— Хы-хы! При муже хахаля припеват. Вот до чего — и то ничего.
И вдруг это веселье нарушилось. Капитонко в залу ворвался, всех лакеев распехал, увидал, что царица Аграфена утушкой ходит, сейчас подлетел, ногами шарконул и заходил круг ей вприсядку, с прискоком, с присвистом. Песню припеват:
Разве нищие не пляшут?
Разве песен не поют?
Разве по миру не ходят?
Разве им не подают?
А у самого калошишки на босу ногу, у пинжачонка рукав оторван, карманы вывернуты. Под левым глазом синяк. И весь Капитон пьяне вина. Царь немножко-то соображает. Как стукнет по столу да как рявкнет:
— Вон, пьяна харя! Убрать его!
Капитонко царя услыхал, обрадовался, здороваться лезет, целоваться:
— На, пес с тобой, ты вото где? А я с ног сбился, тебя по трактирам, по пивным искавши!
Придворны гости захикали, заощерялись. Это царю неприлично:
— Кисла ты шерсь! Ну куда ты мостиссе?! Кака я те, пьянице, пара? Поди выспись.
Капитонку это не обидно ли?
— Не ты, тиран, напоил! Не тебя, вампира, и слушаю! Возьму батог потяжеле, всех разбросаю, кого не залюблю!
Брани — дак хоть потолоком полезай. Царь с Капитоном драцца снялись. Одежонку прирвали, корону под комод закатили. Дале полиция их розняла, протокол составили.
С той поры Капитона да амператора и совет не забрал. И дружба врозь. Мужичонко, где царя увидат, все стращат:
— Погоди, навернессе ты на меня. Тогда увидам, которой которого наиграт.
Судятся они друг со другом из-за кажного пустяка. Доносят один на другого. Чуть у царя двор не убрали или помойну яму запакостили, мужичонко сейчас ко квартальному с ябедой.
Вот раз царь стоит у окна и видит: Капитонко крадется по своему двору (он рядом жил) и часы серебряны в дрова прятат. Уж верно крадены.
Царь обрадовался:
— Ладно, зазуба! Я тебе напряду на кривое-то веретено.
Сейчас в полицию записку. У мужика часы нашли — и самого в кутузку. Он с недельку отсидел, домой воротился. И даже супу не идет хлебать, все думат, на царя сердце несет. Вот и придумал.
У царя семья така глупа была — и жена, и дочки, и маменька. Цельной день по окнам пялятся, кивают, кавалерам мигают, машут. Царь их никуда без себя не пускат в гости. Запоежжат на войну ли, на промысел — сейчас всех в верхней этаж созбират и на замок закроет.
А в окурат тот год, как промеж царем да Капитонком остуда пала, в царстве сахару не стало. Капитонко и придумал. Он в короб сору навалил, сверху сахаром посыпал да мимо царский дворец и лезет, пыхтит, тяжело несет…
Народ даже обмер. Не видали сроду да и до этого году. Еле царь бабку в комнату заволок:
— Стара ты корзина! Могильна ты муха! Сидела бы о смертном часе размышляла, а не то што с балкона рожу продавать.
Вот оне все трое сидят на полу — царица, бабка да дочка — и воют:
— Позолоту-ту сби-и-л, ах, позолоту-ту сгубил! Ах, пропа-а-ла вся краса-а!..
— Каку таку позолоту?!
— Ведь нас позолотили, мы сидели да сохли-и.
— Да это на вас золото??? Зеркало сюда!..
Ваньки-маньки бежат с зеркалом. Смолены-ти рожи глаза розлепили, себя увидали, одночасно их в омморок бросило.
Полчасика полежали, опять в уме сделались. Друго запели:
— Держите вора-мазурика!.. Хватайте бродягу!
Царь кулаком машется:
— Сказывайте, как дело было.
Вот те в подолы высморкались, утерлись, рассказывают…
Царь слушал и сам заплакал:
— Он это! Он, злодей Капитонко, мне назлил… Он, вор, меня и из города выманил. Не семья теперь, а мостова асфальтова! Ишь пеком-то вас как сволокло… Охота народ пугать, дак сами бы сажи напахали, да розвели, да и мазали хари-ти… Дураки у меня и начальники. Кланяться пришли… Взяли бы да из пожарного насоса дунули по окнам-то. Холеры вы, вас ведь теперь надо шкрапить…
— Ничего, папенька, мы шшолоку наварим, и пусть поломойки личики наши кажно утро шоркают.
Царь побегал-побегал по горнице, на крыльцо вылетел. Народишко, который ради скандалу прибежал, с крыльца шарахнулся.
Царь кричит:
— Стой! Нет ли человека, кто мужика со смолой в рожу видел? Выскочили вперед две торговки, одна селедошница, друга с огурцами:
— Видели, видели! Мушшина бородатый в сертуке туда полз с туесом, а обратно порозной.
— В котору сторону пошел?
— А будто по мосту да в Заречье справил.
— Тройку коней сюда! — царь кричит.
Тройку подали. Царь с адъютантом сел, да как дунули-дунули, только пыль свилась да народ на карачки стал. Через мост, к зарецким кабакам, перепорхнули. Катают туда-сюда, спрашивают про Капитонка:
— Тут?
— Нет, не тут.
— Тут?
— Нет, не этта!
Буди в канской мох мужичонко провалился… А Капитонко ведь там и был. Учуял за собой погоню — бороду, метлу-ту, отвязал, забежал в избушку. Там старуха самовар ставит, уголье по полу месит.
— Ты, бабушка, с чем тут?!
— Чай пить средилась. А ты хто?
— Чай пить?! Смертной час пришел, а она чай пить… Царь сюда катит, он тя застрелит.
— Благодетель, не оставь старуху!
— Затем и тороплюсь. Скидовай скорей сарафанишко да платок, в рогозу завернись да садись под трубу заместо самовара.
Живехонько они переменились. Капитонко уж в сарафане да в платке по избы летат, самовар прячет, бабку в рогозу вертит, на карачки ей ставит, самоварну трубу ей на голову нахлобучил:
— Кипи!
Тут двери размахнулись, царь в избу. Видит — старуха около печки обрежаится:
— Бабка, не слыхала, этта мужик в сертуке мимо не ехал?
А Капитонко бабьим голосом:
— Как не видеть! Даве мимо порхнул, дак пыль столбом.
— В котору сторону?
— Не знай, как тебе россказать… Наша волость — одны болота да леса. Без провожатого не суниссе.
— Ты-та знашь место?
— Родилась тут.
— Бабка, съезди с моим адъютантом, покажи дорогу — найди этого мужика… А я тут посижу, болё весь росслаб, роспался… Справиссе с заданием, дак обзолочу!
Мазурик-то и смекат:
— Золотить нас не нать, а дело состряпам. Сидите, грейте тут самоварчик, мы скоро воротимся, чай пить будем.
Капитонко в платок рожу пуще замотал — да марш в царску коляску. Только в лесок заехали, эта поддельна старуха на ножку справилась, за адъютанта сграбилась да выкинула его на дорогу; вожжи подобрала, да только Капитонка и видели.
А царь сидит, на столе чашки расставлят.
Бедна старуха под трубой — ни гугу.
На улице и темнеть стало. Царю скучно:
— Што эко самовар-от долго не кипит?
Его величество трубу снял, давай старухе уголье в рот накладывать… Удивляется, што тако устройство. Потом сапог скинул, бабке рожу накрыл, стал уголье раздувать. Старуха со страху еле жива, загудела она, зашумела, по полу ручей побежал…
Царь забегал:
— Охти мне! Самовар-от ушел, а их чай пить нету. Скоре надо заварить…
Хочет самовар на стол поставить:
— На! Где ручки-те?
Старуху за бока прижал, а та смерть шшекотки боится: она как визгнет не по-хорошему… И царь со страху сревел — да на шкап. А старуху уж смех одолел. Она из рогозы вылезла.
— Ваше величество, господин амператор! Не иначе, што разбойник-от этот и был. Как он нас обоих обмакулил, омманул…
Ночью царь задами да огородами пробрался домой, да с той поры и запил, бажоной.