Капитан набычился, но я сразу понял, что так, наклоняя вперед массивное туловище и морща лоб, он думает.
— Мне нужно посоветоваться с ребятами. Да, с ребятами.
— Поймите, Бришер, я — человек новый, и пока я не возьму в руки все нити власти, может пройти… — я сделал значительную паузу, — некоторое время. Вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь! — Я, используя обороты Ренквиста, не солгал капитану. — Вы сметливы и сильны и решительны. Такие люди как вы — настоящий клад Варлойна. Истинная редкость. И все ваши ребята вам под стать. И я заверяю вас, капитан, в совершеннейшем к вам и вашим ребятам уважении. Я не хочу терять таких молодцев. Но обстоятельства… вы же понимаете?.. — Я разливался соловьем, почесывая эго капитана, а мысли тем временем работали в одном направлении: где взять денег? И не в отдаленной перспективе, а прямо сейчас!
Капитан отступил от шкафа. Ба, да у него, кажется, заалели щеки. Он, кажется, немного смутился от похвал! Я на верном пути!
— Я вас всемерно понимаю, и я непременно расскажу ребятам о нашем разговоре…
Внезапно в моей голове щелкнуло. Взятки! Ну конечно же! Вот оно, частичное решение проблемы!
— А пока вот вам и вашим ребятам небольшая премия! Шутейник, драпировку! — Когда гаер расстелил драпировку с оленем на столе, я принялся выгребать кошельки с подношениями. Расстегивал, развязывал и ссыпал золото, серебро и медь — вот же прощелыги, медь архканцлеру! — на выцветшую ткань. Вскоре там собралась внушительная горка. Я понятия не имел, сколько задолжали Алым Крыльям, но понимал, что гвардейцы, охраняющие Варлойн, получают немало. Я опустошил на драпировку примерно половину кошельков, навскидку — получилось килограмма два монет. — Вот, капитан, возьмите и отнесите в казармы и раздайте своим людям. И скажите — со мной можно работать. Чуть-чуть терпения — и все будет. Одна-две недели — и ваши люди получат все причитающееся им жалование!
— Кхгм… — сказал Бришер, растеряно меряя взглядом горку монет. Я начал ковать железо, пока горячо:
— Это моя личная казна. Прихватил, знаете, деньги из дому. Берите-берите, и я обязательно разберусь с качеством подаваемой вашим людям пищи!
Я дождался, пока он сгребет тяжелый узелок в руку, покрытую красным волосом и веснушками, и сказал как бы между прочим:
— Мне нужно, капитан, чтобы ваши люди стояли на всех ключевых постах там, где я укажу. Двое — а лучше четверо — возле моей приемной, в коридоре. Еще четверо должны нести дневной и ночной караул под ротондой, в парке. И двое-четверо — сопровождать меня везде, если я захочу куда-то выйти. И еще — в приемной мне нужен вестовой, с которым я мгновенно мог бы передать весточку вам и вашим людям.
— Кхгм!
Я показал на стрелу:
— Вот это прилетело сегодня из парка. После — мне принесли отравленный завтрак. Многим не нравится новый архканцлер.
Я вверял себя в руки Алых Крыльев. Не очень хорошо, даже очень нехорошо вверять себя в руки местных преторианцев, но это пока единственное, что я могу сделать для своей безопасности.
Капитан внимательно осмотрел стрелу, цокнул языком. Сказал голосом куда более мягким, чем в начале беседы:
— Кхгм. Это все можно… и нужно. Но я посоветуюсь с ребятами. Да, с ребятами. Если мы согласимся… если все будет в порядке… вы увидите ребят под дверями и везде, где указали, уже сегодня вечером или завтра утром. Я бы и сейчас приказал это, но… единолично я уже ничего не решаю.
Сэтими словами он убрался, отдуваясь и пыхтя, как морж, и напоследок сердечно пожав мне руку.
Я перевел дух и переглянулся с Шутейником. Ох, попали, ох, попали, говорили его глаза.
В парке переругивались вороны. Интересно, а есть ли здесь кожаны — местные летучие мыши, промышляющие на Аталарде? Море-то рядом, а где море — там и рыба… Вспомнилось вдруг, как мы с Шутейником — считай, что позавчера! — плыли с контрабандистами в Норатор.
«Мы выгребли на широкое пространство между двух островов. Тут дядька, мой напарник, вдруг бросил грести и схватил со дна какую-то кривую деревяшку.
— Кожаны! Да что ж ты будешь делать, кожаны!
— Где? — привстал на лавке Шутейник. — Снова появились, что ли?
— А вона, глянь, малый, — показал рукой дядька перед собой. — Полно… Их все больше с каждым годом… Напасть чертова!
Меж островов над речной гладью носились крылатые тени. Пролетали низко над водой, сильно взмахивая крыльями, хватали лапами что-то блестящее.
Мы подгребли ближе и я услышал тонкий, почти комариный писк, и только теперь сообразил, что кожаны — это местные летучие мыши-рыболовы. Они носились над водой в лунном свете, охотясь на рыбешку, хватали ее когтистыми лапами, проносились близко от бортов, и над головами, и было их куда больше сотни.
— Могли бы и повыбить, — буркнул один из рыбаков. — Никому нет дела, что они черный мор разносят…
И правда, разносят же! Я вспомнил, что вши или блохи в шкурах летучих мышей могут быть разносчиками чумы. Да и когти самих мышей, гм, гм… Вон, как подцепляют из воды серебряных рыбок… Если таким когтем полоснет по лицу — какая зараза попадет в кровь, а?
Дядька привстал и начал раскручивать деревяшку. Это оказалась трещотка, издававшая отвратительный тарахтящий на высоких нотах визг-писк. Звук, очевидно, влиял на ориентировку мышей, так как вокруг нашей лодки образовалось свободное пространство метров на пятьдесят во все стороны.
— Прочь, прочь от нас! — тихо вскрикивал дядька.
Тем временем двое рыбаков продолжали усиленно грести, свежий, но не холодный ветер приятно обдувал мое лицо. Кожаны действительно теряли ориентацию от звука трещотки, становились как пьяные, носились зигзагами, загребая крыльями воду, но, отлетев метров на семьдесят, выравнивали полет и продолжали охоту».
Если эти твари и правда разносят черный мор? Если кожаны есть в пределах Варлойна, нужно заказать партию таких трещоток.
Я плюхнулся на стул. Поерзал. Нащупал Ловца Снов и сжал в кулаке. Нервный узел внутри солнечного сплетения не желал распускаться. Ну и денек выдался. Закончим его на приятной ноте, сделаем хоть что-то полезное для страны. Второй указ я уже знаю — сокращение подушного налога вполовину. Это — пока, затем я вовсе его отменю. Но сначала, до налоговой реформы, просто отменю его на пятьдесят процентов. Запоминается всегда конец и начало — в книге, фильме, правлении архканцлера. Пусть начало запомнится простым людям Санкструма на нужной, правильной, мажорной ноте. Ну а конец… Надеюсь, он не будет бесславным, как у старых импотентов.
А теперь первый указ, о, я давно его лелеял!
Я сдвинул на лоб венец архканцлера.
— Шутейник, подготовь указ. Первый указ. Переименовать Рыбьи Потроха в провинции Гарь в Голубые Фиалки.
В прихожей раздался шум. Распахнув дверь, ввалился один из моих секретарей — лицо бледное, как кусок невыдержанного сыра. Не побоялся, что ему голову отрубят, надо же. Значит, случилось нечто серьезное.
— Господин архканцлер!
— Что случилось?
— Посланники Алой Степи прорвались сквозь карантин и требуют встречи с тобою именем Владыки Небес — Акмарилла Сандера!
Я поднялся из-за стола и вздохнул.
Начались рабочие будни.
Настоящая работа.
В прихожей скверно зазвенело, забряцало боевое железо. Небрежно отодвинув — да где отодвинув, отбросив плечом секретаря, в кабинет вошла… молодая женщина.
Глава четвертая
Платиновая блондинка с короткой стрижкой и нежным румянцем, вот какой она была. И я готов был дать руку на отсечение, что способ осветлять волосы в этом мире еще не открыт, а значит цвет ее волос — самый что ни на есть настоящий. На всех частях тела, то есть, настоящий.
Секретарь тут же отпрянул, словно блондинка хворала проказой, ударился о стену и снова навалился на посланницу Степи. Попытался отскочить, но девушка развернулась и наградила его смачным пинком. Ох! Секретарь вылетел в коридор, едва не сбив с ног осанистого старца в серебряной кольчуге и стальных оплечьях-эполетах, который следовал за девушкой, как… хранитель ее девственности, что ли. Он и смотрел на меня поверх орлиного шнобеля так, словно я был готов похитить невинность его подопечной.
Я прикинул, что в секретари фракции Коронного совета набрали не последних людей, скорее всего, дворян, и что такой, пардон, пендель заставит секретаря вспомнить о дворянской чести, и так далее, тем более оскорбление нанесено женщиной, что особенно унизительно для мужчины средневековья, но… он сжевал этот кислый лимон и проглотил и даже, возможно, не отказался бы от добавки. В коридоре, куда он вылетел, толпились остальные восемь моих секретарей-назгулов, бледных, как поганки на рассвете. Где-то за их спинами квохтал Блоджетт. А еще дальше я увидел десяток высоких белокурых воинов в блестящих кольчугах, остроконечных шлемах и равнодушных серебряных масках-личинах. Достаточно зловеще они выглядели, эти маски… Степь явилась в Варлойн во всем своем блеске и зловещем великолепии.
Поведение секретаря было весьма красноречиво. Степь в Санкструме боялись до колик в животе. Я тоже боялся, но не подавал виду. Нельзя показывать даже легкий испуг. Если боишься — тебя перестанут уважать, уж эту истину о психологии разных кочевых народов я знал хорошо.
— Хо! — сказала девушка, и звучно стукнула костяшками пальцев по столешнице. — Ты — он! Ты — новый арканцлер. Аран… — она прищелкнула тонкими пальцами, — Торнхелл. Мы слышали о тебе еще на подъездах к Норатору. Видели тебя… в газете.
Я спокойно опустился на стул. Посланница Степи умеет читать? Славно. Да вдобавок видела в газете мой портрет. О, сила печатного слова и печатных же иллюстраций!
Дерзкий взгляд зеленых глаз скользнул по мне, как по пустому месту, метнулся по кабинету и остановился на Шутейнике:
— Мелкий пусть выметается. Поговорим с тобой с глазу на глаз, арх… кха… канцлер! Мескатор, выйди тоже!
Старец поклонился, дрогнув белой бородой до середины груди и лязгнув стальными эполетами, зыркнул на меня недобро и вышел, погромыхивая, кажется, шпорами, поскольку звук этот явственно доносился снизу. Я успел заметить, что на боку Мескатора виднеется хищная загогулина сабли. Крутые ребята степняки, у них даже пенсионеры таскают оружие.
Я обернулся к Шутейнику и кивнул. Он понял и без слов выбрел в коридор, повернулся напоследок…
— Тиу! — Это прозвучало в спину девушке, будто спустили тетиву на луке, и она вздрогнула, обернулась, но Шутейника уже и след простыл.
Мы остались наедине. Я медленно поднял взгляд, и немалых трудов мне стоило держать его равнодушным. Девушка была прехорошенькая, а опасность, которую она воплощала, удваивала ее привлекательность. Лет ей было, пожалуй, не более двадцати пяти, и если бы меня спросили о точной цифре — я настаивал бы на двадцати четырех с половиной. Тело гибкое, в черном с золотом кафтане до середины бедер. А бедра — соразмерны фигуре и вполне округлы, но не до той степени, когда они превращаются в уродливые галифе. Стоячий воротник выгодно подчеркивает стройную шею. Лицо — идеальный овал, глаза зеленые, кошачьи, с искрами, губы яркие без всякой помады. И почему я ожидал, что представители Алой Степи похожи на монголов? Совсем не похожи.
Тонкая талия препоясана ремнем в золотых узорных бляхах, к которому крепятся две короткие сабли в золоченых ножнах. Не игрушечные. Нет, совсем не игрушечные. Рукоятки перевиты кожаными, потертыми ремешками. Эта девушка знает толк в холодном оружии и, по всей видимости, умеет убивать.
Теперь — и только теперь! — настало время подняться.
Я встал и изобразил легкий поклон:
— Аран Торнхелл. Новый архканцлер Санкструма.
— Х-хо! — сказала она.
— Х-хо?
— Я знаю, кто ты. Зачем повторяться? Я — Атли! Атли Акмарилл Сандер. Мне нравятся твои руки.
Вот тут мне пришлось собрать всю свое мужество, чтобы сохранить безучастный вид.
Дочь — или наложница? А может, любимая жена? И почему я сдуру решил, что она — девственница?
Но почему бы не спросить ее прямо? Не про девственность, конечно…
Пахло от нее лошадьми, длинной дорогой, и вместе с тем — я ощутил вдруг тот сладкий женский аромат, который заставляет мужчин совершать безумные поступки, скажем, бросать империи к ногам возлюбленных. Можете назвать это облаком феромонов, которых якобы не существует в природе. Но всякий мужчина знает — есть женщины и… женщины особенные. Так вот Атли была… той самой особенной.
— Атли Акмарилл Сандер… дочь?.. — Я поднял брови.
Она обнажила в улыбке великолепные зубы, обошла стол и взгромоздилась на мое место, нагло закинув на угол ноги в щегольских расписных сапогах с кавалерийскими каблуками, которыми так удобно цепляться за стремена. Блеснули позолоченные, заляпанные грязью шпоры. Теперь я стоял перед ней — дурак дураком. Забавная рокировка.
— Конечно же, дочь, Аран Торнхелл. Неужели ты подумал, что Владыка Небес пошлет в Санкструм какую-то жалкую любовницу? Или жену? Арр! Да и похожа ли я на чью-либо жену? Или любовницу-подстилку? Мне кажется, ты меня оскорбляешь, х-хо!
Существует категория женских вопросов, на которые лучше не давать ответа…
Я был абсолютно уверен, что ее наглое поведение — проверка нового архканцлера, ну и элемент психологического давления, конечно. Главное — выдержать характер, и ничем не дать себя унизить. Заняла стул? Ну отлично, я же встал — почему бы девушке не присесть на мое место?
А теперь пройдемся по кабинету, краем уха прислушиваясь к пчелиному гулу в коридоре. Сколько всего людей в посольстве Степи? Все ли они прорвались сквозь карантины? Почему их впустили в Варлойн просто так, влегкую? Возможно, горцы Шантрама временно покинули свои посты на въезде в Варлойн? Вопросы… Я задумчиво снял с головы венец архканцлера и положил на полку шкафа, рядом с пыльными свитками и не менее пыльными книгами в черных и коричневых переплетах. Дурная игрушка, сродни шутовским бубенчикам. Буду надевать ее только по большим праздникам.
Малут спал, агрессивная суета в моем кабинете и снаружи не слишком его волновала. Девушка, несомненно, заметила огромного кота, но не подала виду, не удивилась и не испугалась, и уж точно не начала сюсюкать, как это бывает с прекрасным полом, когда они заметят котика.
Я сказал, стараясь сформулировать фразу максимально уважительно и вместе с тем так, чтобы зацепить эго Атли:
— Значит, Владыка Небес прислал в Санкструм для переговоров свою прекрасную дочь…
Она фыркнула.
— Переговоры? Ты не понимаешь, архканцлер! Никаких переговоров! Мы — Алая Степь. Мы требуем — и нам дают. И если нам не дают — мы приходим и берем. Арр! Силой. У тебя интересные глаза.
Как весело. Никаких гуманистических комплексов — сплошной прагматизм. Я беру по праву сильного. Это — мое. Точка. Хорошая такая… средневековая психология.
Я сказал (по-прежнему осторожно подбирая слова):
— И с каким требованием дочь Владыки Небес прибыла в благословенный Норатор?
— Х-хо! Благословенный чумной городишко! Затхлый и вонючий! Требование, Аран Торнхелл, одно: Санкструм должен выплатить нам дань. И мы уедем. До следующего года.
Это я и предполагал. Просто не думал, что Степь явится за данью в первый же день моего архканцлерства.
Разговор мой с Атли напоминал хождение по минному полю. Ошибиться — нельзя, ошибусь — Санкструму кранты. Я обернулся к дочери Сандера, чуя спиной теплый комок исключительно зубастой шерсти:
— Велика ли сумма дани?
— Хороший вопрос, Торнхелл. Пятьдесят тысяч золотом. Мы заберем кронами Санкструма, Торнхелл, или любыми другими монетами, лишь бы они были золотыми. Можно и просто — золотыми слитками. Тебе говорили, что ты похож на степного волка?
Я медленно, очень медленно сосчитал до десяти, провел ладонью по глазам, на миг погрузившись в спасительную тьму, где никаких проблем, где тихо и спокойно.
Пятьдесят тысяч золотом — по местным меркам неистово огромные деньги. Местный золотой стоит больше, чем пятьсот американских долларов. В Средневековье вообще цена денег была выше. Вздорного дурня Ричарда Львиное Сердце (того самого, незаслуженно воспетого Вальтером Скоттом), в свое время выкупила из австрийского плена родная мамочка, посадившая на счетчик всю Англию. Коронованный подонок обошелся стране в сто пятьдесят тысяч серебряных марок, что по весу составило скромные двадцать семь тонн серебра и ровно два годовых бюджета страны. Вопрос: сколько денег в казне Санкструма? Ответ: я не знаю. Предположение: если там что-то есть, то этого чего-то не хватит даже на заплаты, на заплаты, подчеркиваю, не на зарплаты. Вопрос: где взять деньги? Ответ: хрен его знает. А ведь я еще должен заплатить Алым Крыльям, без защиты которых меня уничтожат! Положение… В ящике стола осталось, наверное, крон триста-четыреста, смешная сумма для Атли.