Гудреду повезло — он ехал верхом, но все равно успел устать так, что уже готов был рухнуть с коня. В такую погоду старые раны нередко беспокоили его и дома, на Эллиге, но теперь вдруг заболели так, словно мечи и топоры врагов снова впивались в плоть. Ныло вывернутое два десятка лет назад в бою на берегах Империи колено. Спину пронзало острой иглой всякий раз, как усталая лошадь спотыкалась, а на плечи будто положили несколько мешков муки. Но сильнее всего Гудреда мучила искалеченная рука. Снова загудели потерянные в морском сражении пальцы, а потом боль поднялась выше и впилась в локоть с такой силой, что потемнело в глазах.
— Проклятый снег… — пробормотал кто-то сзади. — Неужели мы настолько прогневили богов, что они решили оставить нас на чужой земле?
Гудред обернулся, и увидел одного из своих хирдманнов из Арефьорда. Седой старик едва держался в седле, но еще находил в себе силы ругаться.
— Наши боги далеко. — Гудред чуть натянул уздечку, придерживая коня. — Но они все слышат. Не стоит сердить их пустой болтовней.
— Они уже и так сердиты, — злобно огрызнулся хирдманн. — За то, что все мы нарушили наши клятв и опозорили честь предков предательством!
— Ты винишь в этом меня, старик? — Гудред развернулся в седле. — Мы все выбрали свой путь, и…
— Может, и так. Но не я убил того, с кем разделил стол, ярл! Не мой меч сразил Серого Медве…
Похожая на воронье карканье речь оборвалась булькающим хрипом. Старый хирдманн поднял руку, пытаясь ухватить засевшую в горле стрелу, но так и не смог — медленно свесился набок, а потом повалился вниз, прямо в грязь под копытами коня.
— Засада! — заорал кто-то впереди. — К бою!
Гудред так устал, что не смог пошевелиться. Даже когда вокруг засвистел смертоносный дождь, а конь вдруг дернулся, пронзительно заржал и рухнул. Грязь тут же сковала холодом и обхватила измученное тело, будто не желая отпускать. Гудред не возражал бы, даже если бы она затянула его, подобно болоту — трясина никогда не убьет быстрее заостренного кусочка железа на древке, выпущенного с сотни шагов.
А стрелы все никак не заканчивались — летели из мокрой белой круговерти, со свистом вспарывая воздух, падали на землю, с чавканьем впивались в труп лошади, опрокидывали в грязь бестолково мечущихся по дороге воинов… Не все находили свою цель, но их было так много, что Гудред скорее сам отрезал бы себе оставшиеся на левой руке пальцы, чем отважился подняться.
И все, кого он мог видеть сквозь снег, спасались так же. Лишь несколько храбрецов с криками вскакивали — и тут же падали обратно, встретив свистящую в воздухе оперенную смерть. Живые лежали среди мертвых, пытаясь хоть как-то прикрыться щитами. Стоны раненых перекрывали даже доносившийся издалека шум боя. Где-то впереди на дороге гремел голос Грома: великан выстраивал своих людей. И они вставали, чтобы сразиться — гнев предводителя пугал их даже больше, чем стрелы.
И только когда свист вокруг начал стихать, Гудред осмелился поднять голову и вглядеться в мельтешащую холодным серебром пустоту. Зрение подвело его — но привычный к сражениям слух выхватил из воплей и звона стали на дороге другой звук.
Топот и бряцанье раздавались откуда-то сбоку — и с каждым мгновением становились все громче. Там, за белесой воющей пеленой громыхали о покрытую свежевыпавшим снегом десятки сапог, и десятки кольчуг звенели металлом. Поскрипывала толстая кожа доспехов, и едва слышно стучало дерево — так щит задевает о колено или плечо того, кто идет рядом.
Так шагает хирд северян.
— Вставайте! — Гудред поднялся на ноги и рванул из ножен меч. — С нами боги…
Вместо могучего крика из глотки вырвался лишь хрип. Но его все равно услышали. Израненные хирдманны вставали из каши, в которой кровь и грязь перемешались поровну, и поднимали утыканные стрелами щиты, чтобы пойти за своим ярлом в безнадежный бой.
А навстречу им из-за снежной пелены уже ступали другие. Свежие и полные сил — они уже давно ждали в засаде у дороги, и теперь шли, подняв щиты. Круглые, такие же, как и у хирдманнов Гудреда — и некоторые цвета показались ему знакомыми. Сплошная стена из дерева, стали и человеческой плоти надвигалась молча — и только в десятке шагов вдруг взорвалась яростными криками и помчалась вперед.
Так быстро, что Гудред не успел поднять потяжелевший меч. Стена щитов накатила, как волна на берег фьорда, ударила — и тут же рассыпалась, сломив жалкое сопротивление. Прямо под ноги Гудреду свалились двое его хускарлов, а потом перед глазами мелькнул окованный железом край, и ярл рухнул в грязь, сбитый могучим ударом щита. Кто-то отбил нацеленный в него клинок — и тут же вскрикнул и захрипел. Острие копья вышло у хирдманна между лопаток, и в лицо Гудреду плеснула горячая кровь.
— Поднимайся, Беспалый. Встреть смерть, как подобает мужчине и воину.
Высокий воин стоял прямо над Гудредом с мечом в руках. Половину его лица скрывал шлем — явно местный, совсем непохожий ни на шлемы рыцарей из Прашны, ни на те, что носили северяне. Но Гудреда не обманул даже склафский тяжелый доспех. Тот, кто сразил его, родился на Эллиге — так же, как и сам ярл.
— Ты не узнал меня, предатель? — Воин усмехнулся, бросил на землю щит и стащил с головы шлем. — Так смотри же! Смотри, перед тем как Владычица заберет тебя в Хельхейм!
Гудред выпустил меч — и так и не смог снова нащупать мокрую от грязи и чужой крови рукоять. Сама судьба пришла к нему в облике того, чье лицо он уже успел забыть — но вспомнил даже быстрее, чем клинок с закругленным наконечником опустился, свистнув в воздухе.
— Рагнар… — прошептал Гудред, выплевывая кровь. — По… пощади!
* * *
Стальная лавина неслась мимо и уходила в наполненный снегом и воем ветра вечерний полумрак. При желании я мог бы переключиться на «Истинное зрение» и увидеть все не хуже, чем ясным днем… Но зачем? Я и без того знал, что сейчас творится на дороге.
Кешиктены одним махом смяли авангард усталого, замерзшего и перепуганного войска Сигизмунда. Обстрел из засады не прошел даром. Вряд ли лучники прикончили так уж много людей — доспехи в Прашне ковали на совесть — куда больше досталось ни в чем не повинным лошадям. Но сумятицы в ряды врагов стрелы внесли предостаточно, и когда воины Темуджина на полном скаку обрушились на рыцарей, те не устояли.
Началась свалка — и я благоразумно решил остаться в стороне. Когда сшибаются сотни бронированных всадников, ни умение владеть саблей, ни сверхчеловеческая сила ничего не решают. А огненный хлыст или зацепится за чей-нибудь доспех, или вовсе пройдется по своим. Лучше не лезть без надобности — одного удачно брошенного копья или случайного удара мечом хватит, чтобы отправить меня под копыта коней… А там недалеко и до «Окончательной».
Что может быть глупее, чем бестолково сложиться в заведомо выигранном сражении?
Впрочем, для победы придется еще попотеть. Кешиктены снесли рыцарей и разметали весь конный строй, но встретив круглые щиты северян замедлились и встали: «Волки севера» не зря ели свой хлеб. И огрызались — да так, что мне на мгновение показалось, что еще немного — и они перейдут в наступление.
Я неторопливо двигался вдоль дороги верхом, периодически пронизывая снегопад «Истинным зрением». Пока что все шло по плану: стрелы булгарских лучников остановили войско Сигизмунда на дороге, а тройной удар из засады за какие-то полминуты уменьшил его вдвое. Тылам досталась даже больше, чем авангарду: вооруженные саблями и топорами всадники прошлись по отстающим, а хирд Рагнара навалился на северян с фланга и вырезал неписей с оранжевыми щитами чуть ли подчистую.
Но там, где в самой сердцевине растянувшейся по дороге колонны сияли самые яркие ауры, атака захлебнулась. Игроки уровня тридцать плюс стояли крепко — будто и не заметили, что половина их союзников уже мертва, а вторая лишь бестолково мечется по полю боя, падая под стрелами и саблями кешиктенов.
Гром даже не пытался рассредоточить силы «Волков», чтобы спасти хоть кого-то из неписей. Наоборот — собрал свою гвардию в стальной кулак и ломанулся куда-то вбок, уходя и от Рагнара, и от Темуджина. Похоже, в клане нашелся умник с «Истинным зрением», который не только просветил обстановку сквозь метель и сгущающуюся темноту, но и выбрал самое безопасное направление.
На месте «Волков» я действовал бы также. Двух с половиной десятков даже топовых игроков явно маловато, чтобы переломить ход битвы — и все же вполне достаточно для отступления. Бросить бесполезных союзников на растерзание, перестроиться, рассечь ловушку стальным клином и уйти. Прямо в метель — сбежать, пока неведомо откуда появившийся враг добивает остатки конницы, затеряться в темноте и снегопаде…
Отличный план. Но я не дам им уйти. Одному Всеотцу известно, когда еще выпадет шанс отправить к Хель часть гвардии Сивого… и мне уж точно не нужен отряд высокоуровневых, опытных и крайне озлобленных головорезов по эту сторону гор.
Пришло время подраться собственноручно.
— Вперед! — Я рванул из ножен саблю и приподнялся на стременах. — За Вышеград! За землю скловенскую!
— За Прашну! — заорал где-то за спиной Вацлав.
Для финального аккорда я приберег свежие силы: две сотни всадников из числа рыцарей и дружинников из местных. Все до одного опытные вояки уровнем не ниже двадцатого — неприятные противники даже для «Волков».
Гром соображал быстро: тут же развернул отступавших хирдманнов, чтобы встретить нас стеной щитов — видимо, уже понял, что уйти без боя ему не дадут. Что я с самого берег резерв для того, чтобы ударить по «Волкам».
И что пощады не будет — ни им, ни нас самим, а проигравшие лишатся голов и отправятся к Владычице.
Над круглыми щитами прокатился могучий рев, и они со стуком сомкнулись, превращаясь в неприступную крепость. «Волки» наверняка уже сообразили, что этот бой им не выиграть, и теперь в последний раз скалились, ощетинившись мечами и копьями. Я почти физически ощущал исходившую от них безнадежную злобу — но и с моей стороны злобы оказалось не меньше. У каждого рыцаря Прашны или склафского дружинника были к северянам свои счеты — и время свести их настало.
Я чуть пригнулся к холке коня, чтобы не поймать шальную стрелу или копье, и отвел посох чуть в сторону, готовясь первым вступить в бой. Ударить огнем Сварога, ослепить, а потом хлестнуть пылающей плетью по щитам…
Слав [ЛИЧНО: Антор]: Абрикосище, ты тут? У нас проблемы.
Я смахнул игровой чат, не успев прочитать второе сообщение. К йотуну! Что бы сейчас ни творилось в оставленном в нескольких часах пути лагере, какие бы разборки не затеяли местные со степняками или с северянами… или кто-то еще с кем-то — это уж точно подождет.
А меня ждет схватка с по-настоящему серьезным врагом.
ГЛАВА 16
— Слушай… Слушай меня, Халвард Левша.
— Кто ты?
Халвард прикрыл глаза от яркого после темноты пещеры света, пытаясь разглядеть скрючившуюся за костром фигурку в темной одежде.
— Ты знаешь… — отозвался скрипучий женский голос. — Ты знаешь меня…
Гудред не видел лица той, что говорила с ним — только длинные седые волосы, выбившиеся из-под капюшона. Она была стара… Немыслимо стара.
Старше, чем скалы на родном Скагене.
В ее пальцах вдруг появилась тонкая нить. Чуть поблескивающая белесая ткань струилась в темноте, будто бы была настолько легкой, что трепетала от ветра. Старуха расправила ее, взяла обеими руками, поднесла к лицу — и вдруг разорвала.
— Просыпайся, Халвард Левша… Просыпайся и прими свою судьбу…
— Просыпайся!
Темнота пещеры сменилась навесом, под которым Халвард и несколько его друзей устроились на ночлег, а старуха вдруг превратилась в Гилмора, который тряс Халварда за плечо. Только огонь никуда не делся и светил так, что едва не ослепил открывшиеся после сна глаза.
Там, снаружи, что-то горело.
— Вставай, Двуединый тебя порази! — заверещал Гилмор. — На нас напали!
— В горы тебя к троллям… — Халвард приподнялся на локтях. — Кто?.. Почему дозорные не…
— Откуда мне знать, Левша? — Гилмор оскалился и тряхнул головой. — Выйди и погляди сам! Или ты собираешься ждать, пока нас всех тут сожгут заживо?
Халвард молча отодвинул Гилмора плечом, подхватил с земли ножны с мечом и выбрался наружу. Ветер тут же прогнал остатки сна, швырнув в лицо пригоршню мокрого снега. Но куда быстрее Левшу разбудили доносившиеся отовсюду крики, звон стали и огонь.
Небо уже успело стемнеть, но в лагере было даже светлее, чем днем. Халварду на мгновение показалось, что он умер и вместо Чертогов Всеотца вдруг попал в Муспельхейм, царство огненных великанов — столько вокруг было пламени. Горело все, что могло гореть. Навесы, заготовленные впрок дрова, стойки с оружием, телеги, которые местные притащили за собой из самого Вышеграда… Даже люди.
Объятый пламенем силуэт показался вдалеке, сделал несколько шагов и свалился в снег. Несчастный или уже перестал кричать, или его вопли заглушил доносившийся из-за горящих шатров шум боя.
Что же случилось? Почему дозорные молчали? И кто оказался настолько безумен, что посмел напасть на огромный лагерь? Пусть половина здесь — женщины и дети степняков, а лучшие воины ушли с конунгом… Сколько же тут осталось тех, кто еще может держать оружие? Тысяча? Две? Или все уже убиты, и в живых остался только сам Халвард с горсткой выходцев с Ллохес Ар-и-мор?
Но даже если так — разве это причина бежать от боя вместо того, чтобы сражаться, как подобает воину?
— Ко мне, сыны севера! — крикнул Халвард, вынимая меч и вышвыривая бесполезные ножны.
На его зов откликнулись едва ли три десятка человек. Половина их них не успела надеть доспехи, но каждый держал в руках меч или топор: долгие дня на чужой земле приучили северян не расставаться с оружием даже во сне. Они кашляли от стелящегося по земле черного дыма — но все-таки шли за Халвардом.
Который сам толком не знал, где враги. Крики, конский топот и пламя окружали его крохотный отряд со всех сторон, но загадочные враги и не думали показываться. Навстречу Халварду из огня выскакивали только обезумевшие от страха лошади… и люди, которые испугались ничуть не меньше.
Трое черноволосых ребятишек прошмыгнули между круглыми щитами северян и умчались куда-то в темноту за спиной. Халвард пропустил женщину и паренька лет тринадцати, но их спутника — по-видимому, отца семейства — успел поймать за плечо.
— Что случилось? — Левша тряхнул мужчину так, что у того лязгнули зубы. — Ты видел, кто на нас напал? Где они?!
— Там! — Степняк вытянул дрожащую руку, указывая куда-то вперед. — Никто не слышал, как они пришли!
— Кто? — спросил Халвард. — Сколько их?
— Пусти! Они уже идут сюда!
— Кто?! — Халвард перехватил степняка покрепче. — Куда ты бежишь? Подними оружие и сражайся, трус!
— Это не мой бой, северянин! Умри, если хочешь — но тебе не победить!
На этот раз степняк рванулся так, что одежда не выдержала, и через мгновение исчез среди клубов дыма, оставив в руке Халварда оторванный рукав.
Йотуново отродье, да что же там случилось? Что могло напугать степняков так, что тысячи воинов разбежались, как перепуганные дети?.. И хватит ли у северян мужества схватиться со столь грозным врагом?
Халвард увидел нападавших, только когда крохотный хирд миновал горящие шатры степняков и подобрался к опустевшему еще днем центру лагеря. Прямо навстречу северянам двигалась стальная стена. Левше уже приходилось видеть облаченных в тяжелую броню рыцарей, но таких воинов он встречал впервые.
Закругленные кверху шлемы закрывали лица целиком, оставляя лишь узкие прорези для глаз, а доспехи были настолько огромными, что превращали хозяев в железных великанов. Даже самые рослые и могучие из северян рядом с ними показались бы еще не набравшими сил юнцами. Под стать воинам выглядели и кони — огромные жеребцы, тащившие и всадников, и собственную броню.
Халвард никогда еще не видел, чтобы кто-то защищал железом лошадей. Блестящие пластины начинались под шеями и спускались до середины ног. Они надежно оберегали животных от стрел, мечей и копий, но весили столько, что те едва ли могли бежать с всадниками на спинах.
Стальные всадники приближались неспешно, но неотвратимо, как сам Рагнарек. Они не щадили никого — ни женщин, ни даже детей — и каждый, кто отваживался встать у них на пути, умирал. Халвард видел, как гигантские клинки чуть ли не в человеческий рост длиной опускаются на редких храбрецов из числа степняков или людей князя и рассекают их надвое. А тех, кто успевал ускользнуть от мечей, добивали лучники, сновавшие между стальными громадинами конных воинов. Их горящие стрелы били без промаха, и каждая находили или человеческую плоть, или падала на чудом уцелевший в пламени шатер — и тот тут же вспыхивал, будто был насквозь пропитан горючим маслом.