мило, — сказал Колин.
Он склонился над своей походной плитой, помешивая в кастрюле что-то, что уже пахло как блюдо из итальянского ресторана. Среди многих других талантов Колина он был фантастическим, походным поваром. Он уже разрезал две буханки домашнего французского хлеба, и это выглядело так, будто он действительно упаковал рюкзак в термос, полный спелых помидоров. Вероятно, из сада, который он посадил за своей квартирой для аспирантов размером с обувную коробку.
— Зак, я думаю, он пытается превзойти нашу стряпню, — сказала я.
— Это невозможно, — сказал Зак. — Ничто не сравнится с тушеной говядиной «Динти Мур»2.
Я сморщила нос.
— Ты принес «Динти Мур»?
— О, не только это, — сказал Зак с широкой улыбкой.
Сломанный передний зуб Зака придавал ему слегка ненормальный вид, а синяк под глазом не помогал делу. В прошлом месяце он сказал мне, что сломал зуб в драке в баре, и я молила Бога, чтобы это не было сокращенной версией истории. Я заверила его, что медицинская страховка аспиранта покроет стоматолога, но думаю, ему действительно нравился вид сломанного зуба.
— Сегодня вечером, леди Босс, вся выпивка по вашему вкусу, — сказал Зак.
Он сунул руку в массивный рюкзак и вытащил оттуда упаковку из шести банок.
— Это что, пиво? — спросила я. — Зак, ты тащил семь миль шесть банок дешевого пива?
— Ошибаетесь в обоих случаях, мисс Босс, — усмехнулся он. — Во-первых, это не просто пиво. Это шампанское из пива.
Он протянул мне банку «Миллер Хай Лайф». Оно было теплым.
— А во-вторых, — сказал он, доставая из рюкзака еще шесть бутылок пива, — у меня их двенадцать.
***
Колин подал нам ужин из спагетти со свежим томатным соусом, домашний хлеб и салат из шпината с бальзамическим уксусом, который был, без сомнения, самым лучшим деревенским блюдом, которое я когда-либо пробовала. Это придавало вчерашнему одинокому ужину из сублимированного бефстроганова совершенно жалкий вид, и я сказала ему об этом. Колин, как обычно, отмахнулся от похвалы.
— Итак, — сказала я, как только мы вымыли посуду и устроились после обеда в кругу теплых, хорошо встряхнутых «Миллер Хай Лайф». — Сегодня я видела волка.
Они сразу же внешне собрались. Я опустила часть о том, что я была голой и в воде, но оставила остальное без изменений. Они хотели знать все: рост, вес, куда он направлялся. Где его стая?
— Эй, притормозите, — вдруг сказал Зак. — Насколько близко вы к нему были?
Я улыбнулась.
— Примерно так же близко, как к тебе.
Колин присвистнул. Зак хлопнул себя по ноге и выругался в сгущающуюся темноту.
— Знаю, — сказала я. — безумие какое-то. Я никогда раньше не была так близко к волку.
А потом я замолчала, вспомнив, что это была не совсем правда.
***
Это было четыре года назад, в конце ноября, и я была в доме родителей. Я жила там, хотя никто из нас, на самом деле, не называл это «жизнью». Но я находилась там с мая и не подавала никаких признаков того, что уезжаю.
Честно говоря, я не проявляла особых признаков того, что вообще что-то делаю.
Это был мрачный день, почти достаточно холодный, чтобы превратить ровный стук дождевых капель в ледяные пули, и я одолжила старый синий пикап отца, чтобы поехать в город. Мне нужно было отправить адвокату в Чикаго последние документы для развода, который прислал мне форму по электронной почте тем же утром. Барри уже подписал их, его твердая, уверенная подпись уютно стояла на нижней левой стороне листа. Она была немного смазана, но это было из-за принтера родителей. Больше ничего.
«Свидетельство о расторжении брака», гласил заголовок.
Я подписала его в машине, на стоянке «Кинко», дворники застыли на полпути. Рука дрожала. Я спрятала свидетельство под куртку, чтобы защитить от дождя, и мои щеки вспыхнули от внезапного приступа стыда, когда я вручила его женщине средних лет за стойкой, хотя оно было спрятано за официальным и довольно скучным титульным листом.
— Это все, до-огая? — спросила она, растягивая последний слог и опуская жесткий звук «р». Мне потребовались годы, чтобы научиться произносить букву «р». Я, молча, кивнула. Тусклый серый факс втянул в себя информацию о расторжении моего брака и выплюнул ее обратно.
— Похоже, все прошло, — сказала она и вернула мне стопку бумаг.
Я бросила бумаги на пассажирское сиденье отцовского грузовика и глубоко вздохнула. Посмотрела на свою левую руку, но, конечно же, я перестала носить обручальное кольцо несколько месяцев назад. Я чувствовала, что должна что-то сделать: поплакать, развеселиться или позвонить кому-нибудь по телефону. Вместо этого я долго сидела в кабине, глядя, как мокрый снег бьет в лобовое стекло.
В конце концов, я решила вернуться в родительский дом и по дороге заглянуть в «Плурд», чтобы выпить молочный коктейль. И я решила выбросить документы в их мусорную корзину.
Фары грузовика высветили вывеску «требуется персонал» в пыльном переднем окне «Плурда», маленького ветхого здания, служившего заправочной станцией нашего города, почтой, закусочной и бакалейной лавкой. Потолок был украшен широким ассортиментом предметов, сделанных из пивных банок. Кормушки для птиц из «Будвайзера», модели самолетов и скульптуры лося — все звенели, когда я закрыла за собой дверь.
Отсчитав два доллара четвертаками, чтобы заплатить за свой молочный коктейль, я попросила подать заявление о приеме на работу. Подросток за стойкой, молча, протянул мне лист, и тот лег на пассажирское сиденье, как раз там, где утром лежали документы о разводе. Документы о разводе, которые теперь лежали в заполненной мокрым снегом мусорной корзине рядом с бензоколонкой.
— Итак, — сказала я в тот вечер за ужином. — Похоже, что «Плурд» набирает сотрудников.
Мои родители обменялись короткими обеспокоенными взглядами.
— Держу пари, что это будет стоить больше, чем курс GED3, который я преподаю сейчас, — сказала я, ковыряясь в еде на тарелке. Той осенью папа подстрелил лося, и меня уже тошнило от жареной лосятины.
— Карен, — мама потянулась ко мне, положив руку поверх моей. — Все эти годы в Северо-Западном университете. Наконец-то, ты получила докторскую степень, а теперь…
Я отвернулась, уставившись на безвкусный герб Орлеанской Флер-де-Лис над камином. Но я обернулась достаточно быстро, чтобы не заметить выражение, мелькнувшее на лице матери: страх, беспокойство и глубокое разочарование, которое заставило мою онемевшую грудь сжаться.
Отец кашлянул, чтобы прочистить горло.
— Карен, дорогая, не могла бы ты сходить за дровами?
— Конечно, папа, — сказала я, отодвигая стул от стола.
Ночь была свежа, стояла прямо-таки холодная, хотя с наступлением сумерек мокрый снег прекратился. Парадное крыльцо было завалено дровами, которые я аккуратно складывала в кучу все свое обильно-свободное время. Потому что ранее я отказалась помогать отцу в двух отсеках «Авторемонта Макдональда» в конце их подъездной дорожки, отказалась помогать маме по дому, так же отказавшись заполнять заявки на настоящую работу в настоящем университете. В том, где будет требоваться докторская степень, на которую я потратила лучшие годы последнего десятилетия.
Я проигнорировала дрова на крыльце и пошла к дальней поленнице у деревьев, решив, что могу дать родителям немного времени поговорить обо мне. Когда я наклонилась, чтобы поднять несколько случайных кусков дерева, у меня возникло странное, непоколебимое убеждение, что я больше не одна.
Когда я подняла голову, то увидела волка.
Он стоял между двумя соснами так близко, что я почти могла дотронуться до него. Это был огромный зверь, и в темноте он казался совершенно черным. Он склонил голову набок, его холодные золотистые глаза блеснули в тусклом желтом свете фонаря на веранде.
— Срань господня, — пробормотала я, пятясь назад.
Мои слова разрушили чары между нами. Волк повернулся и убежал. Бросив собранные дрова, я попятилась к парадному крыльцу. Мои руки дрожали, когда я открывала входную дверь.
— Я только что видела волка, — сказала я.
Родители уставились на меня, их рты были одинаково распахнуты от шока и недоверия.
— Здесь нет никаких волков, — сказала мама, качая головой.
Папа откашлялся и отодвинулся от стола.
— Я никогда не видел здесь волка.
— Это был волк, — настаивала я. — Я провела пять лет, изучая койотов в Чикаго. Я знаю разницу между волком и другими псами.
Папа вскочил на ноги и схватил фонарик.
— Где?
Вместе мы подошли к концу ряда дров. Я указала между деревьями, и папа посветил фонариком на землю. Следы волка были отчетливо видны в легком покрове мокрого снега, мерцающего на пуховой подстилке под соснами.
Папа присвистнул один раз, протяжно и тихо. Отпечатки были размером с мою руку с растопыренными пальцами. Я уставилась на них в изумлении, я почти ожидала, что там ничего не будет, что я придумала всю эту встречу.
— А откуда он взялся? — спросила я.
Отец пожал плечами.
— Я бы предположил, что они пришли из Канады.
— Значит ли это, что здесь есть стая? — сказала я наполовину себе. — Я имею в виду, что они не похожи на койотов. Это социальные животные. Волк не будет двигаться в одиночку, верно?
— Я не знаю, — сказал папа, поворачиваясь ко мне с улыбкой. — Кто-то должен это изучить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я поежилась в сгущающейся темноте. Когда бледно-голубое небо померкло, в полыни запели сверчки. Колин и Зак прикончили дюжину бутылок пива «Миллер Хай Лайф», и теперь они были полностью погружены в горячую дискуссию о различных достоинствах различных марок альпинистских веревок. К счастью, они, похоже, не заметили, что их куратор полностью отключилась. Я застегнула молнию своей флисовой куртки и поежилась от растущего холода.
Папа, безусловно, был прав. Увидев волка той ночью, я почувствовала, как во мне вспыхнуло что-то, что, как мне казалось, умерло после развода. На следующее утро я одолжила папин старый пикап «Шевроле» и два часа ехала в Университет штата Мэн, чтобы пообедать с профессором Леклерком, который изучал енотов в Акадии. К тому времени, как мы покончили с бутербродами, он предложил мне научную работу в своей лаборатории. А к тому времени, когда снегопад отступил, и кусты сирени вдоль дома моих родителей расцвели, я уже была нанята профессором биологии дикой природы в Университет штата Монтана, специализирующимся на отслеживании популяции волков в Йеллоустоне.
И в ту же ночь начались мои сны.
Почти каждую ночь после того, как я увидела волка за поленницей родителей, я встречала возлюбленного своей мечты. Он был высок и мускулист, с золотыми глазами, длинными темными волосами и без намека на одежду, чтобы прикрыть его аппетитное тело. Иногда мы разговаривали, но в основном сны были просто сексом, взрывом чистой животной похоти и удовольствия. Наши тела соединялись и распадались снова и снова. Между моим любовником из сна и моим возвращением в мир научных исследований, тот ноябрь в штате Мэн стал тем месяцем, когда моя жизнь начала казаться мне действительно стоящей того, чтобы жить.