Геннадий Марченко
Второй шанс
Начало книги во многом автобиографично, упоминаются даже реальные персонажи и события, на самом деле происходившие с автором. Младшую сестру, правда, почему-то не вписал в сюжет))
Глава 1
Ох, как же хорошо спалось, будто в детство вернулся! В молодости всем хорошо спится, это к старости начинает мучить бессонница, да и болячки наваливаются скопом. Полночи ворочаешься, в сортир с этой грёбаной простатой раз пять сбегаешь, только под утро засыпаешь. Сейчас же, к моему великому удивлению, у меня совершенно ничего не болело. Невольно вспомнилось выражение, что если ты однажды проснулся, и у тебя ничего не болит – значит, ты умер. Тьфу-тьфу, рано мне ещё к предкам, я новую книгу не дописал, вот когда допишу… Да и тогда, честно говоря, вряд ли я буду морально готов уйти в мир иной, хочется ещё попылить в этом.
Не размыкая век, я сладко потянулся, и повернулся на другой бок. Пусть я пока в свои 58 и не пенсионер, а после Указа Гаранта о повышении пенсионного возраста им теперь ещё не скоро стану, но торопиться мне некуда. Вот уже три года, как меня сократили по прежнему месту работы, где я, честно сказать, просто просиживал штаны, и теперь я предоставлен сам себе. Попросту говоря, пишу книги, чем и зарабатываю на жизнь.
Пишу с 8 до 12, затем обед, прогулка по проложенной в лесу ровным асфальтом Олимпийской аллее (два километра в один конец, два – обратно), затем в два пополудни – снова за книгу. И пять часов кряду – не вставая из-за стола и как дятел стуча по клавиатуре ноутбука. В семь часов ужин, после чего вечерний променад, после которого можно поваляться на диване перед телевизором или погонять в танки на ноуте.
Всю жизнь я прожил бобылём. Нет, связи с женским полом, конечно, случались. Однажды я даже чуть не женился, но провидение удержало меня от этого необдуманного поступка: как позже выяснилось, моя несостоявшаяся избранница оказалась любительницей приложиться к бутылке, и к сорока годам уже частенько спала под забором в луже собственной блевотины. Но в основном мне попадались женщины не только симпатичные, но и порядочные, если не читать одну, сделавшую от меня аборт. О том, что Наталья избавилась от плода, я узнал уже задним числом, причём от нашей общей знакомой. Когда я прижал Наталью к стенке в буквальном смысле слова, она созналась в содеянном.
– Ты же всё равно на мне не женился бы, – объясняла она свой поступок.
А вот и не факт, если бы вопрос стоял ребром – ради спасения новой жизни я был готов и под венец с Натальей пойти. Как бы там ни было, после этого мы расстались и больше я её не видел. Хотя нет, однажды пересеклись, лет восемь спустя, в начале 2000-х, это было какое-то благотворительное светское мероприятие, она притащилась туда как колумнист единственного на всю Пензу глянцевого журнала, а я был в числе приглашённых. Мы сделали вид, что незнакомы, и я при первой возможности сделал оттуда ноги.
Писать я начал ещё в школе. Вернее, в 7 классе в школьной тетрадке написал рассказ о путешественнике во времени, угодившем в Мезозойскую эпоху. Получается, я стал одним из пионеров в жанре попаданчества в СССР, который успешно развил в будущем. Три десятка романов под авторством Максима Варченко стояли на книжной полке в моей маленькой, уютной однушке. Ещё одной статьёй заработка были заказные тексты в Москву, где жил мой хороший знакомый, а ему постоянно требовалось наполнять контентом сайт, куда его приткнули редактором. Сайт специализировался на семейных ценностях, кулинарных советах и прочей хрени, и товарищ предложил мне писать письма якобы от лица респондентов, в которых они описывают историю своих отношений с второй половинкой. Оказалось, у меня неплохо получается, хотя писать преимущественно приходилось от лица женщин.
А что касается книг, то в последнее время издательства стали прижимистыми, и многие писатели, в том числе и я, стали уходить на литературные сайты. Оказалось, что электронные книги продаются весьма живо, и прекрасно помню, как в первый месяц за выложенные четыре главы я получил столько же, сколько получил за свой последний полновесный роман в столичном издательстве.
Так что писателю, который, по отзывам читателей, сочиняет вполне приличные вещи про попаданцев в СССР, царскую Россию, а то и во времена Крещения Руси, да ещё пишет на сайт, у которого миллионы просмотров, жить за счёт ремесла можно вполне припеваючи. Я даже начал задумываться о приобретении загородного домика, куда можно провести интернет. Снега сошли, грязь подсохла – и живи себе до осени, наслаждаясь деревенскими пейзажами. Ну и творить заодно, сидя на веранде с ноутбуком на коленях. В крайнем случае можно пристроиться где-нибудь в тени дерева, почему-то я был уверен, что мой будущий домик будет с небольшим садом, с которого я каждый год стану собирать урожай. Не картошку же сажать писателю, в конце концов!
– Максим, ну сколько можно дрыхнуть? Ступай помоги мне бельё во дворе развесить, а то таз тяжёлый, надорвусь его тащить.
Не понял! Я аж вздрогнул и испуганно открыл глаза. Вроде засыпал один, кому мог принадлежать этот женский голос? Причём удивительно знакомый, но такое ощущение, что слышал я его в незапамятные времена. Да ещё и требующий помочь развесить какое-то бельё.
В общем, вытаращил я зенки, а когда увидел, кто со мной говорит, то едва не грохнулся в обморок. Потому что это был не кто иной, как моя мама, Надежда Михайловна. И вообще я находился в нашей коммунальной квартире, в которой мы жили до 1981 года, пока матери не выделили от типографии, где она работала линотиписткой, отдельную квартиру в новом доме на Западной поляне, в самой высокой точке города, где с одной стороны надвигались новостройки, а с другой зеленел чуть ли не девственный лес.
А сейчас, если принять во внимание реальность ситуации, мы находимся в коммуналке, и нашими соседями в такой же однокомнатной квартире являются тётя Маша Тикуняева, её 3-летний сын Андрюшка, которого она понесла на старости лет (то бишь уже за тридцать) неизвестно от кого, и недавно «откинувшийся» брат тёти Маши – дядя Вова. Мужик он был тихий, пока не выпьет, да ещё и туберкулёзник. Болезнь лёгких он получил как раз на зоне, где провёл семь лет за ограбление сельского магазина. Милиция его повязала по горячим следам, когда он лежал в своей хибаре на отшибе села, упившись ворованной водкой. По выходу из мест заключения пару месяцев назад в село дядя Вова не вернулся, а перебрался к сестре. Насколько я помнил, загнётся он где-тио через год как раз по причине развалившихся лёгких. Уже в больничке, где лечить его будет поздно, либо доктора просто не захотят напрягаться ради бывшего уголовника. Сплавить бы его сейчас на принудительное лечение, чтобы не подвергал жильцов квартиры опасности.
Конечно, надо было заявить куда надо, но мама в силу природной скромности этого не сделала, а может, и побаивалась соседа. В прошлой жизни пронесло, не заразились, в этот – ещё неизвестно, как получится. Ну на фиг эту «русскую рулетку», сам отправлю анонимку в местный Минздрав. И ещё в кое-какие органы, так как подозреваю, что дядя Вова проживает здесь, не имея прописки. Да ещё и тунеядец. Сестра, работая на мебельной фабрике, вынуждена и себя с сыном содержать, и ещё этого лоботряса. Насколько я помнил, тот до самой смерти после выхода с зоны так ни дня нигде и не работал.
Несмотря на русские имена, все трое – ярко-выраженные татары. Мама поддерживала с тётей Машей нормальные отношения, но, когда появился дядя Вова, стала их семейство сторониться, начала убирать с общей кухни посуду, а на плите без присмотра старалась ничего не оставлять, так как однажды увидела, как в нашу сковородку с жареной картошкой, оставшейся на утро, заглядывает сосед-туберкулёзник. Вот такое у меня было детство, единственного сына своей матери, обожавшего читать книги, а впоследствии, как выяснилось, ещё и писать.
Да ну нет, какая на фиг реальность, наверное, сон, подумал я в надежде как-то объяснить сей феномен. Не мог же я, в самом деле, угодить в прошлое, как герои моих книг! Одно дело – безграничная фантазия писателя, и совсем другое – происходящее наяву, ведь всё в этом мире подчиняется законам физики, а физическое тело не может перемещаться во времени. Или… Я вскочил и кинулся к трюмо. Блин, физическое не может, а вот душа, или что там внутри нас, оказывается, может, так как из зеркала на меня смотрел я, только моложе лет на сорок. Я даже ущипнул себя за руку и ойкнул от боли.
– Макс, что с тобой? Ты не заболел?
Мама тревожно поглядела на меня, потом подошла и приложилась губами к моему лбу.
– Вроде температуры нет.
А я смотрел на неё, и чувствовал, как у меня в носу начинает щипать, а взгляд становится размытым от выступивших слёз. Мамы не стало в 90-м, работа со свинцом привела к онкологии, которую обнаружили уже на 4-й стадии. Я помнил последние месяцы её жизни, как она мучилась от болей в желудке, а я бегал с рецептами, доставая всеми правдами и неправдами проклятый наркотик. Как раз в это время и у бабушки случился инсульт, после которого она прожила ещё год, и мне пришлось оформить её в Дом престарелых. А маленькая жилплощадь бабушки, где одному было не повернуться, осталась государству. Позже один нотариус мне объяснил, что можно было провернуть вариант с временной пропиской, но я по молодости и легкомыслию до такого не додумался.
Да и бог с ней, с этой норкой на 5 этаже «хрущёвки». Жить мне было где, а на пропитание я себе всегда мог заработать.
– Максим, да что с тобой такое?!
– Нет, ничего, мама, всё нормально, – сказал я, хлюпнув носом. – Просто… Просто тебе нужно поменять работу.
– Поменять работу?! Да что ты такое говоришь, Макс?! А жить мы на что будем? Мне и так иногда приходится в две смены работать, чтобы…
Мама прикусила нижнюю губу, и в этот момент показалась мне такой красивой, что меня едва снова не пробило на слёзы.
– А очередь на квартиру? Ты об этом подумал? – выдала она решающий аргумент. – Я уже нажилась в коммуналках, хочется отдельную жилплощадь со всеми удобствами.
– Мама, ты понимаешь, что пары свинца разъедают твой организм изнутри? Ты сама рассказывал, что у вас наборщику почти весь желудок вырезали, ты тоже хочешь подобной участи?
– Тьфу на тебя! – в сердцах махнула она рукой. – Накаркаешь ещё… Если здоровый, то давай-ка бери таз и пойдём вешать бельё. Я там твой костюм и белую рубашку постирала, завтра утром выглажу, пойдёшь в своё училище нарядный. Только трико надень, не в трусах же и майке на улице красоваться собираешься.
Так, в училище… Значит, я уже учусь в железнодорожной «рогачке». Как гуманитарий угодил в технические заведение низшего класса? Просто в нашу школу заявился представитель ТУ-9, рассказал, как почётно работать помощником машиниста электровоза с перспективой стать машинистом, какая у них хорошая зарплата, и я, не собиравшийся переходить в 9-й класс, купился на этот призыв. А почему не собирался переходить? Потому что учиться мне было лень, и вообще моя пассивная жизненная позиция не вызывала бурного одобрения у педагогического коллектива школы. Я не был хулиганом, меня просто считали никаким, смотрели, как на пустое место. Ну да, я был тихим, скромным, любившим проводить время наедине с книгами молодым человеком. И будь моя воля, вообще больше никуда не поступал бы, а сразу стал писателем. А то и музыкантом, так как в прошлой жизни годам к 30 даже собрал свою банду под названием «Лора Палмер», в честь покойной героини только что вышедшего сериала «Твин пикс». Хотя гитару я начал осваивать довольно поздно, в 24 года, это сейчас я сумею сыграть, а в той жизни к 15 годам я может и держал-то инструмент в руках один раз, пытаясь наиграть на одной струне «В траве сидел кузнечик».
Хотя, конечно, мне, гуманитарию, все эти технические моменты были поперёк горла. Это я понял уже на практике после 3-го курса. Успел покататься несколько месяцев, прежде чем забрили в РВСН. И понял к тому же, что вскакивать среди ночи, дабы на дежурном «рафике» мчаться в депо – мне совсем не по нраву. Ночью я любил спать, а дела делать с утра до вечера. Такая вот, для кого-то, наверное, глупая привычка. А то в этих поездках с товарняками до Кузнецка и обратно приходилось пропадать сутками, а то и больше. Однажды, правда, меня вызвали на пассажирский, проехался я на нём до Октябрьска Куйбышевской области, обратно мы с машинистом ехали уже пассажирами в прицепном локомотиве. Да, на пассажирском ездить – совсем другое дело. Летишь под зелёный, а не тормозишь у каждого светофора, и в локомотиве всё чистенько, никакое масло из компрессора не подтекает, не приходится с тряпкой собирать его по полу.
Интересно, на каком курсе из трёх я учусь? Мой взгляд упал на стену, где, словно по заказу, висел отрывной календарь. 31 августа 1977 года, среда. Когда я ложился спать, было тоже 30 августа, вот только 2020 года. Та-а-к, получается, мне 15 лет и завтра мой первый день в ТУ-9, которое в 80-е будет переименовано в СПТУ-23.
– Макс, что опять с тобой? Я долго тебя буду ждать? Быстро одевайся!
– Всё-всё, мам, уже одеваюсь.
Трико – это висевшие на спинке стула синие спортивные брюки с парой белых лампасов по бокам, а также «олимпийка» с эмблемой будущих Олимпийских Игр в Москве – стилизованным изображением силуэта МГУ или Спасской башни в виде беговых дорожек над пятью кольцами и звёздочкой наверху [1]. Купили мне «олимпийку», если память не изменяет, весной этого года, а как раз в 80-м она была подарена племяннику Витьке, переростку-акселерату, которому в том олимпийском году исполнилось 13 – мне «олимпийка» уже была мала, хотя носилась бережно и на ней не было ни одной дырки.
Бельё уже было переложено из стоявшей на общей кухне стиральной машинки «Вятка» в большой эмалированный таз, который я легко подхватил – всё-таки год занятий в секции бокса даром не прошёл, хотя, думаю, килограмм пять мне ещё сбросить не помешало бы. Год назад с подачи одноклассника Олега Веселова я переступил порог клуба «Ринг», и с тех пор занимался под руководством Валерия Анатольевича Храбскова. Это был настоящий фанат бокса и, хотя за время своей спортивной юности он дорос только до КМС [2], это не помешало ему в зрелые годы стать достойным тренером. За минувший год я стал вторым на городском первенстве, выиграв два боя и проиграв в финале, что интересно, одноклубнику, Димке Мамину. Парня, по словам тренера, могло ждать большое будущее, вот только я знал, что Димка через год бросит секцию, а потом и вовсе его следы затеряются. Поговаривали, что видели его в пивной, опустился так, что и не узнать, ну так и сейчас, насколько я в курсе, Мамин в свои 15 любил и пивка дёрнуть, и сигаретку выкурить. Тренер об этом знал, и на каждой тренировке выговаривал своему подающему надежды ученику, но тому всё было трын-трава.
Ладно, у каждого свои недостатки, думал я, шествуя через двор. Наш 2-этажный двухвековой постройки дом на улице Карла Маркса, через дорогу от кинотеатра «Родина», был выстроен буквой «П», и состоял из трёх подъездов. Мой был левый, он же третий, мы жили на втором этаже в 19-й квартире, а напротив на первом – подружка детства Люська Кочеткова, которая жутко не любила, когда её называли именно Люськой. Была она на два года меня младше, нас частенько видели играющих вместе, и это давало повод в шутку называть меня с Люськой женихом и невестой. Правда, к 15 годам наши детские интересы закончились, и в 19 лет, помнится, соседка вышла замуж, родила сына, потом развелась… И кстати, с годами явно симпатичнее не стала, видел я её в возрасте за сорок.
– Надя, здравствуй! – послышалось из окна второго этажа средней части нашего дома.
– Привет, Лен!
Тётка, кричавшая из окна, на вид была ровесницей матери, они даже были в чём-то похожи, правда, мама была брюнеткой, а та блондинкой.