Темная стеклянная поверхность постепенно светлеет, чтобы я смогла рассмотреть то, что внутри.
Самое главное.
То ради чего я здесь.
Это… ребенок.
Мальчик.
Ему, должно быть, на вид ровно столько, сколько должно быть, чтобы с дня на день появиться на свет. Плавает в чем-то плотном и вязком.
Еще шаг. Уже почти вприсядку от слабости и бешено сжимающегося сердца.
Еще ближе.
Темная замирает, ее метаморфозы прекращаются и сейчас мы с ней на равных – друг напротив друга. Если бы она захотела – одним движением превратила бы меня в кровавое месиво. Но она лишь тяжело дышит всем своим телом и тихо, совсем как раненная волчица, скулит.
Протягиваю дрожащую руку и пальцами касаюсь прозрачной сферы.
Что-то ударяет в пальцы, прошивает насквозь, как стелой.
Зажмуриваюсь, отступая, а когда снова открываю глаза – ребенок смотрит прямо на меня. Смотрит и протягивает руку. Он… маленький, но он все понимает, знает, кто я и где он.
Здесь достаточно света, чтобы не ошибиться.
Это как будто маленькая копия Тьёрда. Но с глазами…
Всевышние, с глазами моего отца – такими же синими и упрямыми.
Я снова тянусь к нему – и мы касаемся ладонями через прозрачную преграду.
Это наш с ним ребёнок: мой и Халларнского потрошителя.
Осознание всего произошедшего настигает так внезапно, что лишь теперь, пройдя через жестокие ночные кошмары и даже оказавшись на грани помешательства, понимаю, что всегда знала правду. В ту ночь люди в черном каким-то образом взяли часть меня, взяли часть Тьёрда и поместили наши начала в создание из другого мира, о котором я знаю лишь то, что он – уродлив и безобразен.
«Каждому мужчине нужен наследник», - вспоминаю слова Намары.
Понимала ли моя сестра, насколько близка была к истине?
Туман опять сгущается, и Темная ревностно прячет свое сокровище.
Я отступаю. Я увидела и вспомнила все, что нужно.
И сейчас не знаю, что делать со всем этим знанием.
Мне нужно обратно, чтобы увидеть солнце, вдохнуть холодный предутренний воздух. Нужно снова ухватиться за что-то привычное, что-то из моей простой реальности, где дети у пустоцветов не рождаются дети, и где эти дети не растут, как в той сказке, не по дням, а по часам.
Потому что слезы, безудержно катящиеся по моему лицу, объяснить все это совершенно не могу. Я давно смирилась с тем, что никогда не стану хорошей женой достойному мужчине. Смирилась с тем, что никогда не смогу родить. И все это верно и по сию пору. Но этот ребенок, так похожий на Тьёрда - он и мой тоже.
Мой сын. Мой маленький северный воин.
Обратную дорогу прохожу сама не знаю, как. Словно вслепую, в полной темноте.
А потом, стоя на самой высокой башне Красного шипа, реву в полную силу.
Во всю глотку.
Мой сын.
Будь ты проклят, Тьёрд.
За то, что ты… создал это чудо.
Глава сорок девятая
Мы выезжаем на следующее утро. Даже не пытаюсь тайно улизнуть из замка. Говорю начальнику гарнизона, что должна съездить в деревню северян и поговорить с вождями.
Говорю о возможном нападении за Красный шип. Как, когда и какими силами – не знаю. Возможно, что стоящего в замке гарнизона не хватит, чтобы отбиться. Но, скорее всего, победа будет за чужаками.
А мне уже невыносимо терпеть ту резню, что творится вокруг.
Тьёрд сказал, что надо их остановить. Он не сдержал слово, но, может быть, я смогу убедить своих упрямых сородичей хотя бы… попытаться…
У всего этого есть лишь одно определение – предательство.
Мое.
Предательство своей крови, своего рождения и своей земли.
В обмен на выживание хотя бы тех немногих северян, что еще остались и сопротивляются из последних сил.
Я не хочу, чтобы мой сын – наполовину северянин – даже не знал своего народа. И не хочу вздрагивать каждый раз, когда в слова моих колыбельных песен будут вплетаться лязг оружия и предсмертные крики.
У халларнского командира мои слова вызывают настороженность и дополнительные расспросы, от которых, как могу, увиливаю, чтобы не стать невольной виновницей очередной кровавой бойни.
— Мы готовы отбить любую атаку, госпожа, - говорит тот, что сейчас за старшего.
— А я готова попытаться избежать бессмысленного кровопролития. – Надеюсь, мои слова хоть в чем-то его убедят. - Я не ушла тайно, хотя могла бы, если б захотела. Я обо всем рассказала. Я не прошу доверять мне, не прошу молчать перед вашим генералом. Тьёрд должен знать, что происходит в его доме. Но я прошу помочь мне. Меньшая кровь. Не только северян, но и у халларнцев.
Он, как настоящий военный, долго не думает – соглашается. Но обозначает свою позицию: северяне должны показать покорность. Вот такой вот компромисс.
Путь нам предстоит не близкий. Еще и с ночи зима как взбесилась: резко похолодало, снегом замело даже натоптанные лесные тропы – ни пройти, ни проехать.
Мы едем долго, проибираясь сквозь непогоду.
Когда солнце подбирается к полудню, находит красные следы на снегу и чуть дальше – пару тел. Когда спешиваюсь и подхожу ближе, сразу различаю в синюшном профиле знакомые черты - Намара. Снег вокруг нее сильно утоптан, следов много, и все они – трехпалые, когтистые.
Волчья стая не упустила жирную добычу.
Сильнее всего досталось Геарату. Его, кажется, ели долго и со вкусом – толстый живот вспорот, остатки внутренностей разбросаны вокруг.
Судя по торчащим из-под снега веткам – они пытались разбить лагерь. Даже костер развели – темные пятна золы тут и там, поодаль валяется обугленная ветка.
Замковые жители. Забыли, что волки любят приходить к огню, потому что знают – где огонь – там человек, а где человек – там может быть волчья удача и пара дней сытой жизни.
Я, наверное, очень злой бессердечный человек, но не чувствую ни жалости, ни сожаления. Если бы мне снова представился выбор – позволить им остаться в замке или выгнать, я бы выгнала. У них был шанс, которым они не воспользовались. Что ж, дорогие родственники, я вас никогда не любила, как и вы меня. А кто из нас прав – рассудят предки, когда мы предстанем перед их высшим судом.
Только я нагоню вас немного позже, уж извините.
До нужной деревни добираемся далеко за полночь. Прошу халларнов остаться поодаль и не привлекать к себе внимания. Командир соглашается, но при условии, что я нацеплю на себя какое-то их дьявольское приспособление, через которое они будут слышать все, что говорю я, и все, что говорят рядом со мной.
Соглашаюсь. Это честный обмен.
Не скрываюсь, направляя лошадь к воротам деревни. Это довольно крупное поселение, хотя до города, даже небольшого, ему очень далеко.
Меня замечают и останавливают: кто такая, с чем пожаловала?
Называюсь и говорю, что пришла с миром.
Я вижу лица стоящих дозором северян, вижу, как шевелятся их губы, когда клянут меня на чем свет стоит. Не обижаюсь и не осуждаю. Я заслужила, пожалуй.
Ворота все же открываются. Выдыхаю – и трогаю лошадь пятками, понукая ее следовать дальше размеренным шагом.
Мне очень страшно. Сердце бьется так сильно, что, кажется, слышно даже через несколько слоев теплой одежды. Но надо хоть бы казаться уверенной: со слабыми никто не договаривается, их плевками выпроваживают восвояси, предупреждая сперва отрастить причиндалы.
Я проезжаю почти через всю деревню и останавливаюсь на уже заполняющейся маленькой каменной площади. В ее центре – несколько суровых мужиков. Стоят, сложив руки на груди. Выглядят так, будто прямо сейчас готовы переломать мне все кости. Один как нарочно скалится, мол, все ты верно подумала, глупая баба.
— Хватило же стыда явиться, - говорит один. Он не назвал своего имени, и это плохой знак. Мертвецам имен не называют, чтобы не шепнули владыке темного царства, кого прибрать следующим. – Халларнская подстилка вместе с честью распрощалась и с разумом?
Конечно же, в свое время Геарат позаботился, чтобы слух о моем бесчестии прокатился по всей окрестности. И никого не интересует, что на самом деле Геарат всегда слыл лжецом. Раз отдалась Потрошителю – значит, достойна лишь плевка.
— Вряд ли тебя должна заботить моя честь, воин. Я не в жены пришла тебе напрашиваться.
Надо же, несколько смешков. Хороший признак. Хоть и обольщаться не стоит.
— Ты уже нашла себе мужа, насколько нам известно. Говорят, у него и прозвище есть. Потрошитель, вроде? – Бородач кривится, как будто ему язык прижгло.
— Я знаю, кто мой муж, северянин. И знаю, что ты не был бы таким острым на язык, стой он сейчас рядом. Потому что зачем язык умнику без головы?
Снова смешки.
У северян в почете сила и смелость. А раз мелкая баба не трусит перед вождем – значит, сила в ней есть.
— Зачем пожаловала… халларнка? – Вперед, оттесняя товарища, выступает второй. – Мы тут не рады чужакам: у костра не согреем, и в обратный путь харчей не дадим.
— Приехала предупредить, - не тяну с ответом. – Ваши люди живы и сейчас в темнице под стражей. У меня в плену. А Намару и Геарата можете найти чуть больше, чем в полудне пути отсюда. Если, конечно, волки не вернуться за остатками своего ужина.
— Что за нелегкая их в лес понесла? – спрашивает другой.
— Я – та нелегкая – Смотрю ему прямо в глаза, выдерживаю хмурый, налитый кровью взгляд. – И я не стану держать перед вами ответ. Отец учил отвечать добром на добро, а кровью – на кровь.
— Добрая месть – оно всегда правильно, - басит первый, тот, что из этой парочки кажется более разумным. – Но не когда враг топчет нашу землю, и распри нужно забыть ради общего дела. Так что…
— Отступитесь, - перебиваю его. – Отступитесь, что бы вы ни задумали. Вам нужны жизни обитателей Красного шипа? Они дадутся вам слишком высокой ценой. И еще большей ценой они станут для ваших жен и детей, потому что Потрошитель не простит тех, кто посягнул на его дом.
— Он так ценит свою ручную северную девку? – снова высовывается второй.
Я проглатываю очередное оскорбление. Знала, когда ехала, что встретят не хлебом и солью.
— Он ценит свою собственность: замок, то, что под замком, земли и слуг.
Было бы правильнее сказать «рабов», но эта правда сделает наш тяжелый разговор еще «веселее».
— Ты отдала ему себя. – Второй все-таки прет вперед, и вдруг оказывается почти рядом со мной. Так близко, что невольно зажимаю в кулаке ту шутку на цепочке, которую дал халларнский командир. – Ты без боя отдала ему свой дом. Как ты собираешься смотреть в глаза предков?
— С предками у меня будет свой разговор, - пытаюсь выдержать спокойный тон. Не хватало еще, чтобы халларны решили, что меня тут режут и убивают, и прискакали с мечами наголо. – А пока я пришла к вам – без оружия, без армии, хоть могла бы. Халларнам только повод дай думать, что у них под носом вызрел заговор, и они не пощадят никого. Но я прошу к вам, и прошу добром – оступитесь. Не губите себя, подумайте о своих семьях. Сохраните силы, чтобы вырастить своих детей. Чтобы рассказать им сказки Северных просторов.
— Севера не будет, пока есть такие, как ты, - зло выплевывает первый. Кажется, я слишком поторопилась, решив, что с ним будет проще. – Халларны нападают на наши деревни, жгут и убивают. Вот такой у них «договор о мире». Что же это за мир такой, а? Что это за мир, я тебя спрашиваю, когда убивают наших детей, истребляют наш скот и дичь в лесу, обрекая нас на голодную смерть?
— Мир, где вы не умрете впустую, пытаясь захватить то, что не несет никакой ценности. Красный шип – это просто камни. Но генерал отомстит за эти камни.
— Эта сучка просто боится за свой курятник! – слышится откуда-то сбоку.
— Вздернуть потаскуху! – теперь с противоположной стороны.
Живое кольцо сжимается вокруг нас.
— Руки с ногами ей долой!
— Сжечь, халларнскую подстилку!
Гул разрастается, призывы один другого страшнее, становятся все громче.
Один голос сменяется другим, потом третьим, пятым. Кажется, даже дети хотят моей крови.
Один из стоящих в центре поднимает сжатую в кулак руку – и гул постепенно стихает.
— Ты проведешь нас в Красный шип, женщина. – Говорит так, будто ему не отказывают, а тем более – худые никчемные бабы. - Мы сделаем, что должны, и уйдем. Ты будешь ублажать Потрошителя, делать все, что он пожелает, и задавать ему нужные вопросы. Мы скажем, о чем надо спрашивать. Ответы будешь пересылать нам.
Знаю, что дальше бессмысленно разговаривать.
Но ведь это – мой народ: упрямый, бестолковый, но… смелый и честный.
Я должна стоять за них до конца.
Хоть они и дурьи головы.
— Войдете в Красный шип – и некому будет пересылать ответы. – Качаю головой. – Уходите туда, где можно переждать зиму. Халларнам есть с кем воевать, они не станут преследовать вас в землях, где для них слишком холодно. Когда-нибудь… - Я искренне верю в то, что говорю, но глядя в лица обступивших меня людей, понимаю, что они не готовы слушать. Но все же. – Когда-нибудь придет время говорить с ними на равных. Но кто скажет те слова, если говорить будет некому?!
Двое в центре переглядываются.
Боги, вложите же в их пустые головы хоть ума.
— Мы отправим Потрошителю твою голову, - говорит второй, довольно скалясь. – Только сперва немного ее поджарим, чтобы в дороге не протухла…
Глава пятидесятая
Я поздно спохватываюсь – сзади наваливаются, грубо валят на землю. Заломленные за спину руки, в плечах взрываются острой болью. И снова гул одобрения со всех сторон –крики, ругань, какое-то дикарское улюлюканье. Пытаюсь что-то прокричать в ответ, но получаю пинок в живот и захожусь в кашле.
Куда-то волокут по снегу, не особо церемонясь, когда на пути попадаются мусор и камни.
Плохой из меня получился переговорщик.
Мой теплый плащ срывает какая-то здоровенная баба, тут же накидывает его на себя.
Платье подо мной хоть и теплое, но не может защитить от ветра и тут же мокнет, прилипая к ногам холодным блином.
Пытаюсь вырваться, но в ответ получаю только еще пару тумаков. Кажется, кому-то доставляет большое удовольствие бить женщину, пуст даже и грязную халларнскую подстилку. В голове звенит, перед глазами все кружится. Выплевываю кровь в сторону и попадаю на сапог одного из волокущих меня северян. Его короткий удар в висок практически выбивает из меня дух.
— Смотри, не прибей, - слышу далекое ворчание. – Хочу, чтобы подергалась.
Меня ставят, словно куклу, заводят руки за голову. Ноги подгибаются, но упасть не дает какой-то грязный, воняющий падалью мужик: обхватывает рукой и припечатывает спиной к столбу.
Нас можно называть дикарями, можно называть даже животными, но мы не смердим, как мертвяки.
— Хороший будет ужин, - хрипит он прямо мне в лицо, грубо лапая за грудь. — Люблю такое.
Что? О чем он вообще?
Северянин поворачивается – и я даже дар речи теряю: на его шее вижу черный треугольник с пятью лучами.
Как у того взбесившегося старика, чья болезнь и смерть так и осталась для меня загадкой.
Таких совпадений не бывает.
Набираю в легкие побольше воздуха, чтобы закричать, но не успеваю, потому что мужик заталкивает кляп мне в рот.
— Не оскверняй наш слух своим грязным языком.
А теперь мне становится по-настоящему страшно.
Не знаю, куда подевались сопровождавшие меня халларны, но лучше бы им поторопиться, иначе спасать им будет уже некого. Я пытаюсь как-то высвободиться из веревок, вытолкнуть кляп языком, но это бессмысленно – в последний момент, смердящий падалью прихватывает меня очередным витком, намертво фиксируя мою голову у столба.
Боги, пусть это будет просто страшный сон.
Боги, пожалуйста…
Деревенские, как будто для них такие развлечения не в новинку, быстро стаскивают к моим ногам вязки с хворостом.
Кто-то передает бутылку с маслом. Кто-то обильно поливает им будущий костер.
Мне страшно! Мне ужасно страшно.
Я боюсь боли, боюсь даже подумать, что почувствую, когда ног коснется огонь и когда кожа загорится, как пергамент. Я видела, как люди сгорали заживо, когда халларны пришли в Красный шип, и сейчас отчетливо слышу их ужасны вопли.