Эм ни разу не стер ни одного номера из памяти телефона. Поэтому сейчас он легко нашел контакт под именем «Пицца алкоголь РнД» и нажал на кнопочку с зелененькой трубкой. После двух гудков бодрый женский голос ответил:
— «Пицца Евро» Виктория слушаю вас!
— Уважаемая Виктория, мне бы пиццу с острой колбасой и вторую четыре сыра, — вежливо попросил Эм. — И если у вас есть бутылка Джека Дениелса, чтобы все это утопить, вы сделаете меня счастливым!
— Эм! — засмеялась Виктория. — Живой еще?
— Куда ж я денусь, — улыбнулся Эм. — Правда, могу помереть, пока дождусь пиццу!
— Заказ уже отправлен, ты все на той же квартире в центре?
— Нет, я переехал. Подожди, сейчас скажу адрес… Тут какие-то задворки!
Не слушая быстрый говорок Виктории, он нашел в бумажнике записку Дарика с адресом и продиктовал в телефон. Виктория осуждающе поцокала языком:
— Ты б еще на вокзале остановился! Неисправимый!
Но в голосе ее слышалась нежность. Эм всегда умел очаровывать женщин, особенно таких страшненьких, как Вика. Он даже нарисовал ее портрет, на котором были четкими только ее чудесные глаза цвета спелой черной сливы. Вика не забудет его до самой смерти, надо полагать…
Получив обещание вкусно поужинать уже через двадцать минут, Эм сел в старенькое, видавшее виды кресло и взял в руки набросок Ксюшиного тела.
Зажужжал телефон. Эм обернулся на свой — экран был черным. Он нахмурился: жужжало из крохотной сумочки Ксюши. Без лишних вопросов этического порядка Эм сунул руку в торбочку и достал серый простой мобильник. Тот разрывался от беззвучного настойчивого звонка. Ксюшу добивался некий Мурзик. Эм нажал на кнопку и поднес телефон к уху:
— Але.
— Где Стелла? — подозрительно спросили из мобильника.
— Спит, — честно ответил Эм, вовремя вспомнив о сценическом имени Ксюши.
— Где спит? — допытывался парень, по голосу довольно молодой, если не сказать одного возраста с девчонкой.
— Блин, у меня, где ж еще!
— А ты кто?
— Конь в пальто, разве не заметно? — раздраженно заявил Эм. — Сам-то ты кто?
— Дай Стеллу!
Эм толкнул Ксюшу в бок:
— Эй, тебя жених добивается!
Та вскочила, как развернутая пружинка, приглаживая волосы и прикрывая грудь простыней. Эм сунул ей в руку телефон:
— На, успокой там.
Ксюша взглянула на экран и быстро заговорила в трубку:
— Сколько? Уже час? Офигеть! Да, скоро буду… Нет, уснула…
Спрятав мобильник в сумку, Ксюша недовольно поджала губы:
— Че трубку хватаешь? Твоя, что ли?
— Раздражало, — коротко ответил Эм.
Ксюша встала, сгребла презервативы в кучку и потребовала:
— А теперь плати!
— Я ж тебе полтинник дал, — буркнул он из вредности. Девочка резко обернулась через плечо, все еще укрытая простыней до груди. Эм выругался и шикнул на нее:
— Стой так, замри!
— Что, опять? — разозлилась Ксюша. — Да пошел ты!
Но не двинула ни единым мускулом. Эм схватил карандаш и чистый лист бумаги, принялся быстрыми штрихами набрасывать портрет вполоборота. Поза до шикарного натуральна, нельзя упускать момент! Только бы успеть до пиццы.
Через несколько минут Ксюша взмолилась:
— Дай хоть сесть! Никогда так тяжело с клиентом не было!
— Терпи, — процедил он сквозь зубы, безостановочно и быстро переводя взгляд с модели на рисунок и перенося уже меньшие детали на бумагу.
— Козел, — вполголоса бросила она.
— От козы слышу, — буркнул Эм.
— Ты что, настоящий художник? — вдруг недоверчиво спросила Ксюша, стрельнув глазами на отброшенный на пол первый рисунок.
— Нет, епть, игрушечный.
— А что ты рисуешь? — в ее голосе он услышал неподдельное любопытство, не по работе. — Только портреты или вообще все?
Болтать с ней Эму не хотелось. Хотелось закончить набросок, съесть пиццу и свернуть, наконец, пробку с «доктора Джека»… Поэтому он ничего не ответил. Хочет трындеть — пусть трындит сама с собой!
Ксюша трындеть не стала. Обиделась опять, наверное. Ну и слава богу, а то отвлекает. Эм и сам не понимал, что его так напрягло в этой модели, ведь он и раньше рисовал проституток. Может, ее возраст? Он всегда имел дело со взрослыми дамами, с теми, у кого мог быть предменструальный синдром, но закончились детские капризы и подростковая обидчивость. Но, видит бог, никогда ни одно тело не привлекало его так, как Ксюшино. Молодые женщины стыдились своих форм, или слишком костлявых, или слишком полных, но ни одна не вела себя так натурально, как эта юная путана.
Ксюша тихонько застонала, стараясь не нарушить позу, согнула ногу в колене и принялась массировать щиколотку. Эм недовольно проворчал:
— Стань, как была! Не вертись, ебем те у дупе!
— Судорога, — пожаловалась девчонка. — Старый перелом. Когда я сесть-то смогу?
— Когда я закончу, — рассеянно ответил он. — Подними плечо, ебао ти миш!
— Слушай, ругайся по-русски, а то я твой китайский не понимай! — рассердилась Ксюша, выполняя его требование.
— Это не китайский, неуч! Это наш братский. Югославский.
— А мне по… й если честно! — она вздернула подбородок. — Моя понимай только русский!
— Ну так учись. Может, пригодится. Голову опусти, как было, сказал же, не двигайся!
— Между прочим, ты мне еще не заплатил, — нахмурилась Ксюша. — Если я зазря тут колочусь, получишь по мозгам!
— Ну и дети пошли, — разозлился Эм, нашаривая на кресле бумажник. Две зеленые купюры стоимостью в пятьдесят баксов каждая, легко взметнулись в воздух и плавно спланировали к ногам Ксюши. Эм забросил бумажник в угол и спросил, не прекращая рисовать:
— Все? Довольна? Будешь паинькой?
Ксюша, похоже, снова обиделась или потеряла дар речи, потому что не ответила, но застыла в требуемой позе.
Он был в своей обычной отключке, потому что посыльный звонил и звонил, а Эм слышал его издалека, даже не связывая посторонние звуки с заказанной пиццей. Очнулся художник, только когда Ксюша заорала:
— Эй, ты, ненормальный! Дверь открой!
Эм вздохнул. Вот так какая-то пицца может прервать полет души в небеса вдохновения! Он отложил лист бумаги с почти готовым наброском и пошел к двери.
Молодой, которого он еще никогда не видел, наверное, студент на заработках, недовольно протянул две картонные коробки:
— Хотел уже возвращаться. С вас тыща четыреста рублей.
Эм быстро отсчитал деньги и спросил:
— Там вроде еще бутылка прилагалась?
Посыльный нехотя вытащил из кармана бутылку виски:
— Ой, извините, совсем забыл! У нас редко алкоголь заказывают!
Вот козел! Зажать хотел! Сдать бы его начальству, да возиться неохота. Эм бросил две картонные коробки на столик:
— Твоя с сыром.
Ксюша забралась с ногами на диван и открыла коробку. Эм взял свою пиццу с острой пикантной итальянской колбасой и выругался — они даже не удосужились разрезать на кусочки! Сервис явно ухудшился со времени его последнего визита в Ростов-на-Дону.
Его гостья, совершенно не огорчаясь мелким упущениям пиццайоло, прошлепала босыми ногами на кухню и вернулась с ножом. Разрезав свои четыре сыра на четыре части, она повернулась к Эму:
— Порезать?
Свинчивая пробку с «доктора Джека», Эм кивнул. Девчонка забавляла и злила его. Какая непосредственность в жестах! Какая врожденная грация в движениях! Почему же он так злится на неё? Эм зажмурился, отпивая глоток любимого виски, и в мозгу ударило, как молотком по наковальне — это из-за возраста! Кстати, они еще не выяснили полностью вопрос возраста!
— Эй, ты, сколько тебе, в конце концов, лет?
Ксюша посмотрела на него обиженно:
— Сказала же уже!
— Соврала, да. Не ври взрослым! — Эм покачал головой, бесцеремонно разглядывая ее ноги. — Два года себе прибавила!
Ксюша поджала губы. Значит, он прав. Тринадцать. Блин, остановите планету, ему надо сойти!
— Козявка, — пробормотал он, жуя пиццу. Рот наполнился живым огнем, и Эм сделал долгий глоток другого огня. Одурение, наконец, пришло. А раньше ему требовалось почти три бутылки! Стареет. Успеть бы до начала стабильного алкоголизма нарисовать те самые тысячи великих картин, которые прославят его посмертно.
Ксюша любопытно спросила с набитым ртом:
— А ты музыку больше не ставишь?
— Какую ещё музыку? — расслабленно удивился Эм.
— Ну ту… На иностранном языке.
— Я её ставлю, когда рисую.
— А ты меня ещё будешь рисовать?
Непонятно, чего было больше в её голосе, — детского любопытства или женского кокетства. Эм покачал головой:
— Не знаю. Я не управляю этим. Или рисую, или нет.
— Аааааа, — разочарованно протянула девочка, приканчивая последний кусок пиццы. — Ладно, тогда вези меня на вокзал.
— Чего суетишься? — он почувствовал, как тяжесть сковывает веки, и встряхнулся. — Уже ищут тебя?
— А что ты себе думал? Что мы так, лохушки? — Ксюша выпрямилась, держа вещи в руках. — У нас и крыша есть, и смотрящий!
— Те в школу надо ходить! — он чуть повысил голос. — И мороженое с подружками лизать, а не чужие…
Он осекся. Даже говорить с ней на такую тему было стрёмно. Вот что значит воспитание!
Мобильник в сумочке опять зажужжал. Ксюша выронила туфлю и схватила его, прижала к уху. Видимо, Мурзик был недоволен больше, чем в предыдущий раз, потому что она кошкой зашипела в трубку:
— Да скоро уже! Все в порядке! Да, заплатил! Пиццу ели… Да иди ты! А что, ты мне прикажешь пешкарусом топать до вокзала? Ну вот и смотри, раз смотрящий! Всё, до скорого.
Эм слушал этот односторонний диалог с раздражением. И правда, девчонку ещё отвезти надо. А так не хочется ни вставать, ни вести машину. Вдохновение, а главное, виски истощили его. И уморили. Видно, Ксюша заметила его состояние, потому что, окинув Эма критическим взглядом, она поджала губы:
— Дай мне на такси.
— Да что ж ты ненасытная такая! — из последних сил возмутился он. — Сто пятьдесят баксов в кармане, можешь десятку на такси отдать!
— Мы так не договаривались, — нахмурила светлые бровки Ксюша. — И вообще у меня работа почасовая!
— А когда ты в машину села, сказала, что подельная!
— Я ж говорила, что тарифы на хате другие! Не зажимай, блинннн! — она с досадой села на диван. Эм взглянул на ее большие увлажнившиеся глаза, на сморщенный носик и закушенную пухлую губу, и обреченно потянулся за чистым листом бумаги.
Ксюша замерла, не дожидаясь приказа, и Эм, намечая овал тонкого личика, усмехнулся сам себе: за деньги она сделает все, что угодно. От сонливости не осталось и следа, и пальцы с зажатым в них карандашом без остановки сновали по бумаге.
Эм проснулся рано на рассвете. Потянулся и выпустил карандаш из руки. Лист бумаги, который он еще упрямо держал, засыпая, спланировал к дивану. Эм встал, разминая затекшие мышцы, и поднял его. Портрет девушки с большими грустными глазами, смотрящей косо из-под нахмуренных бровей, ошеломил его. Девушка была старше Ксюши лет на пять. Зачем карандаш так состарил её? Эм мог поклясться, что сам он ничего такого не желал.
Он поискал взглядом юную путану. В голове мелькнула мысль, что та сбежала, очистив его бумажник от наличности и кредиток. Но Ксюша мирно спала в углу дивана, приткнувшись попой к спинке и сложив обе ладошки под щеку. На миг Эм обрадовался, просто потому что увидел её, но тут же пинками прогнал радость из мыслей. Три наброска из пяти сделаны. Еще два. И, возможно, еще два для очистки совести, если вдруг заказчику не понравится. Значит, он должен выдержать это ходячее чудо по меньшей мере целый день. Если не два!
Эм услышал жужжание мобильника рядом с Ксюшиной щекой и быстро схватил его, отвечая на звонок. Тот же молодой пацанский голос потребовал твердо:
— Ксюха, немедленно домой! Если он тебе заплатил, бери такси, частника, дедка с конем, но чтоб через полчаса была дома!
— Ксюша спит. Будить не буду. Сколько надо заплатить, чтобы она осталась еще на день и ночь? — деловито ответил Эм. Если вопрос только в деньгах…
— Чувак, ты че думаешь, можешь её запереть у себя и трахать во все дырки?! Она несовершеннолетняя, можешь вообще в ментовку загреметь!
Паренек подавал все признаки истерики, и Эм спокойно ответил, чтобы не накалять ситуацию:
— Если хочешь, приезжай и сам посмотри, с ней всё в порядке.
— Давай адрес! — потребовал не растерявшийся Мурзик. Эм продиктовал ему адрес с бумажки и предупредил:
— Будешь не один — дверь не открою и вызову патруль.
— Не сцы, я честный, — солидно ответил паренек и отключился.
Эм бросил телефон на диван и решил, что уж десять минут для душа у него есть. Теплые упругие струи воды освежили и оживили его. А может, вообще бросить пить? Эм представил, что бутылка виски больше не существует. Что ее не будет ни вечером, ни ночью, ни завтра… И в животе защекотал страх. Как это, не будет бутылки? Без «доктора Джека» он никто. И никогда не напишет ни одной картины.
Нет, это плохая идея. Опять мучиться по ночам кошмарами без начала и конца, видеть сцены из прошлого. Уж лучше так, до забытья, до комы, до остановки сердца. Од града до града…
Он вышел из душа, вытираясь большим полотенцем в цветочек, и снова окинул взглядом полураскрытую Ксюшу. Тонкое девичье тело словно слегка светилось в проникающих из-за занавесок лучах утреннего солнца. Эм ощутил знакомую тяжесть внизу живота и разозлился на свое тело. Ну куда, блин, разогнал лошадей! Одеться, кофе, рисовать — вот все, что будет сегодня.
В дверь резко позвонили. Ксюша подняла растрепанную голову и глянула невидящими глазами, Эму показалось, прямо на него. Он шикнул:
— Спи, спи, еще рано.
Девчонка послушно уложила голову на подушку, закрывая свои обалденные очи, и Эм пошел открывать.
На пороге стоял пацан лет пятнадцати, с хмурым, по-взрослому серьезным лицом. Увидев Эма без одежды, только с полотенцем на бедрах, он удивленно, но внимательно прошелся взглядом по татуировкам на плечах и спросил:
— Где Ксюша?
— Сказал же, спит, — недовольно ответил Эм. — Хочешь посмотреть?
— Хочу, — вызывающе сказал Мурзик. Эм отстранился от двери, пропуская его в коридор. Пацан заглянул в комнату, пробежался глазами по всем предметам меблировки, по Ксюше, по остаткам вчерашнего ужина, бутылке виски, по листам бумаги. Обернулся к Эму, брови сведены, в глазах злость:
— Она что, пила?
— А ты что, ее папа? — усмехнулся Эм. — Два глотка.
— Не папа, а больше! — серьезно поправил его Мурзик. — Я слежу, чтобы с ней ничего не случилось.
— А она тебе процент…
— А как же, — солидно ответил пацан. — Без этого никак! Только я меньше беру, чем некоторые. И смотрю лучше.
— Ладно, вопрос исчерпан?
— Ты ей сколько заплатил?
— Сто пятьдесят.
— Заплатишь еще столько же и привезешь вечером на вокзал.
— А за ночь? — усмехнулся Эм деловитости этого молодого.
Мурзик поднял глаза к потолку, пошевелил губами и ответил:
— Ладно, до утра еще полтинник накинешь. Если она согласится.
— А что ей? Пыльно или тяжело?
— Сам бы трахался два дня подряд? — сдвинул брови Мурзик.
Эм покачал головой:
— Да я ее и пальцем не тронул! Что я, педофил?
— Хрен тя знает, — философски сформулировал пацан.
— Ладно, харе трепаться. Вали, смотри там, раз смотрящий! — скомандовал Эм. — И сразу предупреждаю — даже не думай прийти ночью за моим бумажником. Просто говорю, что живых не оставлю.
— Спокуха, шеф, — Мурзик покачал головой. — Фирма серьезная!
Когда он уехал на такси, что все это время ожидало на улице, Эм вошел в комнату и принялся подбирать шмотки с пола. Ксюша повернулась на спину и потянулась, хлопая глазами, потом спросила сонно:
— Сколько времени?
— Почти девять, — ответил Эм, с болью художника созерцая ее позу, которая казалась просто идеальной для портрета. Но у него были другие планы.
— Ой! — воскликнула она, подскочив. — Ой, мне надо… Меня ждут!
— Уймись, он уже приезжал.
— Кто? — не поняла девчонка, садясь и прижимая простыню к груди.
— Твой… этот… Мурзик. Скорее, павлин надутый.
Ксюша обратила на него взгляд, граничащий по степени испепеления со средней силы вулканом. Эм пожал плечами: