Все-таки лед по реке еще шел, но уже достаточно рыхлый, так что каждая встреча с льдиной отзывалась лишь мягким ударом и шипением рассыпающихся ледяных «карандашей». Через нескольку дней экспедиция прибыла в Новую Самару – форпост цивилизации – те же бревенчатые дома с красными крышами, только жили здесь всего десять тысяч человек. Смотреть там оказалось особо нечего, покупать – тоже.
А за Новой Самарой, когда Волга повернула на запад, по правому берегу пошли небольшие, но симпатичные горы: снизу ельники, сверху – березовое криволесье, в распадках – снежники, кое-где по отрогам – отвесные известняковые скалы. Наконец впереди показалась древняя плотина, вставшая поперек реки. Та самая третья плотина. Проход через нее виднелся справа по ходу у левого берега. Слева от прохода стояла былая водосливная плотина – мощная бетонная стена с контрфорсами, справа – крутой берег, издали казавшийся скалистым, на самом деле – заваленный разнообразными бетонными конструкциями, обточенными паводковыми водами. Протока между ними с виду не сулила никаких проблем.
Сэнк с Крамбом, посовещавшись, решили проходить ворота сходу. Все-таки «Петербург» сильнее «Морского конька». Напролом – так напролом! Еще за километр до плотины стало ясно, что проблема все-таки есть – корабль еле полз относительно берега: течение лишь немного уступало ходу «Петербурга». В конце концов он дополз до створа плотины и остановился. Крамб попробовал прижать корабль ближе к левому берегу, но нос отшвырнуло отбойным течением; Крамб сделал вторую попытку – корабль стало мотать по сторонам, пришлось увести его подальше от берега и сдаться.
Пришвартовались к правому берегу в километре под плотиной. Некоторое время все молчали.
– Совсем чуть-чуть не хватило ходу! – прервал молчание Крамб. Все посмотрели на Сэнка.
– Я немного боялся этого, но был почти уверен, что пройдем. Может быть, мы упустили время, и паводок уже начался? Хотя еще начало мая, не должен. Или просто такой год выдался – ранняя высокая вода. Дальше будет только хуже: вода будет прибывать, течение – усиливаться. Первый раз в жизни я допускаю такой промах. Ведь можно было найти двигатель посильней, черт с ними, с деньгами! Идиот!
– Сэнк, жизнь всегда преподносит сюрпризы и всегда разные. Ты опирался на отчеты прошлых экспедиций и сделал все правильно. Не надо клясть себя! – ответил Крамб.
– Ну что, выбираем позор? – спросил Сэнк. – Возвращаемся в Новую Самару и собираем стаю в тридцать моторок?
– Только через мой труп! – ответил Крамб.
– Крамб, я понимаю твои чувства, но не пройдем мы без позора.
– Папа, пройдем! – неожиданно вскричал Стим.
– Как? – грустно спросил Сэнк.
– Ведь был встречный ветер, я только сейчас понял: когда корабль остановился, встречный ветер был точно такой же, как если бы он плыл. Никто не обратил на это внимания, и я тоже поначалу – ведь всегда, когда плывем, есть встречный ветер. Смотрите, даже здесь есть легкий ветерок с запада, а там, в воротах, он должен быть намного сильней.
– А ведь точно! Парусность у «Петербурга» приличная. Попробовать дождаться смены ветра?
– Конечно! – опять вскричал Стим. – Да еще парус надо сделать – при попутном ветре точно пройдем!
– Парус хорошо бы, да не из чего.
– Есть из чего! – в третий раз вскричал Стим. – Вон сосняк на том берегу. Взять сосну и поставить на растяжках, да еще ткани какой-нибудь на ветки!
Сосну водрузили в тот же день, укрепив на верхней палубе сразу за рубкой. Инзор стал ловить прогноз. Глобальный прогноз на земноморском, как оказалось, не покрывал далекий север, пришлось ловить местный верхнеморский прогноз, который включал Новую Самару. Теперь Инзор дежурил у приемника вместе с Колой, поскольку сам не понимал по-верхнеморски почти ни слова.
Коротая время в ожидании ветра, Сэнк со Стимом и Алекой совершили вылазку на правый берег к развалинам гидростанции. Они поднялись на безлесный, поросший мхом и вереском отрог ближайшей горы. Руины сверху предстали как на ладони. Бетонный хаос, поросший ивняком и березняком. Остатки стен машинного зала протянулись на многие сотни метров – зубы, торчащие меж былых оконных проемов. Березовая роща в машинном зале подернулась легкой зеленью, но оставалась прозрачной, за ней виднелись остатки противоположной стены, поверженные истлевшие опоры электропередач, груды ржавчины, оставшиеся от рухнувших козловых кранов.
– Грандиоз! – произнесла Алека полушепотом.
В долине недалеко от разрушенной гидростанции, у подножья противоположной горы приютилась живая деревня с самой настоящей ветряной мельницей. А дальше – опять следы развалин. Конечно, здесь был город, небольшой, но, видимо, уютный и приятный – разве город в такой красивой долине может быть неприятным?! Когда Сэнк с Алекой и Стимом прошли по гребню горы на ее другую сторону, они увидели, что долина идет подковой, огибая гору, и также выходит к Волге своим другим рукавом. Остатки древнего города виднелись по всей долине. А гора оказалась «съеденной» на одну треть: они уперлись в почти отвесный обрыв известнякового карьера – за карьером стоял огрызок той же горы. Далеко внизу на дне карьера распласталось светло-зеленое болотце, уступы поросли чахлым березняком и редкими сосенками.
– Хорошее место было когда-то, – сказал Сэнк. – Стим, наверное, можно позавидовать твоим сверстникам, жившим этом городе 16 тысяч лет назад в теплую эпоху. Великая река, уютная долина, могучая гидростанция, огромные карьеры, где можно лазить, плотина водохранилища – представь разлив выше плотины – какая там была красота! Не то, что у нас, – только море, да большой шумный город на плоском месте.
– А что, я готов переселиться сюда. Сделаем новый форпост для изучения Севера. Построим аэродром.
– О! – поддержала Алека. – Еще построим шлюз и будем брать плату с проходящих судов.
– Но сначала надо сюда тепло провести, ну или конца ледникового периода дождаться, а то не потянутся корабли через шлюз. Что им делать в холодной тайге?
– Дождемся, мы терпеливые.
– Сначала нужно дождаться восточного ветра, а там посмотрим.
Восточного ветра дожидались три дня: шесть метров в секунду, порывы до десяти. «Петербург» с торчащей сосной, на ветвях которой была растянута брезентовая палатка, выглядел нелепо и жалко. На левом берегу оказался сторонний наблюдатель – местный человек, шедший по своим делам. Глядя на отчаливающий «Петербург», он покрутил пальцем у виска. А когда корабль поплыл и начал раскачиваться вместе с сосной, человек произнес:
– Ну и идиоты!
Действительно, поперечные растяжки держали неважно и сосну при порывах ветра изрядно болтало, но «Петербург» довольно весело пошел против течения. В створе плотины он замедлился, но продолжал двигаться рывками, немного рыская и раскачиваясь – человек на берегу сжал кулаки, стиснул зубы весь в переживании – чем кончится дело. Наконец странный корабль преодолел створ и пошел быстрее, окончательно победив стремнину.
– Ишь ты! – сказал человек и пошел дальше по своим делам.
«Петербург» шел на север в ногу с весной. Навстречу плыли редкие рыхлые льдины, прибрежные рощи чуть-чуть подернулись зеленой дымкой. И так на протяжении полутора тысяч километров. Тайга становилась жиже, ели, березы и сосны – ниже, жилье на берегу, в отличие от следов развалин, попадалось все реже, дома становились все приземистей. Зато следы древних городов попадались постоянно: то бетонные плиты торчат из подмытого берега, то между елок высовывается угол обрушенного дома, то целая крепостная стена маячит на вересковом косогоре.
Люди на берегу, потомки давних переселенцев из Земноморья, хоть изредка, но все-таки попадались. Они не проявляли никакой агрессии, скорее выражали полное равнодушие – бросив взгляд на корабль, продолжали заниматься своим делом – примерно так же народ встречает суда на Ниле – чего там смотреть, когда они проходят раз в пять минут. Но здесь-то корабли попадаются раз в месяц! А один раз на берег выбежал возбужденный человек с ружьем, стал кричать, махать руками, выстрелил вверх из ружья.
Крамб, стоявший у штурвала, сбавил ход и повернул корабль к берегу, Инзор на всякий случай приготовил пулемет и светошумовые гранаты. Когда подошли ближе, на берегу появились еще трое – двое мужчин и женщина. Один из мужчин и женщина держали детей, укрытых одеялами.
– Они кричат про больных девочек, – сказала Кола.
«Петербург» мягко ткнулся носом в берег. Сэнк с Колой вышли на нос.
– Спроси, в чем дело.
– Они говорят, что девочки больны, и просят, чтобы мы их вылечили.
– Инзор, спусти трап, пусть поднимутся с девочками на борт. Мана, иди сюда!
– Ой-ой-ой, – сказала Мана, осмотрев девочек. – Цинга, рахит, педикулез, у одной острое респираторное заболевание, у другой – подозрение на воспаление легких. О кожных болячках я уж и не говорю.
– Спроси, чьи это девочки.
– Мужчина говорит, что его. Он купил их у кочевых сибирских торговцев.
– Ого, тут работорговля процветает! Спроси, за сколько купил.
– За двуствольное ружье.
– Девочек надо забрать во что бы то ни стало. У них не выживут.
– Предложи ему продать их за два двуствольных ружья, скажи, что у них они помрут, мы не сможем их вылечить в один присест.
Мужчина явно озадачился и стал совещаться с остальными. Подошла Алека, внимательно посмотрела на девочек, да так и застыла с открытым ртом. Затем полушепотом произнесла:
– Они монголоиды. Ярко выраженные. Монголоиды, полностью исчезнувшие с лица земли… Если мы сейчас же повернем назад с этими девочками, наша экспедиция уже войдет в историю.
– Он требует три двуствольных ружья.
– Это тот случай, когда нельзя уступать не торгуясь. Предложи два двуствольных и одно одноствольное.
Сделка состоялась.
Когда «Петербург» отчалил, на берегу раздался шум, стрельба в сторону корабля – видимо народ захотел пересмотреть сделку. Инзор послал ответ в виде двух светошумовых гранат, разорвавшихся по сторонам. Люди на берегу упали ничком, затем бесшумно поднялись и разбрелись.
– Откуда они? – размышлял вслух Сэнк. – Какое-то затерянное монголоидное племя до сих пор живет где-то в Азии? Полудикие работорговцы добрались до этого племени раньше, чем исследователи? Их ведь должно быть немало, если они пережили в изоляции 16 тысяч лет, сохранив фенотип. Мы-то не сохранили никаких признаков древних рас. Алека, что скажешь?
– Говорят, наши далекие предки были гибридом негроидов и европеоидов, но мы – совершенно новая раса. Ни одна из древних рас не сохранилась. Так думали до сегодняшнего дня.
На палубу вышла Мана.
– Первую медицинскую помощь оказала, покормила. Девочкам на вид около четырех, хотя подозреваю, что на самом деле больше. Не говорят ни на одном языке, на попытку общения и просто на улыбку не реагируют. Видимо, находятся в глубоком стрессе. Пошла заниматься пациентками, прощайте, друзья: эти девочки на первых порах потребуют полной занятости.
Через неделю, 20 мая, Мана привела девочек в кают-компанию. Они выглядели гораздо лучше, но были немного напуганы.
– О, наши генетические сокровища идут на поправку! – отреагировала Кола.
– А можно посадить вот эту на колени? – спросила Алека.
– А мне эту! – добавила Кола.
Через пять минут девочки заулыбались.
– Как тебя зовут? – спросила Кола девочку, сидевшую у нее на коленях.
– Лема.
– А тебя как зовут? – спросила Алека другую девочку.
– Кана.
– Это кто? – спросила Алека, показав на Ману.
– Мама, – ответила девочка.
23 мая «Петербург» подошел к большой развилке, где сливались три широких Волги: Правая, Центральная и Левая. Они примерно соответствовали древним рекам Волга, Моло́га, Шексна́, но были гораздо полноводней. По расчетам Сэнка, Центральная Волга была самой перспективной для поисков артефактов Санкт-Петербурга. Вскоре корабль достиг свежих моренных отложений, уже поросших чахлым лесом и пышным мхом. Центральная Волга начала дробиться на рукава. Сэнк, ориентируясь по аэрофотосъемке двадцатилетней давности, вел корабль к длинному безымянному озеру, доходившему прямо до ледника. 25 мая корабль вошел в озеро, и на горизонте показался ледник – грязно-серый, тяжелый, обрывающийся прямо в озерную воду. Корабль поставили на якорь, спустили надувную лодку с мотором, и Сэнк с Крамбом и Стимом отправились выбирать место для капитальной стоянки.
Они нашли уютное место в четырех километрах от ледника: узкий залив, долина между двумя моренными грядами, естественный пирс из плоской отшлифованной скалы, круто обрывающейся в воду, песок на дне долины, серый лишайник, красный лишайник, мох, трава, пушица, иван-чай, багульник, чуть дальше от воды во впадинах меж бараньих лбов – тонкие кривые березки и небольшие сосенки, ельник на склоне гряды. Вдалеке на пригорке паслись северные олени, никак не отреагировавшие на прибытие «Петербурга».
– Вот вам причал и юдоль на полтора года, – объявил Сэнк.
– Юдоль на полтора года бытовых страданий, – вздохнула Кола.
– Щемящая северная пастораль, красотища! – заключила Алека. – А запах! Я сейчас сойду с ума!
– Это всего лишь багульник, – уточнил Сэнк.
– Смотрите, здесь мы будем жить, – сказала Мана, ведя за руки девочек в наскоро сшитых комбинезонах, а Стим, не сказав ни слова, выпрыгнул на берег и пустился почти бегом вверх на ближайшую гряду.
9. Книги древнего Петербурга
Сэнк со Стимом шли вдоль края ледника, перешагивая, иногда перепрыгивая с камня на камень. К удивлению Сэнка среди камней довольно часто попадались ломаные стволы деревьев. Сосны и ели, засохнув до наступления ледника, не успели сгнить, пока их окончательно не завалило снегом, пока снег не спрессовался в лед, который унес их на сотни километров. Первый артефакт они увидели с расстояния в километр: искореженные рваные рельсы. Много рельсов, клубки хорошо сохранившихся рельсов, согнутых ледником, – ржавчина съела лишь несколько миллиметров стали. Похоже, ледник шел вдоль железной дороги и сгреб ее, скрутив рельсы, как проволоку. Под торчащими взвивающимися рельсами лежали бетонные шпалы – отдельный моренный бугор из шпал.
Через несколько километров разведчики наткнулись на смятые опоры высоковольтной линии передач – ледник сгреб линию в исковерканную кучу, уцелели даже спутанные провода. Вполне обнадеживающие находки – «тепло», но еще не «горячо» – и железная дорога и линия передач свидетельствовали лишь о том, что остатки древнего мегаполиса где-то неподалеку.
– Эти железяки сохранились намного лучше любых других стальных конструкций того времени. Нам нужны не железяки, но они сулят надежду, что где-то уцелеет и бумага, – сказал Сэнк.
– Если железная дорога и линия передач шли с нашей стороны от города, значит, городские артефакты надо искать ближе к леднику, – предположил Стим.
– Завтра отправимся в ледниковое ущелье.
Инзор с Алекой вернулись с первой добычей: образцы древней одежды и обломки небольших пластиковых дисков.
– Похоже, мы нашли вынос свалки. Там уйма всего – пластик, стекло, тряпье, деревяшки – и побитое, и целое. Посмотрите, какая классная куртка! Ведь ничего сравнимого не находили до сих пор. А как на мне смотрится? – Алека отряхнула синтетическую куртку, надела и встала в позу модели, подняв руку.
– Фу, она же грязная! – отреагировала Кола.
– Она стерильная! Тысячи лет стерилизации во льду.
– Бактерии легко переносят тысячелетний холод и сейчас оживают от твоего тепла. Снимай сейчас же! – распорядилась Мана.
– Эх вы, зануды, – пробормотала Алека, снимая куртку.
– А вот эти диски – интересная вещь, – сказал Крамб, вертя пластиковый диск в руке, – кажется, на них записана информация. Сейчас посмотрю под микроскопом, хотя подозреваю, что тут нужен электронный микроскоп.
– Интересно! – отреагировал Сэнк. – Мы вряд ли сможем прочесть эти диски – они отсвечивают цветными переливами, значит, там информация записана с шагом порядка длины волны света. Такие диски надо отправить на материк с Даватом. Но, может быть, мы найдем обычные диски звукозаписи и услышим древнюю речь, древнюю музыку.