Она еще раз порылась в столе, выудила блок ярко-розовых липких стикеров и накарябала что-то на верхнем.
— На! — она звонко пришлепнула к столу с моей стороны оторванный от блока лист. — Здесь ее старый адрес и куда предположительно могли перевести мужика. А о своем решении — не жалею.
Я повертела розовую бумажку в руках.
Ну ладно, хорош ломаться, Ксюша! Ты же уже все решила. А что принципы…Так это ж твои принципы: как хочешь — так с ними и поступаешь.
Хмыкнула и, сунув листок в сумочку, сказала:
— У меня есть сотрудница. У нее проблемы со здоровьем. Суровые, мне не по силам. Она о них не знает. Надо решить вопрос так, чтобы и не узнала.
От удивления Шипурина даже оторвалась от своей сигареты и уставилась на меня.
Недавнее вправление мозгов еще держалось, и ни одну из тех мыслей по поводу моей внезапной благотворительности, что проносились в ее голове, как товарные вагоны, сцепившись хвостами в состав, она не озвучила, перескочив сразу на деловой тон:
— Что за проблемы?
— Не знаю, — раздраженно рыкнула я. — Это не мой профиль.
— Угу… Еще не знает, значит? Идеальный вариант. Вот что, раз она твоя сотрудница… Направь-ка ее на профосмотр! Во-о-от сюда, — она снова притянула к себе стикеры. — Частный медицинский центр, такие услуги там тоже оказывают. Я там имею частную практику, так что посмотрю на клиента, если понадобится несколько визитов — сама состряпаю ей нужный диагноз, исходя из своих требований к лечению. Цена. Адрес центра. Мой график приема.
Перевернув листок липкой полоской вверх, она запустила его ко мне по столу:
— Присылай свою подчиненную.
— Накладывать проклятия запрещено законом.
— Угу.
Его инквизиторское святошество изволил полоскать мне мозг. Пока в больнице свои расспросы расспрашивал, еще держался с невозмутимой физиономией, а как в машине наедине оказались — завел свою юлу.
— И использовать магическую силу в качестве инструмента запугивания — тоже запрещено.
— Ага.
Ну, ты поучи меня еще, как сестру-ведьму строить!
Ведьма — это такая стервь, которая связь с реальностью теряет очень быстро, и тут главное в нужный момент шарахнуть ей по башке, в эту реальность возвращая, как гвоздь — в доску.
Нет, не обязательно пользоваться при этом грубой силой: баба Тоня, к примеру, одним движением брови таких свиристелок, как я и Шипурина, пучками к земле гнула. Ну так у бабы Тони личный авторитет был — ого-го! А я от дел сообщества самоустранилась, и из ресурсов у меня — собственная сила да семейная репутация.
Что самое главное, Макс без зазрения совести применял аналогичную методику ко мне, гвоздя как молоток, и ничего, совесть не мучила. А стоило мне разок рыку в голос поддать — и вы посмотрите, как не понравилось.
— И Орден очень не одобряет, когда им прикрываются, совершая действия сомнительной законности.
— Угу.
Я прям встрепетнула вся.
У Макса на скулах перекатились желваки.
Мы еще утром, обсуждая план действий, договорились, что в обед приедем домой и выспимся — а уже потом по делам да самого вечера, а ночью — на кладбище.
Вот он обед, вот они мы — едем.
— Ксюша, я не стану покрывать злоупотребления.
Это прозвучало… жестко.
Злоупотребления, наказания…
По коже пробежали мурашки, но вовсе не от страха. Знакомое тягучее, тянущее чувство поселилось в животе и ниже.
Макс злился все сильнее, хотя силился держать себя в руках. А я, чувствуя скрытую за внешним спокойствием злость… заводилась.
Чем спокойнее становилось его дыхание, чем сильнее сжимались пальцы на руле, тем сильнее разбирало меня животное какое-то желание. Собиралось томлением в промежности, делало чувствительной грудь, заставляя обостренно ощущать прикосновение белья. Обволакивало. Вынуждало чутко ловить его запах, и этот запах, сухой, грозовой, без примеси возбужденных чувственных нот, заполнял легкие и усиливал влечение. Рисовал непристойные картины… На-ка-за-ни-я.
Интересно, его вообще можно довести до такого состояния, чтобы он захотел наказать меня в постели?
Да, глупо. Да, слегка стыдно от собственных фантазий.
Но… ведь хочется же! Какого черта? С чего я должна стыдиться?
И, что смешно, суть его претензий, если честно, была мне абсолютно безразлична. Котик здесь на пару-тройку недель, максимум — на месяцок, а потом отбудет по месту постоянной дислокации, а я останусь жить и работать именно здесь, так что видала я его ценное мнение вместе с указаниями там, куда только проктологи и заглядывают. А вот сам гнев…
Самоконтроль. Ощущение подавляемой мощи.
Грозовой запах озона и кисловато-колющий вкус электрического разряда на языке.
Между ног требовательно, сладко потянуло.
Последние пару реплик я игнорировала не просто так. Сосредоточившись на своих ощущениях, я балансировала на тонкой нитке необходимости довести инквизиторский гнев до квартиры.
— Твое поведение в отношении Шипуриной подходит сразу под две статьи магического кодекса, и, если она подаст заявление об угрозах причинения вреда здоровью, я дам ему ход.
Не дать грозе разрядиться в машине, где ничего нельзя. И ничего и не будет.
— Ага.
— А если подобное повторится, инициирую расследование по всей форме вне зависимости от наличия заявления.
Бу-бу-бу, злой полицейский!
Возбуждение с током крови плыло по венам.
Вот он, мой дом, уже близко.
Вот он, въезд во двор, и разбитый асфальт подъездной дорожки приветственно стрельнул в днище гравием.
— Да-да, я поняла, ваше инквизиторское святейшество негодует. Именно поэтому ты молчал, когда я при тебе быстро и эффективно заткнула ей рот.
Машина ткнулась носом в поребрик и замерла. Макс, по одному отлепляя пальцы от руля, со смертоносной вежливостью отметил:
— Я не стал подрывать твой авторитет при посторонних.
Открыв дверь, я утвердила каблуки на асфальте и, оглянувшись, бросила через плечо:
— К тому же это было тебе удобно. Хотя немного лицемерно получилось.
Я собиралась уйти вперед, но инквизитор меня опередил: вышел из машины, быстрым магическим взглядом обвел все вокруг и только после этого выудил из машины меня и, заперев авто, быстро повел (чтобы не сказать «потащил») меня в подъезд.
Разлитые вокруг него чары были незнакомыми мне, орденскими, идентифицировать их не получалось, и, удерживаясь на гребне несущих меня гормонов, я развернула свою защиту.
В подъезде пусто, слава всем святым, лифт работает. Домой. Быстрее домой!
Услышав, как за моей спиной щелкнул, закрывшись, замок, я перебила Макса, не дослушав очередной фразы:
— Знаешь, я решила, что мне, недостойной, нечего делать рядом со столь высокоморальным слугой закона. Что-то мне инквизиции помогать разонравилось. Опять же, опасно тут у вас… — и, с наслаждением глядя в светлые от бешенства глаза, залепила: — Поеду-ка я, пожалуй, куда-нибудь отдохнуть!
Чуть качнулась вперед, оказавшись к нему так близко, что моя грудь почти коснулась инквизиторской. Не прикосновение, но его предчувствие. Заботливо поправила воротник белой рубашки.
И доверительно сообщила:
— Лет семь в отпуске не была…
Отвернулась, наклонилась, аккуратно сняла один туфель (заботливо стараясь, чтобы кое у кого был выгодный ракурс обзора). Потом другой туфель. Пристроила пару на обувную полку.
И ушла в гостиную, вызывающе покачивая тем, что в романтических книгах именуется бедрами, но по факту ими не является.
Макс, зашедший вслед за мной, являл воплощенное спокойствие и профессионализм, только вот меня от этого «спокойствия» уже потряхивало, и в голове что-то, отдаленно похожее на здравый смысл, отчаянно вопило: «Карау-у-ул! Спасите-помогите!»
Сейчас убьет. Господи боже мой, точно убьет!
Ужас мешался с возбуждением, от столь ядреной смеси гормонов руки покрылись гусиной кожей.
Я зашла в спальню, хлопнув дверью, и она от избыточного удара распахнулась, «случайно» показав Максу, как улетела в сторону моя блузка, рассыпались по спине кудри, а я завела руки за спину, расстегивая юбку.
Готовься, милый.
Стаскивать ее я буду до-о-олго!
Отчетливо представляя, как оставшийся в гостинной Макс сейчас прикипел ко мне взглядом, я неторопливо потянула вниз бегунок молнии.
— Перекинь на меня парней, с которыми договорилась на сегодняшнюю ночь, — голос, слегка охрипший, но тем не менее властно отдавший команду, оказался куда ближе, чем я ожидала, и по обнаженным плечам побежала новая порция мурашек.
Лениво обернулась к нему одним глазом, окинула уничижительным взглядом, холодея от ощущения собирающейся высоко в горах каменной лавины, и, обмирая от ассоциаций и предчувствий, смакуя их, столкнула последний камешек, удерживающий весь камнепад:
— Да пошел ты! — пренебрежительно растягивая слова, хамски, с оттягом.
И отвернулась.
— Стерва жопастая! — словно даже удивляясь своему открытию, припечатал меня в спину Макс.
А в следующий миг он оказался близко-близко, вплотную, и цепкая пятерня ухватила меня за волосы, оттягивая голову, а Макс впился в мой рот.
Ровно три секунды. Я как по секундомеру ощутила то время, что было дано мне для предъявления протеста, а потом за меня взялись уже без шуток.
Юбка, на которую у меня были такие большие планы, была содрана с меня молниеносно.
Мужские пальцы жестко впились в мои ягодицы, и меня грубо притиснули к мужскому телу. Выгнутая дугой, я прижималась лобком к его ширинке, чувствовала, как в живот врезается пряжка ремня, и теряла разум.
Желание было темным, обжигающим, животным — и остатки самоконтроля растворялись им, как соляной кислотой.
— Что ты себе позволя… — понимая, что роль нужно отыгрывать до конца, попыталась я надменно вздернуть бровь.
Но те три секунды, что были предоставлены мне покачать права, улетели без следа.
И в ответ на демонстрацию возмущения он просто развернул меня и толкнул на кровать. Без намека на осторожность, без малейшей деликатности.
Охнув, я едва успела подставить руки и принять на них свой вес, а Макс уже навалился сверху.
Спустил с меня трусики и снова притиснул мою задницу к паху, а когда я попыталась шевельнуться, наглая пятерня ухватила меня за волосы и потянула — заставив выгнуться дугой.
Этот миг — напряжение в изогнутом коромыслом позвоночнике, ягодицы, прижатые к ткани его брюк, и твердая плоть под этой тканью, тянущий захват в волосах — врезался в мое сознание смесью болезненно-сладких ощущений, терпких, порочных, и спустил с поводка все, что таилось до поры до времени в темных его углах.
Я застонала-заскулила, забыв, что белый день и неприлично, и покрутила задом — сходя с ума от того, как перекатывается под тканью налитый член.
Ме-е-едленно, преодолевая запрет натянутых волос, наклонилась вперед. Прижалась грудью к кровати.
Сходи с ума со мной, инквизитор.
Позади сдавленно зарычали.
Щелкнула пряжка ремня, и торопливый шорох одежды прошелся по моим нервам электрическим разрядом.
Знакомо треснула фольга.
Он что, презервативы в кармане таскает?
Так кто тут кого развел на потрахаться?!
А в следующий момент мне стало не до глупых вопросов. Макс пальцами развел складки половых губ и убедился, что я готова (чертов ты ублюдок, я давно готова, не смей тянуть!).
Головка мазнула по входу, и член вошел глубоко, до упора, одним толчком.
Да-а-а!
Толчок, толчок, толчок.
Каждый — как удар наотмашь. Шлепки его бедер об мои ягодицы. Отдача ударов, раскачивающая меня. Руки, удерживающие и по-хозяйски натягивающие на член.
Грубо, резко, восхитительно.
Я впилась зубами в кулак, чтобы не орать, но темный восторг рвался из меня стонами и всхлипами.
Лифчик содран, и, чтобы снять его, меня попросту дернули за волосы — потом Макс навалился мне на спину. Укусы-поцелуи осыпали плечи и шею, а руки мяли и тиранили мою грудь. Щипали соски, перекатывали их в пальцах.
Движения из глубоких стали быстрыми.
Толчок-толчок-толчок!
Я прижалась спиной к его груди, всеми силами подмахивая ему, уже чувствуя, как за этими мелкими поверхностными ударами расцветает мой оргазм…
И эта сволочь снова сменила позу!
Просто толкнул меня в спину, и я впечаталась в постель всей одурманенной собой, а член, твердый, горячий, восхитительный член выскользнул и оборвал начинающееся чудо!
Но раньше, чем я успела убить этого сукина сына, он ухватил меня за тазовые косточки, вернул в коленно-локтевую позу и вогнал в меня упоительный член до упора.
Толчок, толчок, толчок.
Потные, влажные тела бесстыдно и нахально толкаются друг в друга.
И его рука, скользнув к животу, невесомо ласкает клитор, прошивая меня удовольствием.
Хриплые вскрики — мои. Хриплое дыхание — его.
Зарождающаяся тугая волна оргазма — общая для обоих.
Она идет неумолимо и мощно, ослепительной тьмой, рассыпая звезды и спазмы, и, кажется, Макса, втиснувшего обмякшую меня в себя, трясет.
Ж… жизненным опытом чую.
Я умру. Я точно умру!
Я старая больная (ленивая!) женщина, я от таких нагрузок на отдельные кости раскачусь!
Не-не-не, больше никаких безумств!..
Я быстрым взглядом окинула лежащего пластом лицом в койку инквизитора.
…сегодня.
— Ксюша, давай на будущее без таких игр, — попросил Макс, вернувшись из душа.
— Ой, да ладно тебе! — отмахнулась я, раскинувшись на кровати и прислушивалась к своим ощущениям. — Отлично же получилось!
Ощущения говорили, что меня прокрутили в бетономешалке.
— Без игр вокруг работы, — внес поправку Макс, дрогнув углами губ.
— Зануда. Только о работе и думаешь! — прокурорским тоном пробормотала я, одновременно сладко потягиваясь.
На сон нам оставалось не больше часа.
А кое-кому еще нужно собраться с силами для гигиенических процедур…
Ощущая, как в теле плачется об усталости каждая жилка, я перекатилась на кровати и встала-таки на ноги.
Вперед, мать! Подвиг ждет! И ванная.
Стоя под душем и мурлыкая себе под нос незатейливый мотивчик, я размышляла на очень важную тему: как быть, если инквизитор сейчас захочет жрать?
Потому что кое-кто (не будем тыкать пальцами в Ксюшу, в нее сегодня уже вдоволь натыкали!) забыл заказать еду, а возможность откупиться от ужина сексом я уже безнадежно (но как восхитительно!) профукала.
Глава 8
Максим
«Если женщина хочет — терпи, но дай». Эта народная мудрость пришла мне в голову к тому моменту, когда уже и «вытерпел», и «дал».
Еще с утра было понятно, что либо я высплюсь, либо начну портачить в работе: ослабленное внимание и падение концентрации не слишком способствуют успеху расследований.
Но какое ж тут выспаться, когда Ксения Егоровна изволят нестись без руля и без ветрил?
А ведь расслабился уже почти, решил, что приноровился к характеру и понял, как с ней работать… А тут гляди ж ты — р-р-раз, и ее в другую сторону перекосило!
В общем, вопрос стоял так: либо я ее трахну, либо шею сверну.
А ведь реально склонялся к тому, чтобы свернуть. По крайней мере, с точки зрения закона.
Больше всего злят ситуации, когда тебе мешают выполнять твою работу не потому, что имеется какой-то конфликт интересов, и не потому, что твоя работа чем-то угрожает мешающему, — а просто для того, чтобы доколупаться до тебя, расковырять твою броню и достать до мяса.
А на твою работу — важную, нужную! — на спасение чьих-то жизней и восстановление справедливости этому человеку наплевать.
Сейчас, после адреналинового секса, эта злость уже поутихла, но когда мы поднимались в квартиру — гнев клокотал вровень с краями.
Гнев, замешанный на разочаровании в женщине, с которой делишь постель.
Стоя под душем, я ухмыльнулся: вот же бесячая баба!
…но могла бы и просто сказать!
Уж кому-кому, а Ксюше стыдливость бы не помешала озвучить свои фантазии.
Хотя…
Я вспомнил накал, качели, которые протащили меня от бешенства до эйфории разрядки: пожалуй, да. Это было бы уже не то.