В отличие от тех, кто стоял за Джаргалом. Лишь немногие полыхали злобой — от остальных струились неуверенность и страх. Настолько липкий, что я почти чувствовал его кожей. Эмоции от сотен людей, скопившихся на крохотном пятачке затоптанной земли, фонили так, что даже мой разум вяз в них, как в болоте. Мне приходилось пробиваться к Джаргалу, словно разрезая желе остро отточенным скальпелем. Синяя шкала почти мгновенно обвалилась до середины, но я справился. Багатур сиял гневом — и злился он не на юного хана, а на меня….
Что ж тем лучше. Даже с семью осколками «Светоча» я вряд ли смогу задавить его сознание настолько, чтобы подчинить воле Темуджина. Но чуть поддкоректировать мысли, добавить агрессии, убрать страх и…
— Что такое, Джаргал-багатур? — Я крутанул в руке саблю. — Станешь прятаться за чужими спинами? Или тебе хватает храбрости только лаять на мальчишку?
— Убирайся прочь, сын собаки, пока я не приказал отправить князю твою голову! — прорычал Джаргал. — Я отвечу своему хану — но твое слово стоит не больше пыли под копытами моего коня!
— Так отвечай, Джаргал-багатур, которого мой отец называл братом! — Звонкий голос Темуджина без труда перекрыл шум вокруг. — Выйди и сразись, если не желаешь покориться. Пусть саблю отца держит не моя рука — ее направит моя воля. И пусть Великое Небо решит, кто из нас прав!
До чего же толковый парень. Успеть бы научить его хоть чему-нибудь перед тем, как все это закончится…
Воины с обеих сторон тут же одобрительно заголосили. Наверняка большинство из них желало победы Джаргалу, но любой исход все же лучше массового побоища, после которого в бесконечную степь отправится пара сотен человек. Видимо, у булгар такие споры нередко заканчивались поединком.
— Как пожелаешь, хан! — Джаргал спрыгнул с коня, громыхнув доспехами. — Если тебе угодно — я убью этого сына собаки. А потом сам поведу славных багатуров на север! Мы убьем всех князей и сожжем все города!
Судя по радостным воплям, такой план нравился степняками куда больше сомнительного и пока еще весьма абстрактного союза с извечными врагами… Но разъяснительную работу можно провести и позже.
А сейчас самое время для показательной казни.
— Ты не поведешь народ степей к стенам городов, Джаргал-багатур. — Я тоже спешился и скинул на землю плащ — чтобы не стеснял движений. — Ты останешься лежать здесь, и птицы выклюют твои глаза, если хан не будет милостив и не позволит похоронить тебя, как багатура.
Джаргал не ответил — только сердито сверкнул глазами из-под косматых черных бровей и принялся разоблачаться, скидывая с себя части тяжелой брони кешиктена. Видимо, чтобы никто не подумал, что бой будет нечестным. Я пожал плечами и тоже разделся по пояс, хоть вычет урона у мантии из Гримстоуна и был чисто символическим. Воины уже разошлись в стороны, образовав круг для поединка, но у меня осталось еще несколько мгновений, чтобы просветить своего противника «Истинным».
Двадцать девятый уровень, неплохие физические показатели, средненькое Восприятие и восьмерка Воли. Наверняка еще серьезный уровень владения оружием и парочка неприятных умений багатура — но до меня ему, конечно, далеко. И все же недооценивать его не стоит.
Джаргал уже закончил раздеваться и теперь разминался, виртуозно вращая саблей под одобрительный гул кешиктенов. Без тяжелых доспехов он утратил габариты — но не грозную внушительность. Чуть ниже меня, длиннорукий и поджарый, увитый тугими жгутами мускулов под смуглой кожей — опасный боец. Все-таки годами оттачивать навык в сражениях со склафами или другими степняками — это совсем не то же самое, что задаром получить плюс пятьдесят очков к умению и целую пачку перков в комплекте с волшебным клинком Дува-Сохора.
Я наверняка смог бы повторить даже самые хитрые элементы его танца с саблей — но не стал. Пусть лучше думает, что я толком не умею обращаться с оружием степняков.
— Хочешь развлечь меня плясками, Джаргал-багатур? — Я накинул на себя все баффы. — Солнце уже высоко.
— Сейчас мы спляшем вместе, сын собаки. И танец не будет долгим.
Схватка началась без отмашки Темуджина или каких-то особенных ритуалов. Джаргал скользнул подошвами сапог по земле, поднимая пыль, и вдруг оказался прямо передо мной. Я не стал подставлять под удар клинок — только чуть сместился вправо, пропуская тяжелое лезвие. Несколько шагов назад — и снова в сторону. Джаргал оттеснил меня чуть ли не к самому краю круга, и при этом, похоже, еще ни разу не воспользовался особыми умениям. И без магического ускорения он двигался быстро — но все же недостаточно, чтобы достать меня хотя бы кончиком сабли.
Воины вокруг загалдели, поддерживая своего предводителя и посмеиваясь над неуклюжим чужаком, который позволил гонять себя по кругу и не нанес не единого удара. Но Джаргала моя «трусость», похоже, не обманула: мало кто смог бы выдержать его атаку, не получив ни царапины и не потратив сил на размахивание саблей. Он сжал зубы и снова попер вперед — и на этот раз по-настоящему. Я сам не заметил, как магическое ускорение включилось, спасая меня от клинка Джаргала. Он тоже разогнался, и для всех вокруг наша схватка наверняка превратилась в мельтешение двух размазавшихся в воздухе над пыльной дорогой силуэтов, искры и звон стали. Даже получив в подарок умение владеть клинком, я все еще уступал Джаргалу в технике — но отыгрывался за счет сверхчеловеческих Характеристик, вкладывая в каждый удар почти два десятка Силы.
И ему снова пришлось отступить. Он еще не истратил весь запас духа — но явно приблизился к той отметке, когда его уже приходилось считать. Воины вокруг нас притихли — видимо, уже сообразили, что стали свидетелями не избиения, а поединка двух багатуров.
В первый раз Дажргал встретил равного себе — и не смог справиться.
То ли от злобы, то ли от подступавшего отчаяния он стал драться грязно. Джаргал пытался то пнуть меня в колено, то ударить свободной рукой — или поймать за пояс, чтобы подтянуть и насадить на саблю. Но я без труда уходил от его выпадов, успевая не только разрывать дистанцию, но и бить в ответ. И бить так, что клинок Джаргала всякий раз со звоном отбрасывало — и он еле удерживал свое оружие в руках.
После очередного неудачного наскока багатур отдернулся, роняя на дорогу капли крови из длинной царапины на плече, оступился и припал на одно колено. Но когда я пошел вперед — вдруг крутанулся на месте, вскочил и тут же швырнул мне в лицо пригоршню сухой земли. Она забилась в глаза и я тут же ослеп — и если бы не окрик Темуджина, Джаргал наверняка разрубил бы мне голову надвое. Я лишь в последний момент успел отпрянуть, и его сабля лишь свистнула перед лицом.
— Молись своим богам, сын собаки, — прорычал Джаргал. — Немного осталось до вашей встречи!
— Глупец. Даже слепым я вижу в сто раз больше такого, как ты.
Я улыбнулся и переключился на «Истинное зрение», которому не были помехой несколько острых песчинок, засевших под веками. И когда я с закрытыми глазами отбил удары Джаргала, его аура полыхнула болезненно-желтым. Он еще сражался, еще стоял и мог скрыть усталость и страх от кого угодно вокруг.
Но не от меня.
Я немного покрутился на месте, привыкая орудовать саблей с закрытыми глазами — и уже сам погнал Джаргала обратно, отвоевывая потерянное пространство. У него уже не осталось сил — ни магических, позволявших ускоряться, ни даже обычных, человеческих. Удары выкованной из странного тяжелого металла сабли Дува-Сохора громыхали о клинок Джаргала как кузнечный молот, заставляя того пятиться. И когда он в очередной раз подставил свое оружие, защищая голову, оно не выдержало.
Я вложил в чудовищный удар всю силу — и упавшее с небес тысячу лет назад железо оказалось крепче обычного. Оно срезало клинок Джаргала почти под самую гарду, оставляя в его руках лишь жалкий обрубок. Багатур отшвырнул искалеченное оружие и бросился на меня — видимо, собирался сбить с ног на землю и задушить, не дав воспользоваться саблей.
Но я снова оказался быстрее — и мстительно впечатал сапог прямо ему в живот. Ребра Джаргала хрустнули, как тонкие веточки, а сам он рухнул в грязь и согнулся пополам, пытаясь втянуть ртом хоть немного воздуха.
— Великое Небо подарило мне победу, великий хан. — Я развернулся к Темуджину и заставил себя открыть глаза, хоть их до сих пор и жгло, как огнем. — Багатур, посмевший нарушить твою волю, в твоей власти, а его жизнь — в твоих руках!
Десятки и сотни пар глаз устремились на Темуджин, но никто не произнес ни слова. Кешиктены видели, что стало с их не знавшим поражений предводителей — и молчали.
Юный хан восстановил свою власть… хоть и чужими руками.
— Ты ослушался моего отца, Джаргал-багатур, хоть он и называл тебя братом! — раздался в тишине голос Темуджина. — И ты отказался идти за мной — свои ханом — и сам пожелал вести наш народ на север. Имя этому — предательство!
— Пощади, великий хан! — захрипел корчившийся в дорожной пыли Джаргал. — Я больше не посмею…
Но вряд ли его услышал кто-то, кроме меня.
— Истинному воину следует быть милосердным, но лишь глупец сохранит подле себя ядовитую змею. Предавший однажды — предаст и снова. И если здесь есть тот, кто считает меня безумцем, околдованным чужаком, — Темуджин обвел глазами бронированный строй кешиктенов, — пусть скажет сейчас!
Желающих закономерно не нашлось — кешиктены дружно уставились в землю.
— В моем праве покарать всех, кто ослушался своего хана. — Темуджин грозно сверкнул глазами. — Но я не желаю лить кровь своего народа. Так пусть умрет лишь тот, кто поднял против меня саблю! Ты слышал, Антор-багатур?
— Слышал, великий хан, — ответил я. — Я исполню твою волю — и так будет с каждым, кто посмеет пойти против наследника Есугея.
— Поднимись, Джаргал-багатур! — Темуджин склонил голову. — Я желаю, чтобы ты умер стоя, как подобает воину.
Мне не раз приходилось убивать своих врагов в бою — но роль палача я примерял впервые. И, видимо, уже достаточно очерствел за недели в этом непростом и суровом мире — рука не дрогнула, и удар вышел на славу. Размашистый и могучий, нацеленный прямо в беззащитную шею.
Второго не понадобилось.
ГЛАВА 5
Самый обычный потолок. Высокий — все-таки центр Москвы, дом из старого фонда — но близкий и понятный. Совсем не похожий на Великое Небо над пыльной дорогой. Огромное, бесконечно-синее и недостижимое. Теплое от горячих ветров с юга, но равнодушное и далекое. Оно было там задолго до рождения первых гигантов из пещеры мертвых в недрах Тенгри-Хан — и останется даже после Рагнерека. Оно видело рождения и смерть тысяч и миллионов людей. И не уронило ни капли дождя, когда я снес Джаргалу голову.
Великому Небу нет дела до людей.
Впрочем — если вдуматься — потолку тоже нет.
Я потянулся, вытащил из головы штекер, перевалился набок — и тут же обратно. Так солнце не светило в глаза и только пригревало бок. Ласковое и осторожное — другого в Москве не бывает даже летом. И в самый жаркий день оно только нагреет камни домов и улиц, но не превратит в пустыню зеленые парки и скверы.
Самое обычное лето — пыльное, душноватое и сонное. В «Гардарике» за эти неполные два месяца у северян сменилось три конунга, булгары сбежали из степей, гонимые подступающим пламенем Муспельхейма, пала Империя — и над всем Мидгардом, миром людей, повис Дамоклов меч Рагнарека.
А здесь просто вступил в свои права июль — вот и все.
— Проснулся?
Катя прикрыла глаза ладонью от солнца, а потом прошла через комнату, склонилась надо мной и задернула шторы.
Самая обычная Катя — без темно-синего одеяния гидьи, в белой футболке и цветастой юбке в пол. Я украдкой огляделся по сторонам, выискивая лошадей, кешиктенов или примятую траву у дороги — но так и не увидел.
На этот раз обошлось без глюков. Даже удивительно.
— Знаешь, когда ты вот так ложишься и уходишь туда, — снова заговорила Катя, — я боюсь, что когда-нибудь ты просто не вернешься.
— Как Алекс?
— Вроде того. Оцифруешься и сбежишь от меня — насовсем. — Катя уселась рядом со мной. — Скажи… Ты когда в последний раз мылся?
— Намек понят, — вздохнул я, сползая с дивана. — Исправлюсь.
— Давай! — Катя поднялась следом за мной. — Мойся и пойдем гулять.
— Кать, так мне…
— Ничего не знаю! Я договорилась, без тебя Рагнарек не начнут. А мне нужно хоть немножко внимания — или я тут с ума сойду!
— Внимания? — Я развернулся в дверях комнаты. — В смысле — от меня?
— Ну уж точно не от Олега, — улыбнулась Катя. — Тем более он все равно ушел решать свои важные вопросы…
— Строить козни и плести интриги. — Я оперся плечом на дверной косяк. — Сказал никуда не выходить и даже не заказывать пиццу. Но слушаться его мы, конечно же, не будем.
— Именно так. — Катя кинула в меня подушечкой с дивана. — Иди уже давай!
Я специально не стал запираться в ванной и, открыв кран, где-то минуту или две просто стоял под горячими струями в ожидании… Но не дождался. Настроение у Кати было игривое, но, похоже, не настолько. И гулять ей хотелось явно больше, чем… В общем, явно больше. И в чем-то я ее даже понимал.
Мы вышли из квартиры через пятнадцать минут, взявшись за руки и озираясь по сторонам. Прямо как школьники, сбежавшие с уроков. Нас мог поймать кто угодно — от полиции до некстати вернувшегося строгого Олега — но оттого желание удрать становилось только сильнее.
Свобода пахла бензином, нагретым асфальтом, травой и совсем чуть-чуть — пирожками.
— Странно ощущение… Какой-то сюр. — Катя проводила взглядом автомобиль с мигалками, проехавший мимо по Лубянскому. — В этом мире мы в федеральном розыске. В том уже почти наступил конец света — и ничего! Все как раньше.
— Ну… Видимо, иногда большие неприятности происходят без спецэффектов. — Я пожал плечами. — Ты уже придумала, куда мы пойдем гулять?
— Да, мой ярл! — Катя снова поймала меня за руку и на этот раз уже не отпустила. — Будем пить кофе и есть пирожные. Недалеко и недолго — так что судьбы мира подождут.
— Подождут, — кивнул я. — Мне кажется, я заслужил выходной… Или полвыходного.
— Четверть. — Катя засмеялась и потянула меня к дверям. — Нам сюда!
Не знаю, какой был день — с режимом погружения в вирт почти «24/7» я давно потерял счет времени — но, судя по всему, рабочий. Кафешка почти пустовала, и заказ принесли буквально через пару минут. Я думал, что разлюбил сладкое лет двадцать назад — но неожиданно для себя съел все и тут же потребовал еще.
— Ты сегодня какой-то… другой. — Катя ковырнула свое пирожное ложечкой. — Улыбаешься.
— Ну, солнышко… А обычно нет?
— Обычно нет. Обычно вот такой. — Катя сдвинула брови, поджала губы и устремила взгляд куда-то вдаль. — У тебя там случилось что-то хорошее?
Ну, я отыскал еще один осколок «Светоча», получил в подарок волшебные соколиные крылья, восстановил власть юного хана и прилюдно обезглавил одного из сподвижников его отца. Но радовался — ведь радовался? — я не этому.
— Что-то хорошее?.. — Я протянул руку и накрыл Катину ладонь своей. — Знаешь, тут скорее просто отсутствие чего-то плохого. Это считается?
— Это — считается, — отозвалась Катя. — Кушай пироженку — а то отберу!
Следующие несколько минут прошли в почти полной тишине. Я сосредоточенно жевал и пил кофе. Думать это, впрочем, не мешало — и я как вроде бы сообразил, в чем дело.
Всего за пару месяцев прожитых в мире «Гардарики» я уже успел привыкнуть к такой неприятной штуке как предательство — а заодно и к тому, что чуть ли не каждый здесь втайне (или не втайне) желает меня прикончить. Суровые нравы, жестокое время. Тлен, мрак и беспросветная тоска — и во всей этой серости любые по-настоящему человеческие поступки сияли куда ярче, чем сияют звезды самой темной ночью.
Веор — рыжебородый здоровяк, буквально свалившийся мне на голову с неба — вел людей через йотун знает какими тварями заполненные земли на востоке. И не потому что ждал награды — просто вряд ли мог поступить иначе. Есугей сошел с ума и собирался убить меня, чтобы завладеть драгоценными осколками — но все-таки нашел в себе достаточно воли и отваги, и вместо этого спас мне жизнь ценой своей. Бессмертная богиня спустилась из Небесных Чертогов на землю, чтобы уберечь нескольких чужих детей… и одного бестолкового Видящего, сдуру схватившего непосильную ношу. Темуджину достаточно было сказать всего одно слово — и Джаргал отправил бы Вацлаву мою голову на пике, но юный хан сдержал слово, данное еще его отцом… И только Великое Небо знает, чего это будет ему стоить.