– Да, скорость сообщения между штабами имеет значение, – ответил Агеев, – а что ваша машина могла бы сделать?
– А вот что, – приободрился я, видя, что полковник задумался, – практически, обеспечивать диалог между, например, начальником штаба Варшавского военного округа и начальником Главного Штаба, причем шпионы, даже если они подключаться прямо к линии, ничего не поймут в абракадабре цифр. Коды менять несложно, для этого есть машина-программатор, использующая вот такие карточки – я нарисовал заранее, как выглядит перфокарта [19]. Такая карта – как приказ машине выполнять действия в строгой последовательности.
Кроме того машину-вычислитель можно использовать для сложных инженерных расчётов, например в кораблестроении и для стрельбы на дистанции, когда цель не видна, например поставить вычислитель на батарее двенадцатидюймовок в каком-то из фортов Кронштадта, глубоко в каземате, и батарея успешно будет крупнокалиберные снаряды за горизонт швырять, причем не просто так, а накрывая движущуюся цель. Перед этим машина поможет составить таблицы стрельбы для артиллеристов, что с большой вероятностью обеспечит поражение цели. Да мало ли какие расчёты она способна выполнять – любые, где нужно оперировать огромными объемами цифр и сделать это быстро, например, в статистических отчетах и переписи населения Империи.
Очень интересно, Александр Павлович, – если вы не против, я сегодня же доложу Николаю Николаевичу, только перед этим встречусь с шифровальщиками, вдруг у них что-то подобное уже есть.
Агеев забрал мои документы и, спросив разрешения, взял с собой бумажки с чертежами и рисунками, обещав вернуть. Потом я поехал в Михайловскую Академию, где узнал, что Панпушко на полигоне, оставил ему записку и попросил передать ее штабс-капитану по его возвращении и пошел к медицинским химикам. Меня принял Дианин, довольно приветливо, и сказал, что испытания препарата СЦ успешно продолжаются, сейчас его применяют при хирургическом лечении рваных и размозжённых ран, после их хирургической обработки и удаления пораженных тканей, засыпают порошок внутрь раны, и потом обновляют присыпки при перевязках. Больные идут гораздо лучше, чем при обычном промывании карболкой и наложении повязки с той же карболовой кислотой. Я сказал, что остановился в «Астории» и попросил, если будут какие-то новости, информировать меня. Также я напомнил профессору о нашей договоренности относительно стажировки на кафедре 2–3 химиков из Москвы при условии, что я беру на себя их содержание. Дианин согласился и сказал, что сообщит приват-доценту Северцеву о его будущих стажерах. Я сказал, что они могут быть уже через 3–4 дня и за время стажировки они должны будут освоить самостоятельный синтез СЦ, на мой взгляд, на это уйдет не более недели.
Приехав в гостиницу, я обнаружил конверт от Агеева с запиской, где мне было предложено прибыть к 12 00 для доклада по моей машине. Одеться получше, не забыть орден.
Вечером ко мне пришел гостиничный мальчик-посыльный в сюртучке с начищенными медными пуговицами и парадном кепи с названием отеля. Он сообщил, что меня дожидается штабс-капитан, а вот фамилию он забыл, малороссийская какая-то. Получив свой пятачок серебром и зажав его в кулачке, он вприпрыжку побежал к лестнице вниз (лифтом пользоваться ему, видимо, запрещали, лифтовая машина, она – для господ постояльцев. Я сообразил, что это появился Панпушко и поспешил вниз.
Панпушко выглядел довольно веселым, не похоже, что он побывал под арестом из-за происшествия на полигоне. По его словам, генерал Софиано на следующий день вызвал генерала Демьяненко и, по слухам, хорошенько его «пропесочил» за то, что тот послал статского, то есть гражданского метать боевой снаряд. Софиано хотел даже извиниться передо мной и велел Демьяненко отыскать меня, а Николай Афанасьевич поручил это сделать Панпушко, отчего Семен Васильевич и знает все подробности «генеральских разборок». Но я уже уехал, а генерал Софиано велел продолжать испытания гранат и сказал, что походатайствует перед пехотным начальством о привлечении к испытаниям пехотных офицеров из Ораниенбаумской офицерской школы, но пока никто не появлялся. Заместитель генерал-фельдцейхмейстера распорядился, чтобы Панпушко лично ему докладывал о ходе испытаний, чем вызвал злость Демьяненко и бедный штабс-капитан оказался «между молотом и наковальней». Я задал вопрос о том, нельзя ли моим химикам приехать на полигон, чтобы пройти стажировку по изготовлению ТНТ?
Панпушко даже замахал руками:
– Что вы, Александр Павлович, – вскричал он, – и думать забудьте. После того случая генерал Демьяненко распорядился никого из статских на полигон не пускать, особенно, как он выразился, этого «индюка-изобретателя». Так что, никаких стажеров!
– А если на полигон приедет военный чиновник, скажем из Главного штаба, в чине титулярного советника или даже коллежского асессора, – спросил я взволнованного штабс-капитана, – неужели не пустят?
– Пустят, – ответил Семен Васильевич, – а кто этот чин из Главного Штаба?
– Я, – ответил ваш покорный слуга без ложной скромности, – на днях определяюсь на службу по военному ведомству. А со мной двух гражданских химиков пропустят?
– Может, и пропустят, – удивленно посмотрев на меня, сказал Панпушко, – но вот если выяснится, кто их привел, то у меня могут быть неприятности. Давайте сделаем так, – предложил штабс-капитан, – я понял, что вам нужно подготовить людей для синтеза ТНТ на заводе вашего деда, не так ли? У меня все равно кончается сырье для получения ТНТ, а впереди еще дополнительные испытания, на которых настоял заместитель генерал-фельдцейхмейстера генерал от артиллерии Софиано. Поэтому я напишу рапорт об откомандировании одного из своих лаборантов, потолковее, на ваш завод, якобы с целью проверить качество синтезированного у вас ТНТ для последующего размещения заказа на закупку. Вы мне телеграфируйте, когда у вас все будет готово для синтеза и я отправлю на завод своего унтера, он и обучит ваших людей на месте. Что у вас есть и где находится завод?
– Завод находится под Москвой, в Купавне, там заводы моего деда– Ивана Петровича Степанова. Сейчас строится отдельный цех для ТНТ, на расстоянии 2 версты от других построек. Из того что есть – я видел две цистерны: одна с толуолом, другая – с кислотой, они закопаны в землю и обвалованы, так, что если случилась протечка, все попадет в специально вырытый карьер, а не пойдет в поселок или в реку. Оборудования пока никакого, и я просил бы вас или ваших лаборантов набросать примерную смету, что надо для синтеза пятисот пудов ТНТ в год.
– Сколько? – переспросил Панпушко удивленно.
– Пятисот пудов в год, потом понадобиться больше, но это будет уже не опытное производство, а отдельный завод со своей лабораторией. Я даже хотел предложить возглавить его вам с генеральским жалованьем и бесплатным домом, если бы у вас вдруг возникли проблемы по службе и грозила отставка. И вашим унтерам достойное место бы нашлось…
– Спасибо, я бы отказался, не могу, присяга и честь офицера не позволяют. А вот один из моих унтеров хочет оставить службу, – сказал штабс-капитан, раздумывая, – старший фейерверкер [20] Василий Егоров подал рапорт, решил уйти в отставку, нет средств содержать семью, трое детей у него, жена больная и денег не хватает – лечить, учить, кормить, одевать, да еще за постой платить – никакого унтер-офицерского жалованья не хватит. Рапорт пока у меня, я хотел испросить для него прибавки жалованья, но, думаю, откажут.
– Вот пусть Василий и приезжает в Купавну, посмотрит, что за место, с кем работать, – сказал я Панпушко, – а платить я буду вдвое или даже втрое против его нынешнего жалованья, жилье бесплатное дадим – домик с палисадником и огородом. Будет у деда старшим мастером в новом цеху, справится?
Глава 3. «Вот вам первое заданье – в три пятнадцать, возле бани…»
Прибыв днем к Агееву, я увидел у него в кабинете еще одного полковника в форме Главного штаба с серебряными аксельбантами. Агеев представил меня как будущего своего зама по техническим вопросам, автора нескольких изобретений, в том числе, имеющих прямое военное назначение. Полковник неразборчиво пробормотал свою фамилию, так что придется обращаться к нему «господин полковник». Отрекомендовался он начальником шифровального отдела Главного штаба. Следует сказать, что никаких гражданских шифровальщиков, вроде бестолкового вольноопределюящегося Петеньки из романа господина Акунина и снятого по этому произведению фильма «Турецкий гамбит» вообще не могло существовать. Шифровальным делом занимались офицеры, по 1 разряду окончившие Николаевскую военную академию, комплектовавшую русскую армию офицерами Главного Штаба и начальниками штабов соединений. То есть, это были лучшие из лучших офицеров, имеющие хорошую теоретическую и практическую подготовку.
– Александр Павлович, полковник Агеев рассказал мне о сути и цели вашего предложения по шифровальному делу, – сразу, без экивоков, начал шифровальщик, – хочу вас огорчить, подобная машина нам не нужна. Видя, как вытянулось мое лицо, – полковник продолжил, уже помягче, – видите ли, я понял, что вы неплохо владеете математическим аппаратом, но для практических целей у нас все уже есть, я не буду вдаваться в подробности, они представляют государственный секрет, но русский код еще никому не удалось взломать. Тем не менее, мне интересно послушать, на каких принципах может работать ваша машина.
– Господин полковник, машина использует двоичный код и может проводить сложные вычисления, в том числе и с комплексными числами, – пояснил я, в качестве элементов, обеспечивающих бинарное кодирование чисел, используются простые электромагнитные реле, которые уже много лет производятся в России компанией Сименс Гальске.
– Мне показался интересным этот подход, – продолжил шифровальщик, – тем более, что он позволяет проводить сложные инженерные расчеты, например, когда нужно извлечь квадратный корень из отрицательного числа. Такие расчеты полезны инженерам, занимающимися, например, колебательными процессами, а вот в военном деле я пока не вижу ему применения, по крайней мере, в обозримом будущем.
Вот тебе и раз, облом-с – подумал я, а вслух произнес:
– Спасибо за откровенность, господин полковник, но ведь вы же не будете отрицать теоретическую значимость подобного вычислителя?
– Конечно, не буду, – ответил главный шифровальщик Империи, – в конце концов, это очень интересная математика. Полковник Агеев сказал, что вы хотели построить такую машину на свои средства, поскольку вы человек обеспеченный. Так вот, я вас просто хочу предупредить, что государство такую математическую игрушку не купит. Университет мог бы дать денег на «чистую науку», но, как выпускник Университета, вы же знаете, насколько богат Петербургский Университет, – там, в его закромах, как говорится, «мышь от горя повесилась», а уж что и говорить о провинции, включая Москву. Так что, зачем вам тратить свои деньги на дорогую математическую игрушку, молодой человек, – она себя никогда не окупит!
Вспомните про судьбу машины Бэббиджа, на которую британское правительство потратило в первой половине века около двадцати тысяч фунтов – астрономическая сумма! Если вы в курсе, то машина никогда так и не заработала в полную силу: то есть валы крутились, диски с цифрами – тоже, но качественного прогресса этот механический монстр не дал. Так и ваши реле – быстродействие их низкое, несколько десятков хороших расчетчиков справятся быстрее, а ломаться ваша машина будет часто…
– Я понимаю, что это не совсем ваш профиль, господин полковник, – не унимался я, – но, может вы подскажете о использовании релейной вычислительной машины для расчета координат при артиллерийской стрельбе. Я понимаю, что она займет большое помещение, и на броненосец ее не поставишь, но, может быть, перспективно использовать ее для расчета таблиц стрельбы фортов Кронштадта?
– Я не артиллерист, – заметил полковник, – но мне кажется, такие таблицы давно рассчитаны и, в какой-то мере эффективность стрельбы кронштадтских позиций охладила пыл англичан, когда они мобилизовали свой Гранд Флит и хотели послать его бомбардировать Петербург после обострения обстановки на южной границе Империи. Поняв, что это не Александрия, которую они разнесли в клочья огнем с моря, гордые бритты отказались от этой идеи, узнав, насколько защищен Петербург орудиями фортов Кронштадта.
Да и с артиллерией ничего не выйдет – существуют линейки и планшеты, которые проще и лучше подходят артиллеристам, а фарватер Финского залива давно пристрелян береговыми батареями. Мы еще поговорили о математике, но уже стало ясно, что идея с релейной вычислительной машиной еще не созрела – ей нечего делать в этом времени.
Вот такой бывает «горькая участь попаданца» – он думает, что аборигены будут слушать его, раскрыв рот и внимать каждому слову новоявленного «гуру» – ан нет, им его прорывные технологии и вовсе не нужны, не созрело еще до них общество. Вот в 30-х годах 20 века вычислительная машина Штибица на четырех с лишним сотнях реле была востребована, пусть и на одно действие уходило около минуты. Быстродействие удалось повысить, доведя количество реле до полутора десятков тысяч, но уже были на подходе ламповые ЭВМ и релейные машины тихо умерли. А ведь во время Второй мировой войны усовершенствованная машина Штибица, сотрудника американской компании «Белл», участвовала в опытах по обеспечению противовоздушной обороны, а ее последняя модель так и называлась «баллистическая», видимо, не надо говорить, почему.
Потом полковник-шифровальщик ушел, а я остался в кабинете Агеева. Агеев смотрел на меня сочувствующим взглядом:
– Ну вот видите, дорогой Александр Павлович, все же надо предварительно обращаться к специалистам, – сказал мой будущий начальник (а может уже и нынешний, с чего это он мне предложил принарядиться перед визитом к генералу Обручеву), – а то бы конфуз мог выйти в кабинете Николая Николаевича. Но мы туда все равно отправимся, поскольку вы должны собственноручно подать прошение о приеме на службу (моя виза на бумаге уже есть и она, как вы можете убедиться, положительная).
Потом мы прошли в кабинет Обручева, где полковник Агеев официально представил меня как кандидата на должность его зама по техническим вопросам, а я подал генералу бумагу с визой Сергея Семеновича.
– Ну что же, молодой человек, прошение ваше будет рассмотрено сегодня же, поскольку мне через час назначен доклад Государю, в том числе и о технических разведочных делах, – сказал генерал, принимая мое прошение о приеме на службу. – полковник Агеев сегодня же проинформирует о решении Его Императорского Величества относительно вашей кандидатуры, и, если решение будет положительным, ознакомит вас с первым заданием. И вот еще что, поскольку вы у нас известный изобретатель, хочу предупредить, что все ваши изобретения, сделанные в период нахождения на государственной службе и имеющие военное значение, будут принадлежать Российской Империи. Естественно, в том случае, если они будут оценены как имеющие пользу для военного дела. В таком случае за передачу прав по изобретению вам полагается денежное вознаграждение, продвижение по службе или награждение орденом. Надеюсь, вам это понятно? Услышав, что понятно и я согласен послужить на благо Отечества, генерал кивнул головой и дал нам осознать, что аудиенция окончена.
Про себя же я подумал, выходя из кабинета Начальника Главного Штаба, что как же хорошо, что привилегии на СЦ, ТНТ, да и газовую маску были получены до моего поступления «под крыло» Агеева. Кстати, а ведь он мне обещал свободу творчества и патентование изобретений. Как же так? Видимо, полковник понял, какие сомнения меня терзают:
– Александр Павлович, когда мы с вами говорили о ваших правах на военные изобретения, я имел в виду, что ваше авторство, безусловно, будет сохранено, хотя, возможно, некоторые изобретения будут засекречены, – убеждал меня полковник в ответ на напоминания о нашем предварительном разговоре, – Но вы же получите за них вознаграждение, не так ли?
Я кивнул головой. Все так, но чувство что меня «развели», где-то осталось. Хорошо еще, что с релейной машиной так вышло. Представим, что я потратил весь свой капитал на ее создание, а такой вот полковник-шифровальщик сказал бы, что для военного дела она бесполезна. И что? Плакали мои денежки? Подарить ее потом Университету, где ее раздербанят на релюшки для физических опытов. Нет, благодарю покорно, я как-нибудь без этого проживу, а, если машина не нужна, значит, время ее не настало… У Беббиджа же полвека назад тоже ничего не получилось – машину разобрали на шестеренки, а то, что сейчас показывают в Британском музее – это реконструкция…
Так я тащился по коридору за Агеевым, когда он предложил мне пойти пообедать в офицерскую столовую здесь же в штабе.