– Ты ведь забыла? – Миша снова начинает смеяться, выглядя таким счастливым, и мое сердце щемит, потому что и мне следовало быть таковой. И так оно и есть, по большей части, но меня все еще беспокоят такие вещи, как дневник, клятвы, мое будущее, кем, черт возьми, я хочу стать.
Я сжимаю губы и встречаюсь с его взглядом.
– Возможно я позволила этому ускользнуть из моей головы, но это не значит, что я тебя не люблю.
– Знаю.
– Я понимаю, но по-прежнему... – Делаю вдох. – Я такая кретинка.
Его смех усиливается, одной рукой он сжимает руль, перестраиваясь на другую полосу.
– Ты не кретинка. – Его пальцы скользят по моим костяшкам. – И нам не обязательно писать клятвы, если ты этого не хочешь. Я совершенно доволен уже тем, что ты выходишь за меня замуж.
– Порой ты так сентиментален, – дразню я его, после чего судорожно вздыхаю. – Но я хочу произнести клятву. – Это такая ложь, но я желаю сделать его счастливым - он заслуживает счастья. И это то, что я могу ему дать.
Он приподнимает бровь.
– Ты уверена в этом?
Нет.
– Да, я абсолютно уверена. – Мой голос звучит слегка сдавлено, но не думаю, что он замечает. Чувствую себя расстроенной, но ничего не могу поделать со своими эмоциями. Я никогда ни в чем не уверена. Меня охватывает беспокойство, когда дело доходит до принятия важных решений, что заставляет меня всякий раз сомневаться. Будь моя воля такого бы не случалось, но порой ситуация выходит из-под контроля, если речь заходит о нашей сущности.
– Клятвы так клятвы. – Он улыбается, и мне становится грустно. Я хочу быть такой же счастливой, как и он. Правда хочу. Но иногда кажется, что это невозможно, как бы я ни старалась.
* * *
Я засыпаю где-то между съездом с автострады и мостом, пролегающим над озером, на окраине Стар Гров, тем самым мостом, с которого я едва не спрыгнула в ночь перед побегом в Вегас. К тому времени как я снова открываю глаза, мы подъезжаем к старому дому Миши, находящимся по соседству с моим. Из-за гор, окружающий наш маленький городок, поднимается солнце, вокруг нас снежным покрывалом укутаны газоны. На улице прохладно, тротуары и подъездные дорожки покрыты льдом. Серебряные, зеленые и красные рождественские гирлянды мерцают на некоторых близлежащих домах, но большинство дворов в этом районе украшены разбитыми автомобилями, коробками и мусором. Абсолютно уверена, что какой-нибудь молодой парень на углу улицы продает наркотики, или мужчина орет на свою жену, пока та мчится в пижаме по тротуару.
– Добро пожаловать домой, – бормочет Миша и зевает, вытягивая свои поджарые руки над головой.
Зевая, я прикрываю рот рукой.
– Надо было позволить мне немного порулить. Ты и в самом деле выглядишь уставшим.
– Я и в самом деле устал, – соглашается он, заглушая двигатель. – И планирую немного поспать, как только ты примешь вместе со мной душ. – Миша ухмыляется мне и вытаскивает ключи из зажигания. – Он меня совсем измотает, а после завалюсь в кровать.
– Чувак, заткнись нахер, – ворчит Итан, строя брезгливую гримасу. Его черные волосы с той стороны, где он прислонялся головой к окну, выглядят прилизано, руки в татуировках обнимают Лилу, которая спит, положив голову ему на грудь.
– Эй, тебя вообще это не должно волновать, – бросаю я Итану, отстегивая ремень безопасности. – После вчерашнего я теперь официально напугана на всю оставшуюся жизнь.
– Что вчера случилось? – спрашивает Миша, отпирая дверь и пуская холодный воздух внутрь машины.
Итан стреляет в меня непристойным взглядом, но я игнорирую его.
– Прихожу я домой с работы, – рассказываю я Мише, – и слышу какие-то возмутительные звуки, доносящиеся из комнаты для гостей.
– Мило, – произносит Миша и вздрагивает, когда я ударяю его по руке. – Что? Если от этого ты почувствуешь себя лучше, мы можем создать в душе очень много шума и отплатить им.
– Умоляю, не надо, – призывает Итан, вытягивая свободную руку над головой. – Я итак вас двоих слышал достаточно, хватит на всю жизнь.
– Ну ладно, это становится действительно неудобно, – бормочет Лила с закрытыми глазами. – Можем мы все притвориться, что не слышали друг друга во время секса... или секса по телефону?
И это намек мне, чтобы убраться из машины, так как речь идет о том времени, когда я все еще делила квартиру с Лилой, а Миша был на гастролях, и мы с ним занимались сексом по телефону. Когда я ступаю на снег, Миша смеется, а Итан под нос отпускает шутку. Игнорируя их, я хлопаю дверью и обхожу машину сзади, оставляя следы на снегу.
К счастью для себя я оказалось предусмотрительной и одела ботинки на шнуровке и джинсы, иначе бы замерзла. Однако куртку я не стала накидывать, а стянутые в хвост волосы оголяют шею, подвергая ее воздействию ледяного воздуха. Я обхватываю себя и жду, пока Миша откроет багажник, пристально вглядываясь в свой дом по соседству.
Могу утверждать по наличию свежих следов шин, ведущих верх и вниз по подъездной дорожке, а также по припаркованному рядом с крыльцом «Файрберд» отца и отсутствию инея на окнах, что он где-то поблизости. Рядом с машиной растет дерево, по которому каждую ночь ко мне вскарабкивался Миша, чтобы спать вместе со мной. Раньше я ненавидела это дерево, ведь на него я забралась в ночь, когда умерла мама, но теперь при взгляде на него не могу сдержать улыбку, потому что оно неоднократно приводило Мишу ко мне.
– Малыш, где твоя куртка? – спрашивает он у меня, вышагивая рядом с багажником, и снимает свою куртку.
– Наверное, она в сумке. – Я заставляю себя отвести взгляд от дома и перевести на Мишу, который вручает мне куртку, и я в смятении ее надеваю. Он так чертовски великолепен и это сбивает с толку. Как бы мне хотелось все время его рисовать. Возможно, он бы мне и разрешил, попроси я его, при этом добавив, что он принадлежит мне и я могу делать с ним все что мне вздумается.
Я рассеяно тереблю кольцо на пальце, понимая истинность этой мысли. Мы принадлежим друг другу. Он и я. Навсегда.
Он смотрит на мое кольцо, а затем берет мою руку и тянется к нему, обводя пальцем переплетающиеся между собой бриллиантовые полосы, обрамляющие черный камень.
– Я все еще удивлен, насколько хорошо ты справляешься.
– С чем? С помолвкой? – Я вздрагиваю от холода, или, возможно, от его прикосновения.
На его на лбу образуется морщинка, когда он смотрит на кольцо на моем пальце.
– От мысли, что мы собираемся пожениться... – Он бросает взгляд на мой дом. – Здесь, в присутствии всех.
Мои мышцы напрягаются, но я отшучиваюсь, тем самым снимая внутреннее напряжение.
– Дай мне несколько дней, и посмотрим, будешь ли ты думать, что я справляюсь с этим хорошо. Возможно, ты больше не захочешь на мне жениться.
– Ты не хуже меня знаешь, что мы поженимся. – От желания его глаза темнеют, а голос становится глубоким. – Как и то, что через несколько минут я собираюсь трахнуть тебя в душе.
От звука его голоса по всему моему телу пробегает дрожь, вызывая шквал жарких искр.
– Клянусь Богом, порой ты бываешь самым пошлым человеком в мире.
– Нет, я просто парень, который абсолютно очарован своей прекрасной невестой. – И прежде чем полезть в багажник, он наклоняется и целует меня в губы.
Я хватаю сумку и перекидываю ее через плечо.
– Ты чересчур меня восхваляешь. Понимаешь это?
Он перебрасывает спортивную сумку через плечо и кажется едва удерживается оттого, чтобы не закатить глаза.
– Не волнуйся, я прекращу, когда твое сомнение начнет зашкаливать, но сомневаюсь, что подобное случится. – Он достает большую сумку и перекидывает ее поверх машины Итану, который пыхтя ловит ее, прижимая к животу.
– Господи, не мешало бы предупреждать, – ворчит Итан, одевая сумку на плечо.
Миша хватает чемодан Лилы, вытягивает ручку и опускает его на покрытую снегом дорогу.
– Вы, ребята, остановитесь здесь, верно? – кричит Миша Итану, захлопывая багажник.
Итан пожимает плечами, глядя на Лилу, та в ответ тоже пожимает плечами.
– Таков план. – Он закидывает руку на плечо Лилы и обнимает ее, она прижимается к его груди, и они пробираются по снегу к задней двери, оставив Мишу и меня заканчивать разгрузку вещей. – Ты же знаешь, твой дом нравится мне больше, чем мой собственный.
– Только потому, что моя мама позволяет нам делать все, что мы хотим, – замечает Миша.
– И это правда, – выкрикивает Итан.
Мы следуем за ними к задней двери дома, находящейся прямо напротив гаража, в котором Миша все время работал над своей машиной, и где с ним зависала я, потому что это было единственное место, в котором я чувствовала себя дома.
– Боже, Лила, эта штука тяжелая, – замечает Миша, волоча за собой по снегу чемодан Лилы. – Что ты, черт побери, набрала?
– Обычные вещи, – говорит Лила, выглядя оскорбленной.
Итан открывает заднюю дверь и входит на кухню.
– Она запасливая.
– Эй, – протестует Лила, ударяя локтем в бок Итана и входит в дом. – Я сейчас лучше с этим справляюсь.
– Верно, – соглашается Итан, следуя за ней и позволяя сетчатой двери захлопнуться.
– Твоя мама дома? – спрашиваю я, когда Миша поднимает чемодан по ступенькам.
Он пожимает плечами, открывая дверь.
– Не исключено. – Он толкает чемодан в кухню, придерживая дверь локтем. – Хотя может быть, ей пришлось выйти в утреннюю смену, или она с Томасом.
Я просовываю палец между ручками сумки.
– Но ты ведь ей сказал, верно? Что мы приедем? – Я ступаю в теплый воздух кухни, перед порогом стуча ботинками по коврику. – И причину нашего приезда? – Мой голос звучит так нервозно. Проклятие. Мне нужно расслабиться.
Миша качает головой, закрывая дверь.
– Я подумал, мы могли бы сделать это вместе.
Мои глаза скользят по маленькой кухне, в которой я много раз ела, пока росла. Не питайся я здесь, наверняка ходила бы голодная. – Звучит неплохо, наверное.
Он останавливается возле кухонного стола.
– Если только ты не против.
– Нет. Я не против. – Отвечаю я, пытаясь успокоиться. Я могу это сделать. Это не так уж страшно. Мы живем вместе уже полгода. Черт, ты почти с четырех лет жила с ним. – Мы должны сделать это вместе.
Он кивает, но его глаза цвета морской волны остаются прикованы ко мне, словно пытаются прочесть мою душу. Мне бы хотелось, чтобы он сказал мне, что там написано, потому что порой мне самой этого не понять.
Миша несколько напряженных минут смотрит на меня, потом улыбается и хватает меня за руку. Он направляет меня вокруг узкого кухонного стола и ведет по коридору в сторону своей спальни. Лила и Итан следуют в другой конец дома, где расположена небольшая гостевая спальня, в которой Итан постоянно зависал, пока мы росли.
Миша распахивает ногой дверь комнаты. Мне не удается сдержать улыбку от вернувшихся ко мне ярких воспоминаний: комната, в которой мы выросли, в которой провели множество совместных ночей, здесь он сделал мне предложение. Прекрасные воспоминания, которые напоминают мне, почему я собираюсь выйти за него замуж. На мгновение я задерживаю дыхание – эти мысли словно обухом по голове, в похожем состояние я пребывала перед тем как отправиться на свою свадьбу. Я смотрю в окно и от мысли, что мне с легкостью удастся сбежать учащается сердцебиение. Однажды я это сделала, смогу повторить вновь, но в глубине души, той части, зарытой под слоем беспокойства, понимаю, что не хочу этого. Я медленно вдыхаю через нос и выдыхаю через рот. Расслабься. Перестань паниковать.
Его кровать не заправлена и, вероятно, оставалось таковой с прошлого года, когда мы в последний раз сюда приезжали. Барабанные палочки и гитара лежат на полу перед открытым шкафом, на стене висят постеры его любимой группы, вместе с некоторыми из моих рисунков. Старая одежда громоздится на стуле возле окна, которое выходит на задний двор моего дома и на безлистное дерево, простирающееся к окну моей спальни. В комнате все еще стоит его запах, как будто аромат его одеколона пропитался в волокна ковра. Я всегда любила этот запах, простой запах, приносящий мне мгновенный комфорт даже в самые темные времена. Интересно, могу ли я просто стоять здесь и вдыхать его снова и снова, поможет он мне забыть о содержимом сумки на моем плече.
Миша скидывает свою сумку на разобранную постель и поворачивается ко мне, потирая руки.
– Готова принять душ? – спрашивает он с дьявольской усмешкой.
Я бросаю сумку на пол.
– Да, только дай мне пару секунд на то, чтобы достать одежду. Она вся запрятана под свадебным платьем.
Он скрещивает руки и смотрит на меня тревожным взглядом.
– Все в порядке? Ты держалась очень отчужденно, а теперь ведешь себя так, словно не хочешь находиться рядом со мной.
Я изображаю самую обыденную улыбку. В глубине души понимаю, что ему, вероятно, удастся разгадать все мое дерьмо.
– Я в полном порядке. – Кладу руки на его плечи и целую в обросшую щеку. – Но, если ты на самом деле хочешь знать, в сумке у меня лежат кое-какие непристойные маленькие ночнушки, которые мне бы не хотелось, чтобы ты увидел до нашей свадьбы, иначе заставишь меня их все перемерить.
Он наклоняет голову в сторону, оценивает меня и расстегивает куртку.
– С каких пор ты носишь ночнушки? – Он сбрасывает куртку, сминает ее и бросает на комод.
– Как-то Лила заставила меня сходить в «Виктория Сикрет» и купить их. – Это не совсем ложь. На самом деле так оно и было, но я чувствую себя дурой из-за того, что не сразу пришла к нему и не рассказала о дневнике и рисунках.
– А мне действительно начинает нравиться Лила. Она так хорошо влияет на тебя, – лукаво говорит он, затем глубоко целует меня, проскальзывая языком в мой рот, а после отстраняется. – Если тебя через пять минут не будет в душе, я вернусь сюда в чем мать родила и заберу тебя.
– Идет, – соглашаюсь я, после чего он выходит, держа в руке чистую красную футболку и джинсы. Как только дверь закрывается, я громко выдыхаю и кладу сумку на кровать. Дрожащими пальцами расстегиваю ее и, запихивая глубже платье, достаю коробку, адресованную мне, с обратным адресом Гэри Флеммертона из Монтаны, но не он ее отправитель, по крайней мере об этом свидетельствует записка внутри, которая была написана мамой моей мамы - моей бабушкой. И эта бессмыслица, потому что я никогда не разговаривала с ней, но она взяла на себя смелость написать мне и отправить кое-какие мамины вещи. Это странно, но в то же время заставляет меня задуматься о вещах, о которых я не хочу думать, например, о том, чтобы встретиться с ней, впрочем, неужели я действительно хочу впускать в свою жизнь еще больше людей?
Записка предельно проста, и когда я вынимаю ее из коробки и вновь читаю, испытываю те же самые чувства: сумятицу.
«Элла, я понимаю, что ты меня не знаешь и прости меня за это. Есть вещи, которые ты, вероятно, не понимаешь, или, наоборот, тебе они очень даже ясны. Возможно, Мэрилин рассказывала тебе обо мне. А возможно, она этого и не делала. Но тем не менее, я разбиралась на чердаке и нашла кое-что из ее старых вещей и подумала, что ты захочешь их иметь у себя. Я собиралась их оставить, но это оказалось слишком тяжело. Если не захочешь, тебе не обязательно их хранить. Я подумала, что возможно они тебе понравятся».
А затем написала свое имя безупречным рукописным почерком.
Я лишь однажды видела свою бабушку, и это случилось на похоронах матери. Мы и слова не сказали друг другу, впрочем, как и мой отец не разговаривал с ней. Непонятно зачем она дала мне свой номер телефона, будто это я избегала ее все эти годы. Она могла подойти ко мне на похоронах и поговорить, но вместо этого она сидела в противоположном ряду от моего отца, моего брата и меня в едва заполненной церкви, пока священник читал проповедь о жизни после смерти. Кажется, однажды она мне улыбнулась, но я не полностью в этом уверена, тогда мне было все равно, потому что меня окутало чувством вины, охватившее мое сердце и разум. К тому же, из того, что я знала о своей бабушке, она была не очень хорошим человеком.