— А ты не украл их, мальчик?
— Нет, — говорю, — что вы, тетя, честное слово, мои. Купите, пожалуйста, мне очень два рубля надо.
— А зачем тебе?
— Очень надо. Срочно требуются.
— Ты, наверно, удрать из дому решил? Тебе на билет деньги нужны? Да, мальчик?
— Эх! — говорю. — Зачем мне убегать? Я уже убегал один раз, и знаю, ерунда это. Незачем.
— Ну, — говорит, — если уж убегал, то больше незачем.
Смотрю, около нас еще какая-то тетка с кошелкой остановилась, вся в платок закутанная, глаза чуть видны.
Это Савкина мать была. Я ее даже и не узнал сразу.
Та женщина и говорит ей:
— Как это неприятно видеть, когда дети своими вещами торгуют!
А Савкина мать отвечает:
— Ничего, я его знаю — это соседский мальчик. А почем, — спрашивает, — продаешь?
Я сказал.
— Дорого. Уступай за рубль семьдесят.
— Так ведь они с ботинками!
— Ну, как хочешь, — и делает вид, что уйти хочет. А та, другая женщина, уже ушла.
Подумал, подумал я и говорю:
— Ладно, берите коньки.
Взял я у Савкиной матери деньги и припустил бегом.
«Все равно, — думаю, — теперь можно в мединститут идти». Скажу: «Вот рубль семьдесят, а тридцать копеек к вечеру принесу». Лишь бы только подождали опыты делать с Джульбарсом.
И еще думаю: «Зачем мать Савке коньки купила? Ведь у него же есть одни! На руки ему что ли вторые надевать и на четвереньках кататься?!»
Мне очень смешно сделалось, когда я представил себе Савку в таком виде, и даже коньков не так жалко стало.
Только от мамы, конечно, достанется.
Примчался я в мединститут, а меня вахтер старик не пускает.
— Куда? — говорит. — Зачем тебе собаку?
Хорошо, тут один студент подошел. Я с ним потом познакомился, Костей его зовут.
Вижу: в военной гимнастерке, лицо доброе. Я к нему. Сразу начистоту все выложил. Так, мол, и так. Надо выручать собаку.
— Верно, надо выручать.
И стал в своих карманах рыться. Только денег не оказалось у него.
— Ничего, — успокаивает он меня, — не унывай. Сейчас раздобудем.
А вокруг нас уже студентки и студенты столпились.
Веселые все такие, вопросы мне задают, а ответов не слушают, — разговаривают, смеются.
Костя сказал им:
— Эй, друзья! Вытряхивай у кого что за душой осталось.
Потом мне:
— Понимаешь, друг, у нас перед стипендией всегда кризис. Но ничего, для такого дела найдем!
И верно: у одной студентки нашлось, другие надавали, кто сколько, и даже вахтер дал.
— Сумасшедший дом какой-то, а не служба, — ворчит дед вахтер.
Но это он нарочно, потому что я вижу, — он тоже смеется.
Эх, и хорошие они там все!
— Я завтра принесу, товарищи студенты, — обещаю я им.
А они смеются:
— Не надо! У нас такая традиция — долги не отдавать.
А другие говорят:
— Мы подождем, когда ты к нам в институт поступишь.
Потом мы пошли с Костей туда, где собаки для опытов содержатся. Это — во дворе.
Там отдельный дом есть. Слышно, тявкают собаки на разные голоса, только не видно их. Оказалось, что в подвале они.
Когда мы вошли, там такое поднялось!
Лают, визжат, тявкают. Их там не меньше полсотни было.
дравствуй, Борь!Письмо твое получил и очень рад, что у тебя идут дела. У меня, понимаешь, тоже идут.
Мы живем на краю села в новом небольшом домике. Он весь белый, а крыша красная, черепичная. Вокруг дома еще ничего нет, но мы с Наташей решили весной посадить сад. Наташа — это девочка, которая живет в этом же доме. Черненькая такая.
Я тебе про нее, конечно, не стал бы писать, потому что про девчонок чего писать? Они все одинаковые. Но понимаешь, Борь, я ее нечаянно заинтересовал техникой. У Наташи, оказывается, неплохо голова и руки работают. Например, катушки к электромагнитам она наматывает просто замечательно. Хотя, если по-честному говорить, она и многое другое делать может. А проявляет и печатает снимки лучше нас с тобой. Честное слово! Это, наверное, потому, что в фотографии, сам знаешь, нужна аккуратность — ванночки там всякие, водичка. Ну самое что ни есть ихнее, девчачье дело. Как раз с фотографии она и заболела техникой. Теперь все. Это ведь неизлечимо. Правда, Борь?