Джефф Уиллер
Джине
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Казнь
Ни возраст, ни башня Пент не могли согнуть Сэнфорда Прайса, и на шестидесятом году жизни он оставался все так же крепок и могуч. Высокий, поджарый, он без устали шагал по камере, бормоча что-то себе под нос — привычка, немало раздражавшая его сыновей, деливших с отцом темницу. Сэнфорд Прайс был графом Форши и членом Тайного совета, однако открытое выступление против короля Комороса, которого Форши обвинил в дурном управлении страной, стоило старому графу всех его титулов и земель. Но и этого королю было мало: лишив графа всего, чем он владел по праву рождения, король повелел арестовать его и бросить в темницу.
Сэнфорд Прайс не жалел о сказанном. В его словах не было лжи.
Жалел он о другом: о том, что недооценил королевскую мстительность, не осознал, насколько король отошел от принесенных некогда мастонских обетов. И еще — о том, что за дерзкие слова поплатился не только он сам, но и его сыновья. Семейство Прайс принадлежало к числу древнейших, силой, знатностью и богатством превосходило многих и многих. Даже лишившись графского титула, Сэнфорд знал, что подданные его Сотни хранят ему верность — ему, человеку, а не титулу. Пусть другой похваляется графским титулом, но если Сэнфорд Прайс вырвется из башни Пент и поедет на север, королевство узнает, что такое истинная преданность.
Темница, в которую бросили графа и его сыновей, некогда была обустроена для содержания благородных господ. По традиции, высокородные узники и в заточении наслаждались изысканными яствами, одевались отнюдь не в обноски, а порой даже выезжали на охоту с соколами или гончими. Однако при короле Бранноне традиции пришел конец. Комнаты знатных узников превратились в узилища, по сравнению с которыми самые мрачные подземные пещеры казались оплотом милосердия. Из окон башни видны были парки и река, и гам шумного рынка за стеной достигал слуха досужего наблюдателя. Видеть течение жизни, не имея возможности стать его частью, — это ли не пытка? В некогда прекрасной башне Пент с окон убрали даже занавески, на случай, если узникам придет в голову сплести из них веревки и бежать. Башня вздымалась высоко, поросший травой двор маячил где-то далеко внизу, и попытка бежать через окно была обречена на провал.
Вспыльчивость и крутой нрав Сэнфорда давно стали притчей во языцех; унаследовал он эти черты от одного из своих предков, звавшегося Колвином Прайсом. Семейство Прайс исстари чтило долг и обычай, и наследием этим граф гордился по праву. Осознание того, что король Браннон одну за другой отбрасывал мастонские клятвы и обычаи, наполняло душу Сэнфорда гневом и лишало его покоя. Он решил, что кто-то должен высказать королю все как есть, и сам назначил себя на эту роль, полагая, что прочие охотно последуют его примеру.
Переметнувшись к какой-то потаскушке и разорвав осененный нерушимым обетом брак с законной супругой, король покрывал себя неизбывным позором. До поры до времени Сэнфорд молча скрежетал зубами. Он знал: поругание святынь несет с собой беду для всей страны.
И беда пришла.
Сэнфорд мрачно сравнивал эти дни с испытаниями, выпавшими на долю его предка. Колвин тоже жил под властью жестокого короля. Севрин Демонт, единственный из всех, кто осмелился выступить против короля, был убит в бою. Его сын, Гэрен Демонт, возглавил восстание вместо отца и разбил узурпатора в битве при Зимнепутье.
У окна Сэнфорд остановился и задумался, пропуская сквозь пальцы отросшую седую бороду. Бывают ли времена, когда мятеж — единственное, что остается человеку чести? Колвин наверняка задавался тем же вопросом. Узнав, что по всей стране тайно убивали мастонов, он присоединился к восстанию Гэрена Демонта. Король и его жена-хэтара возжелали уничтожить мастонский орден, но действовали скрытно. Перейти на сторону повстанцев означало бы рискнуть собственной жизнью и будущим сестры, но Колвин не колебался ни минуты.
Неужели Коморос вернулся в те времена? Под рукой не доброго короля стране придется плохо. Если бы Сэнфорд сумел сбежать из башни Пент или если бы, по воле Истока, был освобожден, — должен был бы он поднять гражданскую войну? Война — это всегда смерть, болезни, страдания. Он и сам утратил все — титул, состояние, высокое положение, — однако не стремление вернуть утраченное звало его в бой. Он жаждал сразиться за справедливость. За правосудие. За торжество закона.
Жгучая ярость снедала его. Четверо его сыновей были заключены в той же башне. Двоих из них — Тобиаса и Менниона — разлучили с женами. Новорожденное дитя Тобиаса никогда не видело лица своего отца. Говорили, что женщин держат где-то в глуши, на задворках Сотни, и они в немилости у нового графа. Стражник, который сочувствовал пленным, порой приносил новые вести, и узники, по крайней мере, знали, что их Семейство не голодает. Крестьяне Сотни Форши регулярно доставляли изгнанницам сыр, баранину и говядину. Сэнфорда знали как господина сурового, но милосердного; если и случалось ему ошибаться, то разве только в том, что давал он больше, чем следовало.
— Вы сердитесь, отец, — произнес Тобиас, его старший. Встав у окна, он положил руку отцу на плечо.
— Я думал о наших женщинах, — ответил старый граф. — Они пострадали за мои слова. Это несправедливо.
— Вспомните, как король обошелся с собственной дочерью, — сказал Тобиас. — Стоит ли после этого удивляться его обращению с нами.
— С дочерью он обошелся самым бессовестным образом — хорошо же он вознаграждает за верную службу. Вскоре у него не останется верных людей, одни лизоблюды, — произнес Меннион из-за стола, представлявшего собой брошенную на козлы доску, где он доедал остатки завтрака. Парень отличался завидным аппетитом.
— Все, кто верно ему служил, были отосланы прочь и опозорены, — произнес Тобиас. — Посмотрите хотя бы на Тайный совет. Ни одного старого советника не осталось.
— Мортон тоже был в совете, — сказал Сэнфорд. — А теперь он сидит в башне Пент, как мы.
— Что-то там поделывает Додд? — задумчиво сказал Элдер — он сидел за столом и листал какую-то книгу.
При мысли о младшем сыне, Додде, Сэнфорд ощутил гордость, смешанную с болью. Опустив голову, он шумно вздохнул.
— Додд такой же пленник, как и мы.
— А я бы с ним охотно поменялся, — сказал Меннион, постукивая ложкой по столу. — Какие в Муирвуде пекут плюшки и печенья, эх!
— Да ведь это только на Духов день, — поправил брата Элдер и играючи взял его шею в захват, но тут же отпустил.
— Духов день… Интересно, в следующий Духов день нас уже выпустят? Прошлый мы просидели тут, и печальное же это было время!
— Соскучился по танцам у майского дерева, да? — усмехнулся Гейтс, четвертый сын Сэнфорда. Он сидел, привалившись к стене и разглядывая отца и братьев, и молчал, но желание поддразнить брата взяло верх.
— А ты не соскучился? — спросил Элдер.
— Еще чего! Терпеть не могу танцы!
— Где же ты тогда будешь искать жену? — поддел брата Меннион.
— Дураки вы, — сказал Гейтс. — Жениться я всегда успею, но сначала хочу повоевать. Мне бы хоть пару войн пройти. Клянусь небом, рано или поздно Дагомея вторгнется на наши земли, и нас освободят, и дадут нам оружие. А когда придет пора жениться, пусть батюшка с матушкой сами выберут мне невесту. Мне сойдет кто угодно, хоть бы даже и безродная. Вот если бы она еще готовить умела, как наша прапрабабка Лийя… Эй, Меннон, не ешь весь пирог, оставь на потом. У тебя живот заболит от обжорства.
Братья дружно рассмеялись, и веселый этот смех унял гнев, бушевавший в сердце Сэнфорда. Бывало ведь и хуже, и братские перепалки порой становились не такими уж братскими. Заприте пятерых мужчин в тесной камере, и кто-нибудь нет-нет да и взбесится. Ох, не зря Сэнфорд всю жизнь не любил тесноту.
— Так, думаешь, с Доддом все хорошо? — спросил совсем рядом Тобиас, понизив голос. — О нем в последнее время ничего не слышно. Я за него беспокоюсь.
Сэнфорд сложил руки на груди и привалился к стене у окна. Додд был умен и верен Семейству. Он проходил обучение в Муирвуде, и, когда его отца и братьев бросили в темницу, за Доддом был выслан отряд с приказом привезти и его тоже, однако нарочных ждал неприятный сюрприз. Будучи щедро одаренным Истоком, Додд прошел мастонские испытания на год раньше сверстников и, когда за ним пришли, на правах мастона потребовал убежища в Муирвуде. Отряд вернулся несолоно хлебавши. Король был в ярости. За голову Додда была объявлена награда — на случай, если его поймают за пределами аббатства. Сэнфорд очень надеялся, что мальчишка останется в Муирвуде, и до сей поры младший его сын был покорен отцовской воле. Но Додд жаждал вернуться в Форши, к матери и остальному Семейству, и Сэнфорд это знал, однако все попытки добраться до аббатства Биллербек были бы сопряжены с невероятным риском.
— Он еще очень юн. Ему многое предстоит узнать, — произнес Сэнфорд, растирая ладони. — Остается только надеяться, что он не натворит глупостей. Если будет слушать альдермастона и его жену, все будет хорошо. Будь он так же несдержан, как Меннион, я тревожился бы больше.
Сэнфорд улыбнулся.
Тобиас ответил ему улыбкой.
— Я по нему соскучился. А вы знаете, почему он решил учиться не в Биллербеке, а в Муирвуде?
— Он лучше вас всех слышит Исток, — ответил Сэнфорд. — Иногда он живет как во сне. В аббатстве Биллербек обучаются сыновья нашей Сотни, в свое время там учились и вы, однако Додд решил, что ему больше подходит Муирвуд. Я решил, что у меня нет причин для отказа.
К ним неторопливо подошел Гейтс. Гейтс не любил оставаться в стороне. Он встал у окна и прижал ладони к стеклу.
— Какой сегодня день? — спросил Гейтс, глядя наружу. — Кто-нибудь помнит?
— Двенадцатая Ночь, — с набитым ртом ответил Меннион. — Я слышал, стражники говорили пару дней назад. Будет зимний праздник. Только нам-то что с того, с нами все равно не поделятся.
— А по-моему, там ставят майское дерево.
— Что? — удивился Элдер.
Гейтс потянул задвижку и распахнул окно. Воздух был холоден и резал как ножом. Дело шло к полудню, но ленивое зимнее солнце едва-едва поднималось над стеной. В открытое окно хлынул шум со двора. Внизу собирались люди. Сэнфорд заметил, что ворота открыты. Прямо под окном были сооружены подмостки — их Гейтс и принял за основу для майского дерева.
— Что там происходит? — спросил Тобиас, глядя вниз.
— Не знаю, — ответил Сэнфорд.
— А мне не видно, — обиделся Меннион, который наконец встал из-за стола и, расталкивая братьев, стал пробираться к окну. — Дайте посмотреть.
— А ну, тихо! — рявкнул Сэнфорд. Сыновья умолкли.
Двор под окном медленно заполнялся людьми. Шли все, не разбирая сословий. Люди сбивались в кучки, переговаривались, спорили, поглядывая на узкий помост, способный вместить не больше дюжины человек.
Заиграли трубы, и толпа умолкла. Послышался скрип тележных колес, и люди хлынули в стороны, пропуская к помосту повозку.
— Кто это? — спросил Гейтс.
— Мне не видно, — простонал Меннион.
Повозка была невелика, не повозка даже — тележка, на какой возят на продажу зелень и овощи. На тележке стоял человек в выцветшем коричневом плаще и истрепанных штанах. Волосы его были в беспорядке, и все же Сэнфорд узнал этого человека.
— Это Томас Мортон, — в смятении произнес он.
— Королевский канцлер? — ахнул Элдер.
— Бывший. Мортон сам оставил этот пост. Нынче канцлером у короля Крабвелл. А вот и он, — указал старый граф. — Черный плащ, золотая накидка — первый раз таким его вижу. Вон, видите?
— Вот подлец, — сказал Гейтс. — Дайте мне меч, я его…
— Тихо! — прошипел Сэнфорд.
Тележка ехала между живых стен, и только тут Сэнфорд заметил человека в черном капюшоне. Человек стоял у лестницы, что вела на помост. У Сэнфорда кровь застыла в жилах. Вокруг повозки встали стражники и помогли Мортону сойти на землю. Неверным шагом бывший канцлер подошел к помосту и ступил на первую ступеньку. Лестница под ним покачнулась.
— Он… его… — ахнул Тобиас.
Сэнфорд в тупом отчаянии смотрел вниз. Толпа умолкла, но тут тишину прорезал чей-то крик.
Какая-то женщина пробилась сквозь людскую стену и подбежала к Мортону. Голос ее был громок и сердит:
— Сир! Сир! Когда вы были канцлером, мой муж отдал вам важные бумаги! Верните их, сир! Где они?
Бывший канцлер посмотрел на нее.
— Потерпи немного, добрая женщина, — сказал он. — Через какой-нибудь час король избавит меня от забот о твоих бумагах. И от всех прочих забот тоже!
Он покачал головой и вновь попытался подняться по лесенке. Ступеньки ходили у него под ногами.
Сыновья Сэнфорда молча смотрели на происходящее, и в глазах их читался растущий ужас.
Мортон повернулся к солдату.
— Добрый человек, помоги мне подняться по этой лестнице, не свернув себе шеи. Что же до спуска, то и там, полагаю, без тебя не обойдется.
Солдат придержал лестницу, а его товарищи помогли Мортону вскарабкаться на помост. Несколько человек поднялись за ним следом. Оставшиеся солдаты передали им снизу деревянную колоду с иззубренным верхом.
— Клянусь Идумеей… — прошептал Сэнфорд.
Встав перед толпой, Томас Мортон заговорил.
— Меня привели сюда по королевской воле, дабы вершить правосудие, — твердым голосом громко объявил он. — Меня пытали и…
— Молчать! — закричал всадник в доспехах, сидевший на могучем боевом коне. — Я шериф этой Сотни. Ты будешь молчать, Мортон. Ты не подписал закон о верноподданничестве, ты отказался подписывать его при множестве свидетелей. Клади голову на плаху и получи то, что положено предателю. Если ты, конечно, мужчина!
Сэнфорд узнал капитана. Его звали Трефью. Он входил в число новых приближенных короля. Нессиец по происхождению, он славился жестоким и безжалостным нравом.
— Что ж, — дрогнувшим голосом сказал Мортон, — я буду молчать. Я покоряюсь воле короля. Да, я отказался подписать закон. Это правда. Но я мужчина. И я умираю мастоном в кольчужнице, верным слугой Истока и моего короля.
С этими словами Мортон медленно опустился на колени перед плахой.
Человек в капюшоне шагнул к бывшему канцлеру и оттянул ворот его куртки, обнажая плоть в серебряной кольчужнице. Сэнфорд не мог дышать.
«Нет, нет, нет!»
Мортон положил голову на плаху, однако затем поднял руку и остановил палача, которому солдаты уже поднесли топор.
— Погоди минуту. Позволь мне убрать бороду. Уж борода моя измены не чинила. Ну вот. Делай свое дело, мастер палач. Я тебя прощаю.
В исполненных ужаса глазах четырех графских сыновей отразился занесенный топор.
Толпа громко ахнула.
Когда казнь свершилась, Сэнфорд потянул за рукоятку, закрыл створки и заслонил собой душераздирающий вид из окна. Глаза сыновей казались огромными, лица были бледны как бумага. Меннион бросился к туалетному ведру и вывернул туда свой завтрак.
Только что на глазах у них при свете дня, под сенью мнимой законности был убит мастон. Даже во времена Колвина Прайса короли не отваживались на столь вопиющее преступление против невинного.
Сэнфорд повернулся к сыновьям.
— Надо искать пути к бегству, — тихо, но твердо произнес он. — Капитан Трефью очень внимательно смотрел на наше окно. Он хотел, чтобы мы всё это видели.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Сигил тайны
Шлюпка скользила вперед, шустрой рыбкой разрезая поверхность воды. Воздух был полон незнакомых запахов и суетливой мошкары, блестевшей и переливавшейся в прозрачных лучах вечернего солнца. Пристань была все ближе, и на лбу у Майи выступил пот, а сердце забилось еще быстрее. В устье реки темной громадой маячил «Хольк», пришвартованный к сырой болотистой пристани близ сложенного из каменных глыб здания.