=23
— Правду, Фома! За что ты ее так наказал? Что она такого тебе должна?! Денег?! Не в карты же проиграла?!
— Совсем дура? — поднялся я. — Где она?
— У себя.
— Что врач сказал? — направился из комнаты быстрым шагом.
— Что у нее был шок, — бежала Марика следом, — хотели увезти, но я не дала, пока ты не приедешь. Сделали ей уколы и дали направление на госпитализацию.
— Блять, а если надо было везти? — я рывком раскрыл двери в спальню и замер на пороге.
Кристина сидела на кровати, скрестив ноги и свесив голову. Темные волосы каскадом закрывали лицо, и на их фоне руки, которыми она упиралась в кровать, казались белыми палками.
— Кыш отсюда, — шикнул сквозь зубы на Марику и осторожно двинулся к кровати. — Кристина…
Она подняла голову и уставилась на меня своими черными глазами. Давно забытый страх вспорол внутренности. Страх, что по моей вине пострадало невинное существо, беззащитное перед реальностью.
— …Кристина… — повторил, осторожно приблизившись и опустившись на корточки. Смотреть ей в немигающие глаза было настоящим испытанием. — Поговори со мной, скажи что-нибудь, пожалуйста… Тебе плохо?
Конечно, ей плохо! Я же сделал все для этого!
— Ты спал тут? — вдруг спросила она. Обычным на первый взгляд голосом, но я все равно тяжело сглотнул — горло пересохло от сушняка и страха за нее. Я готов был в любую секунду схватить ее в охапку и потащить спасать в больницу. Пройти через давний кошмар… лишь бы помочь.
— Спал. С тобой.
Она, наконец, медленно моргнула.
— Слава…
— Да…
— Ляг со мной снова, пожалуйста, мне страшно…
Я с силой зажмурил глаза, перед тем, как прохрипеть:
— Хорошо. Я лягу.
— Не уходи…
Она явно была не в себе. Чем они ее накололи? Надо было спросить у Марики. Мне нужен был ее врач!
— Я тут, ложись. Ложись, тебе надо поспать.
— Да, только ты поспишь со мной? — заплетался ее язык. — Мне страшно.
— Я с тобой, не бойся.
Она, наконец, опустила голову на подушку и закрыла глаза, а я рванулся трясти Марику на предмет выписки. Через минуту я уже звонил Данилу, своему психологу. Виделись мы редко, Дан жил в горах недалеко от Мадрида, поэтому добирался я до него очень редко, но минимум на неделю. Ответил он сразу:
— Слава?
— Дан, мне нужна помощь — у тебя на почте скрин выписки скорой, — заговорил жестко и по делу, расхаживая по коридору. — Мою подругу чем-то накололи в неотложке, пока меня не было, и написали диагноз… Мне надо понимать, она невменяемая из-за препаратов, или у нее крыша поехала.
— Расскажи, пока смотрю…
— У нее предположительно непереносимость прикосновений после психологической травмы — ее в пятнадцать едва не изнасиловали. Сегодня тронули…
— Кто тронул? — по голосу Дана я понял — он уже смотрит выписку.
— Пробы она проходила… кастинг… она актриса у меня…
Дан замолчал.
— После проб стало плохо? — вопрос его не понравился. Под ложечкой засосало.
— Во время. Упала в обморок… наверное… я не знаю!
— У нее были приступы раньше?
— При мне один недавно — я ее в душ отволок…
И снова мучительное молчание.
— А сейчас что? — закончил, видимо, читать он.
— Сидела на кровати и звала с собой полежать.
— И что тут ненормального?
Если бы Даниил был рядом — задушил бы уже!
— Дан, она бы не позвала меня к себе в здравом уме! Говорит, плохо ей, и просит побыть рядом!
— А обычно у вас с ней что?
— Обычно грызем друг другу глотки, — цедил нетерпеливо.
Он вздохнул.
— Значит, либо ты мне врешь, либо вы друг другу врете. Сейчас это действие препарата. Поспать — хорошая идея. Пусть спит. Хочет тебя рядом — будь, если у тебя других планов нет…
— Нет у меня других планов!
— А это повод встретиться, — слышал, он усмехается.
— Ты сможешь ей помочь? — схватился я за предложение.
— Думаю, да, — протянул он. — Гаптофобия — распространенная патология в современном обществе. Многие страдают ей в той или иной мере. Твоя актриса пока непонятно как снимается вообще, и как собиралась пробы эти проходить. Но если собиралась, значит, форма не тяжелая. В тяжелой люди вообще живут одни… как я.
Если бы не страх за Кристину, я бы охренел от такой информации, а теперь обрадовался.
— Это отличная новость, — ляпнул глупое. — Когда к тебе можно приехать?
— Можно через пару дней, — не придал он моей глупости значения. — В пятницу утром будьте у меня.
— Сейчас что делать? — спохватился.
— Сейчас все нормально будет — придет в себя.
— Ну что? — налетела на меня Марика, стоило опустить трубку.
— Ты что тут делаешь? — зашипел.
— Спит она! — ощерилась в ответ. — Что сказал врач?
— Что к нему ее повезу через пару дней, а пока спать, — выдал раздраженно.
— Где ты был? — врезалось в спину, когда я уже собирался уйти. — Пахнешь ужасно…
— Праздновал отмену своей смерти, — замер я.
Действительно, не мешало бы помыться, прежде чем приближаться к Кристине.
— Слав-ва, — качала головой маленькая испанка, — вот знала я, что буду хоронить тебя молодым…
— Не оставят тебе ничего, чтобы похоронить, — усмехнулся.
— Дур-рак, — начала наступление она снова, — ты мне жизнь спас, я буду тебя спасать, должна я тебе, понятно?
— Знал бы — не спасал, — прыснул, уворачиваясь от ее болезненных тычков в грудь.
— Иди давай к ней, она тебя звала постоянно, — вдруг огорошила она меня.
Мы замерли на несколько секунд, глядя в глаза друг другу. Ее неодобрительное покачивание головой я уже недосмотрел — развернулся в сторону комнаты Кристины и поспешил к ней.
=24
* * *
Как же болела голова! Она болела во сне, но проснуться не было сил, и я плутала по каким-то вязким кошмарам, то погружаясь в боль, то выныривая и пытаясь отдышаться. Когда лба коснулось что-то прохладное и осталось на нем — стало легче. Я слышала, как мычу в реальности, пытаясь стонать, и это было еще мучительнее. Когда наконец удалось разлепить веки, по вискам скользнули слезы от боли в глазах, а желудок сдавило голодным спазмом.
«Луше бы пил и курил», — вспомнились слова Васильева.
— Кристина, — позвал хриплый мужской голос.
— Голова… болит, — прошептала.
— Сейчас…
Кровать спружинила и по ощущениям чуть не подкинула меня в воздух. Хлопнула дверь, и по взмокшей коже пустился танцевать теплый ветерок, остужая… мокрую тряпку на голове? Подняв руку, я нащупала ее и стянула, удивленно моргая. В коридоре послышалась возня, жаркая испанская речь и сочный мужской рык на русском:
— Не сейчас!
Раздался стук двери, болезненно отдаваясь в висках, и я поморщилась.
— Сесть можешь?
Я моргнула, наводя резкость на Славе. Он присел на кровать с моей стороны. Хмурый, помятый и… злой. Потребовалась секунда, чтобы в памяти все встало на свои места. Я, Дейв, приступ… и крах мечтам Багратова о мести. Конец мне.
— Слава, — поднялась я на локтях, но что говорить дальше — понятия не имела.
— На, — протянул он мне таблетку. — Пей.
Я взяла лекарство дрожащей рукой и прильнула к стакану губами, лихорадочно соображая. Надо было как-то начать разговаривать, объяснить, но острое чувство раздражения и желания дать Багратову в нос, когда он наклонится забрать стакан, не давало протолкнуть нужные слова на язык. А он застыл у окна в шаге, убрав руки в карманы — вероятно, те чесались не меньше моего языка. Голый по пояс в одних джинсах, надо сказать, он отвлекал не только сволочной сущностью.
— Сволочь.
— Дура.
Взаимные обвинения прозвучали синхронно.
— О чем ты думала?! — зарычал он, оборачиваясь от окна.
— Что ты не заставишь меня трахаться на камеру! — стукнула ладонью по простыни.
— А как ты себе это представляла?! Как ты вообще согласилась?! Что у тебя в голове?!
— То, что толкает на такие решения, находится не в голове, Слава, — надулась я. — Я не думала, что ты себе видел полноценный взрослый фильм…
Все же теперь назвать кино Марики «порнухой» язык не поворачивался.
— А что ты думала? — продолжал злиться он.
— Что разденешь на камеру, этого достаточно, чтобы унизить, разве нет? Ты же не насильник, не моральный урод… Тебе просто больно.
Он сверкал на меня диким взглядом, играя желваками:
— Да откуда тебе знать, какой я? — зарычал. — Ты не знаешь меня, мелкая…
— Мелкая? — нервно хихикнула я.
— Мелкая, Кристина, — развернулся он ко мне, начиная наступать, — маленькая и глупая. — Опустился коленом на матрас, продавливая его, и наклонился, протягивая руку к лицу, но одергивая в последний момент. — Если бы с тобой что-то случилось…
Сложно было поверить, убедить себя в том, что вижу, но в глазах его был отчетливый страх. За меня.
— Ты можешь трогать, — испугала сама себя, но ничем не выдала отношения к этой идиотской импровизации. — Я не знаю, почему, но тебе можно…
Ох, сколько всего было в сего взгляде — какие там только демоны не плясали! А главное — так похожие на моих собственных. Он раздумывал несколько секунд, потом медленно потянулся рукой и осторожно коснулся скулы. Я прикрыла глаза, облизала губы, и тут же почувствовала, как на них лег его большой палец, надавил, потерся подушечкой. Багратов шумно сглотнул:
— И почему мне можно?
— Я не знаю, — пожала плечами, наслаждаясь его касанием.
— А что еще мне можно?
— Я не знаю.
Он опустился рядом, и большой палец тут же заменили его губы. Осторожно, дрожа от голода и желания наброситься. Рука мужчины переместилась на висок, в волосы вплелись пальцы и слегка сжали. Я вздохнула, подаваясь вперед, и оплела его шею руками, углубляя поцелуй. Но стоило ему поддаться, в пальцах зашелестело знакомое покалывание — страх снова побежал по венам. С губ сорвался стон, когда я отпрянула, еле выдираясь из его рук:
— Все, — и открыла глаза, встречаясь с черными глазами Багратова. Голодными, злыми и обеспокоенными — невероятный коктейль.
— Ты меня прикончишь, Кристина, — тихо выдохнул он, прикрывая глаза.
— Это будет честь для меня, — усмехнулась невесело, выравнивая дыхание.
— Ты даже не представляешь, какая… А сколько людей тебе спасибо скажут…
Мы наорались друг на друга, теперь сидели лицом к лицу, и от его хриплого шепота мне хотелось пытаться его прикончить снова и снова…
— Много же ты наворотил…
— Много, — ошалело и как-то обреченно подтвердил он. — Как ты себя чувствуешь?
— Отчаянно хочу тебя прикончить.
— А как я хочу, — и он стиснул зубы, сдерживая стон разочарования. — Ты меня напугала вчера.
— Я сама себя напугала.
— И все же… Ладно, мне, но почему ты не сказала Марике? — хриплый шепот сменился на обыденный деловой тон. Нам обоим было неуютно на той территории, на которой неожиданно оказались, признавшись друг другу в желаниях.
— Я давно живу, как в оранжерее, Слава, — выпрямилась я, отстраняясь. — Меня не окружают люди, которые не знают, что со мной делать. Даже на съемочной площадке…
=25
— А твой бывший? — неожиданно вставил он.
— Откуда ты знаешь? — опешила я.
— Куваев говорил, что ты обожглась, когда убеждал не лезть к тебе…
Я задумалась, но отступать было некуда:
— У бывшего ничего не вышло. И он не выдержал.
— Почему?
— Слава… — закатила я глаза, — не выдерживают мужчины рядом со мной моих приступов…
— И много их было?
— Двое, — и я сжала губы, неуверенная, что хочу отвечать дальше.
— Я хочу выдержать, — вдруг серьезно заявил он.
Это все было похоже на какой-то сон. Я точно проснулась? Даже про головную боль забыла.
— Зачем это тебе? — усмехнулась, будто трезвея. С Багратовым все понятно — поэтому и кажется, что просто. Никаких надежд быть не может. Зато и не обожжешься…
— Ты правда хочешь, чтобы я подумал? — сократил он между нами расстояние до прежнего и неожиданно толкнул на спину, нависая сверху. — С тобой вообще все не так, Куваева. — Он будто пытался отрезвить себя неприязненной фамилией. — С самого первого дня. Я не встречаюсь с такими женщинами, не вожу их в Португалию знакомить с друзьями и не кормлю креветками с рук.
— Может и не надо? — глядела на него исподлобья.
— Надо, Кристина. Я давно ни в чем не был так уверен.
Мы помолчали, разглядывая лица друг друга.
— Вот так делать нельзя, — прошептала я, упираясь ладонями в его грудь. — Не ограничивай пространство, это меня пугает. Ты большой и сильный, я маленькая… начнется приступ.
— Хорошо, — и он с готовностью выпрямился на руках, усаживаясь рядом. — Что Дейв вчера сделал?
Я тоже поднялась и уселась, скрестив ноги.
— Он подошел со спины и начал играть прелюдию к сексу, — ответила с волнением, — полез в футболку и трусы.
А он красивый, когда в ярости. Если все, что говорит и делает, правда — я уже отмщена. Славе просто крышу рвануло от этого короткого описания, а усугубилось все тем, что рвануло тихо, без внешних проявлений. Почти.
— Дай угадаю — тот охранник делал то же самое, да? — сурово потребовал он.
Мы ходили по тонкому стеклу, отделяющему мои незаживающие раны. Вернее, ходила я. Багратов в него бился.
— Слава, я не могу! — вскричала. — Не надо так со мной разговаривать! Вспоминать то, что было, страшно!
— Хорошо-хорошо, — выдохнул он, поднимая руки в знак капитуляции. — Прости. Пожалуйста.
Мы помолчали некоторое время. Он сначала рассматривал меня, потом повернул голову к окну. Там только-только встало солнце, небо еще отдавало синевой, наполняясь плавным гулом очередного заходящего на посадку самолета.
— Да, тот охранник делал то же самое…
— Его хоть посадили? — живо вернулся он ко мне взглядом.
— Кажется, — пожала плечами. — Меня не водили на заседания — я лежала в больнице…
И снова это изумление в его глазах и страх напугать очередным вопросом, рвущимся с языка.
— У меня было поломано ребро, гематомы на лице, сотрясение… — объяснила на удивление спокойно. — Он пытался меня сначала напугать силой, потом вырубить.
Несмотря на солнце за окном, лицо Багратова потемнело. Он прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. А я просто смотрела на него, привычно отмечая — не качает головой, вообще ни одного движения не делает, чтобы облегчить принятие эмоций. И это не нравилось. Такие люди, которые вообще не делают лишних движений, все оборачивают в движения целенаправленные — действия. Слава именно этим сейчас и был занят. Но я промолчала.
— Хочешь тут позавтракать или пойдем вниз? — Его голос прозвучал совершенно обычно.
Я медленно вздохнула. Перед Марикой было стыдно — она думала, что работает с адекватной актрисой без заскоков, а получила кучу нервотрепки. Поэтому скрываться в комнате я считала глупым.
— Пойдем, — и я решительно откинула одеяло.
* * *
Что-то было не так. Или так? Может, все именно так, как нужно? Я смотрел ей в спину, пока она ступала босиком по деревянному полу коридора, залитого солнцем, и не мог оторвать взгляд от уязвимого изгиба — Кристина сжималась, шагая впереди и зная, что смотрю на нее. А я считал родинки у нее между лопаток — топик она надела без бретелек — и старался не чувствовать. Потому что, стоило погрузиться в суть ее рассказа, перед глазами стояла страшная картина: выродок, который ломает ребра маленькой бойкой пигалице, оказавшей сопротивление. Это даже пострашнее голодного Сашки. Это то, что в голове не уложится никогда. И я уже знал — если тварь жива, убью. Найду и заставлю стекло жрать…
Только в столовой спохватился, что забыл накинуть футболку, собрав все женские и не только взгляды.
— Кристина, привет, — вынырнула Марика из кухни с кофе. — Ну как ты?
На меня подчеркнуто не смотрела.
— Спасибо, хорошо, — сжалась та еще сильнее, и я обхватил ее за талию, притягивая осторожно к себе.