Что это с ним? Он разучился связно формулировать свою мысль? Для адвоката это совсем беда. Но с другой стороны, несмотря на открытость их брака, очень тяжело вот так ясно и просто сказать жене, что у него свидание с другой женщиной.
— И да, чтобы все было по справедливости, ты тоже можешь сегодня с кем-то встретиться, — торопливо добавил он. — Просто, чтобы тебе не было обидно. Иначе это будет игра в одни ворота и из нашей затеи ничего не выйдет.
На том конце линии повисло напряженное молчание.
— Значит, тебя ждать поздно? — тяжело дыша, наконец, спросила Настя.
Даже не видя ее, Гордей знал, что она сейчас пытается сдержать всхлип и поэтому так тяжело дышит. Сложно с ней. Очень сложно! Такая гиперэмоциональная натура! Одним словом: балерина. Сама предложила открытый брак, а теперь будет изводить себя слезами и бессонными ночами. Ну вот какая, к черту, рациональность с таким ураганом эмоций? Внезапно он почувствовал укол совести. Ему стало жаль жену. Нет, не нужно было ей говорить. Это прокол. Но что сделано, то сделано.
— Не нужно ждать, — после долгой паузы ответил он. — Скорее всего, я буду утром. А может быть, даже сразу поеду на работу, не заезжая домой. Еще не знаю. А ты что собираешься делать? Есть планы на вечер? — из вежливости спросил он.
Хотя точно знал, что план у нее один: забраться в постель с коробкой шоколада, включить слезливую мелодраму вроде "Титаника" и всласть поплакать над горькой женской долей, как своей, так и киногероинь.
— А у меня тоже планы, — фальшиво-бодрым голосом ответила Настя. — Еще пару дней назад хотела тебе сказать, но все как-то не предоставлялся удобный случай. Я тоже кое с кем познакомилась. Так что меня тоже весь вечер не будет дома.
Гордей застыл от удивления. Это очень походило на правду. Потому что она сказала это без тени злорадства, спокойно и буднично. Не для того, чтобы насолить ему, а просто констатируя факт.
— Правда? Ну тогда я рад за тебя, Настюша. Приятного вечера!
— И тебе, Гора.
Телефон отключился. Гордей еще пару минут озадаченно смотрел на темный монитор. Радужное настроение слегка поблекло. Дело не в том, что она сказала, а в том, как она это сказала. В голосе мелькнула какая-то чужая инстанция. Словно она разговаривала не с любимым мужем, а с посетителем офиса. Это было странно и непривычно. Но он тут же взял себя в руки. Да нет, быть не может! Она просто научилась хорошо играть на публику, и все. За долгие годы работы с ним она, наконец, освоила знаменитую адвокатскую фишку: сохранять хорошую мину при плохой игре. И научил ее этому именно он, Гордей.
Он улыбнулся. Гордей слишком хорошо знал свою жену. Она любит его и пытается удержать любым способом. Теперь ее тактика изменилась и она пытается пробудить давно и крепко спящую ревность мужа. А он прекрасно понимает, что никуда и ни с кем Настя не пойдет. Поэтому ему нечего опасаться. Но с другой стороны, она поступает мудро, добавляя адреналин в и перчинку в их отношения. И если так пойдет, то разводиться реально не придется.
С одной стороны, ему и самому не хочется ломать привычный образ жизни. С другой, их браку давно нужен свежий ветер. И вроде до кризиса среднего возраста еще далеко, а Гордея давно уже ничего не радует. Серая будничная скука и рутина сожрали все желания и стерли яркие краски с палитры его жизни. И вот такой вариант — это идеальное решение. Нужно будет начать предлагать его клиентам. Будучи хорошим адвокатом, Гордей был трезвым прагматиком. Со стороны открытый брак может кому-то показаться ужасным и даже в чем-то извращенным. Но если хорошо подумать, то половина Москвы живет во лжи. Жены знают, что им изменяют. Мужья раскланиваются с любовниками жен, делая вид, что ничего не понимают. И так и живут, опутанные враньем. По разным причинам: дети, имущество, карьера. Половина московских чиновников чьи-то зятья и мужья некрасивых жен, отцам которых они обязаны всем. А их жены от безделья и женского отчаяния заводят себе молоденьких жиголо из провинции, чтобы отдохнуть от пивных животов мужей. Так у них с Настей хотя бы все честно.
Тата вернулась за столик и мысли Гордея немедленно переключились на более приятную тему. Они ели, пили вино и болтали. Доедая причудливый десерт — шоколадное яйцо, наполненное муссом из манго, которое раскрылось на лепестки, когда его полили горячим ромовым соусом, Тата незаметно зевнула.
— Устала? — шепнул Гордей.
— Очень! — не стала притворяться Тата.
Оплатив счет, Гордей отвез девушку в гостиницу, проводил до номера и подождал, пока она откроет дверь. Тата замерла на пороге, держа дверь открытой. Но Гордей не спешил. Очень важно было сейчас не изображать хозяина, который требует компенсацию за немалые расходы, а дать ей почувствовать свободу выбора. Во всяком случае, истинные джентльмены всегда так и поступают. В женских мелодрамах так точно. А Гордей очень хотел выглядеть в глаза Таты рыцарем, а не жадным до сладкого девичьего тела папиком. Поэтому Гордей галантно поцеловал нежную ручку девушки и прошептал:
— Спокойной ночи, красавица! Сладких снов!
В глазах Таты мелькнуло удивление и она растерянно спросила:
— А вы… то есть ты… разве не хочешь зайти?
— Честно? — проникновенно сказал Гордей, вложив в голос весь актерский талант, который у него был, — очень хочу! Но еще больше не хочу ставить тебя в неловкое положение. Ты ведь не такая, как все. Ты — особенная! Поэтому я подожду, пока ты захочешь этого сама. А если даже не захочешь, — он тяжело вздохнул и скорбно потупил глаза, — значит, так и будет.
Он повернулся спиной к ней и сделал шаг по гостиничному коридору, намереваясь уйти.
— Постой! — Тата схватила его за руку. — Я хочу, чтобы ты остался!
Он резко повернулся к ней и радостно выдохнул:
— Правда? Ты уверена?
— Абсолютно, — кивнула она. — Мне с тобой хорошо и спокойно. И очень не хочется сегодня быть одной. Пожалуйста, останься, Гордей! — она приподнялась на цыпочки, потянулась к нему и прикоснулась губами к его губам.
Медлить Гордей не стал. Он подхватил Тату на руки и ворвался в номер, ногой захлопнув дверь. Донеся девушку до кровати, бережно положил на шелковое покрывало. Она смотрела на него снизу вверх широко открытыми глазами. Он рванул на себе галстук, стащил через голову рубашку. Положил слегка дрожащие от возбуждения пальцы на ее теплые колени, погладил их и приподнял подол платья. И задохнулся от прилива чувств. На ней были трогательные белые хлопковые трусики. И от вида этой узкой полоски ткани, прикрывающей бедра и самое сокровенное, у него все поплыло перед глазами. Такое скромное белье всегда возбуждало его намного больше, чем затейливые стринги со стразами, которые так любили многочисленные Инстаграмм-подстилки. Сдерживая желание немедленно разорвать тонкую ткань, он поцеловал полоску кожи над резинкой трусиков, подцепил их зубами и потянул вниз. Тата охнула, вздохнула, напряглась и прошептала:
— Пожалуйста, осторожно!
Он рывком поднялся наверх, поцеловал ее в губы и выдохнул:
— Обещаю, что буду самым осторожным на свете! Не бойся меня, Таточка!
— Я и не боюсь. Просто… я стесняюсь, — пролепетала она, стыдливо закрыв глаза.
И от этого "я стесняюсь" бедра Гордея свело такой сладкой судорогой желания, что он полностью перестал ощущать свое тело. Где-то там полыхало. Где точно, он не знал. Просто любил каждый сантиметр этого нежного трогательного тела. Любил без устали, раз за разом. И силой заставил себя остановиться только после того, как Тата взмолилась:
— Можно мне отдохнуть? У меня уже там все болит!
— Прости, ради бога! — он обнял ее двумя руками и поцеловал в теплую макушку, пахнущую персиковым шампунем.
Тата положила голову ему на грудь и тихо засопела. Он, боясь пошевелиться, смотрел в темноту и ругал себя за то, что набросился на бедную девочку, как голодный солдат. Давно с ним такого не было. Даже и не вспомнить, сколько конкретно. Эта девушка разбудила в нем ненасытного зверя. Среди всех его женщин — а их было немало, такое удавалось только Насте. Теперь свой рекорд он повторил с Татой. Гордей заложил одну руку под голову и подумал о том, что, наверное, он не самый плохой на свете человек, если вселенная посылает ему такое невероятное счастье.
В теле чувствовалась приятная усталость, но он был бы не прочь повторить еще пару раз, если бы Тата не заснула. Ладно, успеется утром. Он позволил себе задремать. И, проваливаясь в сон, на пороге реальности и грез, вдруг услышал в коридоре громкие голоса и густой забористый мат.
Но сонный мозг не успел разбудить тело, и пока Гордей лениво думал, что нужно встать и посмотреть, что там, дверь сотряслась от тяжелого удара. Гордей одним прыжком оказался на ногах, слетев с постели. Тата, проснувшись, громко завизжала. В дверь колотили с такой неистовой силой, словно в коридоре бесновался дикий горный тролль.
— Что за на…? — успел выкрикнуть Гордей, схватив со стула брюки.
И в этот момент дверь, не выдержав напора снаружи, качнулась, слетела с петель и с грохотом рухнула внутрь номера.
Анастасия
Сказать легче, чем сделать. Бодро соврав Гордею, что у меня тоже свидание, я долго стояла под теплым душем. Потом набросила любимый шелковый халатик — черный, в огромных подсолнухах и с ярко-желтыми манжетами, сделанными из меховых подсолнухов поменьше. Взяла коробку вишни в шоколаде и забралась в постель. Можно позвонить Максу и куда-нибудь пойти, но не хочется. Хочется забиться в тихий теплый угол, включить хороший старый фильм, где все любят друг друга, долго страдают, но все заканчивается хорошо, и всласть поплакать, вспоминая былое счастье.
Щелкаю пультом от телевизора, висящего на стене напротив кровати, переключая каналы. На одном из них фрагмент старого документального фильма. Печальный человек с мудрыми глазами и загадочной фамилией Окуджава выводит тихим проникновенным голосом:
Все веселы,
И все женаты,
И все поют стихи Булата
Шоколад становится комом в горле. Все веселы и все женаты. Мы с Гордеем веселы и женаты. И никаких любовниц. И все просто и ясно. Мы друг у друга есть. Слезы ручьем текут из глаз. Забиваюсь под одеяло и разрешаю себе расслабиться. Дома никого нет, поэтому не нужно плакать в ванной, включив воду, как плачут обычно сильные женщины. Можно громко выть в голос, некрасиво разевая рот, не боясь выглядеть уродиной. Подушка намокает от слез. Бросаю ее на ковер и беру подушку Гордея. Обнимаю ее, вдыхая его запах. А где-то сейчас его обнимает другая женщина. И я знаю, как ее зовут и как она выглядит.
Почему я не могу его просто разлюбить? А лучше возненавидеть? Тогда все было бы проще. Я бы не боялась развода. Я бы дралась за имущество, чтобы построить счастливое будущее для Белки. Я бы смогла жить без него, если бы сердце так не рвалось на части. Если бы душа так не прикипела к нему. Если бы мое тело так не привыкло к его рукам!
Одеяло душит меня жаром, но одновременно тело сотрясается в ознобе. Сбрасываю одеяло и шепчу, подняв глаза к потолку:
— Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я его разлюбила! Прошу тебя! Пожалуйста!
Бог, как обычно, молчит. В изнеможении скатываюсь с кровати на ковер, сворачиваюсь калачиком и затихаю в позе эмбриона. Вот так немного легче. Когда занимаешь меньше места в этом страшном мире, где каждую минуту кто-то втыкает в сердце нож. Где близкие и родные вдруг становятся чужими. Спи, Настя, спи! Свернись калачиком, замри и не двигайся, и тогда черная полоса горя пройдёт стороной, как гроза. Главное: не дышать, чтобы в тебя не ударила молния. Движение — вот что притягивает молнию. А если ты тихо лежишь, то тебя не заметят. Спи, Настя, спи!
Забываюсь тревожным беспокойным сном. Мне снится Гордей. А вместе с ним Тата. Они о чем-то спорят, почему-то стоя возле нашей входной двери. Вот Гордей открывает ключом дверь и заходит в дом. Тата на цыпочках пробирается за ним и нерешительно топчется в холле. Голоса звучат громче. Нет, это не сон! Встаю и бегу к лестнице, ведущей вниз. Замираю, прислушиваясь. Так и есть! Они оба в доме, в кухне. Да что здесь происходит? Бегу вниз и врываюсь в кухню. Так и есть. Враг у ворот! Тата сидит на круглом диванчике за столом, в уголке, поджав ноги под себя. При виде меня она испуганно втягивает голову в плечи. Гордей замирает с чайником в руках.
7 глава. Знакомься: это мой любовник
— Добрый вечер, Настюша! — кривая виноватая улыбка расползается по его лицу.
— Что здесь происходит, Гордей? — ледяным тоном спрашиваю я, запахнув халат.
— Доброе утро! — шепчет Тата.
Не удостоив ее взглядом, жду ответа от мужа.
— Пойдем наверх, я тебе сейчас все объясню, — Гордей включает чайник, решительно тянет меня за рукав халата, заставляя выйти из кухни, оборачивается на пороге и говорит Тате:
— Ты пока себе чаю налей, а мы побеседуем.
Он взлетает по лестнице в спальню, увлекая меня за собой.
— Да отпусти меня! — пытаюсь вырваться из его цепких пальцев.
— Тише, неудобно будет, если она услышит! Спокойно, все будет хорошо! — он тянет меня наверх, втаскивает в комнату и плотно закрывает дверь.
— Ты совсем обалдел? — чуть ли не рычу я, резко выдергиваю руку и едва не падаю на кровать.
Гордей подхватывает меня на руки, сажает на кровать, опирается на матрац, не давая мне двинуться, и шепчет:
— Так, сядь и выслушай меня! Только без криков! Ты привела свою знакомую, попросила ей помочь. Я… — он закрывает глаза и замолкает, подыскивая слова.
— Помог больше, чем просили, да? Это ты хотел сказать? Или то, что запал на нее? — язвительно спрашиваю я.
— Ты сама предложила эксперимент с открытым браком, — Гордей открывает глаза и в его взгляде читается плохо скрываемое раздражение.
— Это так, но мы с тобой заранее договорились не показывать друг другу наших любовников. Было такое, Гордей?
— Было, ты права! Но такого развития событий я не ожидал.
— Мне плевать, как развиваются события с твоей любовницей! Я же сказала тебе: в дом не тащить! — шиплю я. — Может, ты ее еще и в нашу постель положишь? Обалдеть можно! Твоя любовница в моем доме и в моей постели!
— Знаю, я и не тащил. Я снял номер в гостинице. Нужно же ей где-то жить! Но ты пойми: ее этот друг Хлыст — конченый псих! Он ворвался в гостиницу, к чертям снес дверь в номер и чуть не убил Тату при мне. Я сам все видел!
На миг замираю. Мне и в голову такой ужас не приходил!
— Боже! Гордей, ты цел? Он тебя ударил?
— Нет, я успел его вырубить, пока подоспела гостиничная охрана. Эти идиоты вместо того, чтобы отрабатывать бабки, спокойно смотрели футбол в коптерке. Пока добежали, этот псих уже успел в одиночку половину гостиницы разнести.
— Так нужно же в полицию идти, Гора! А пока спрятать ее где-то. Пусть из Москвы уедет, в конце концов. Это лучший выход!
— Не поможет ей ничего. Он ее везде найдет, — Гордей устало потирает переносицу. — Причем легко найдет. Он — уголовник. В двадцать семь лет за плечами три отсидки, включая малолетку.
— Полиция его быстро обломает, — не сдаюсь я.
— Нельзя в полицию, Настюша. Он знает, где живут родители Таты. И не раз грозился их изувечить, если она к ментам пойдет. Понимаю, как тебе тяжело. Но выхода нет. Ее нельзя оставить одну даже на пять минут. Пусть Тата поживет у нас пока. А я подключу все связи и найду способ его утихомирить. У меня есть знакомый следак в уголовке. Попрошу его надавить на этого Хлыста. По-тихому объяснить, что он не на тех хвост поднял. В крайнем случае, попрошу помощи у людей, которые профессионально обламывают рога таким вот козлам. Я просто не хотел лишний раз быть им обязан. Хотя в такой ситуации придется. Но для этого требуется время, понимаешь?
— Я понимаю только одно: ты притащил в наш дом любовницу. В наш дом, Гордей! — слезы текут по моим щекам. — Мерзость какая! — не выдерживаю и бью его кулаками в грудь. — Гадость! Почему ты думаешь о ее чувствах и не думаешь о моих? Почему я должна вечно все понимать, принимать и прощать? И слушать по ночам, как ты ее там…
— Перестань, Настя!
— Что перестань? Может, мне еще свечку вам подержать?