— Госпожа Лидделл… — начала я, хотя хотела уточнить про Трэвис и Мэдисон. Госпожа Джонсон вздохнула.
— Стефани, детка… мы отнесли ее на конюшню. Девочкам, у которых было занятие, сказали, что она приболела. Правильно это или нет, но господин директор так решил, я не стала с ним спорить. По мне, так сейчас все узнают ли потом, разницы нет, но слишком часто что-то стали у нас случаться нехорошие вещи.
— И Нэн, — прошептала я.
— Детка, детка… — Госпожа Джонсон наклонилась ко мне, протянув руку, я могла бы предположить, что она хочет погладить меня по голове, но она бы не дотянулась. Потом она замерла, вытянув шею еще сильнее, и словно принюхалась.
Меня прошиб холод: госпожа Джонсон могла догадаться, что я тайком заходила в чужую комнату. Чем таким могло пахнуть у Джулии или в комнате Коры Лидделл? Травами госпожи Коул?
Но госпожа Джонсон ничего не сказала, с кряхтением пошла к ледяному шкафу возле окна. Некоторое время она в нем сосредоточенно копалась, потом вернулась к кафедре, достала из ящика не очень чистую чашку, посмотрела на нее с сомнением, снова вздохнула и налила какое-то средство. По классу пополз едковатый запах — значит, препарат, а не снадобье, — а госпожа Джонсон поставила чашку на кафедру, плеснула до самых краев воды из графина и сунула чашку мне.
— Пей.
Мне не хотелось ничего пить. Жажда меня не мучила, только голод, и я вяло попыталась отказаться.
— Я недавно пила чай с госпожой Коул, — призналась я. По крайней мере, я не стала скрывать, что была у нее, и могла бы объяснить зачем, если бы меня об этом спросили.
— Это алхимический препарат, — госпожа Джонсон еще раз ткнула мне в лицо чашкой. — Не слабенькая чепуха, как та, что варит Коул, потому что еще немного, и ты сорвешься, детка. Я знаю, что я говорю. Этот препарат дают роженицам, когда у них совсем не осталось сил, и стоит эта доза как половина моего жалования за месяц. Я хочу помочь тебе, Стефани, так что пей.
Препарат был отвратителен на вкус, но я послушно опустошила чашку. Прибавилось ли сил, я не поняла, во рту остался кисловатый привкус, и пить теперь мне захотелось намного сильнее.
— Мэдисон придет на дополнительные занятия? — Так было лучше, спросить не про Трэвис, которая мне нужна. — Мне надо обсудить с ней работу в теплицах…
Госпожа Джонсон покачала головой.
— Трэвис… у нее работа в конюшне. — Это не дело, необходимо поесть, приступ тошноты накатил неожиданно. — Господин Лэнгли… ему следовало обговорить это сначала со мной. Девочки теперь не будут выходить из Школы, раз даже госпожа Коул перебралась сюда?
— Ей стоило давно это сделать, — сурово заметила госпожа Джонсон. — Хотя я не пустила бы ее к себе. Я слишком стара для того, чтобы с кем-то делить свою жизнь. Тебя я всегда рада видеть, детка…
Стены класса начали расплываться. Я поняла, что мне пора уходить. Криво улыбаясь, я вышла, сделала пару шагов, и тут же желудок скрутило болезненным спазмом — не тошноты, а словно кто-то с размаху вонзил в него иглу. Я приглушенно вскрикнула — к счастью, в коридоре были только две младшие студентки, сиротливо стоявшие у окна с книгами, и они лишь равнодушно на меня посмотрели, — и бросилась в туалет.
Там тоже никого не было. Я дернула дверь кабинки, упала на колени, не почувствовав боль от удара, и едва успела склониться над унитазом, как тошнота и игла в желудке вернулись, и меня вывернуло наизнанку.
Мне случалось травиться едой, это все моя безалаберность, возле ратуши в Катри торговали всяким, а я тогда экономила на хороших обедах, но никогда мне не было так больно. Я застонала, и, выдохнув, боялась вдохнуть, чтобы боль не пришла снова. Но воздуха мне не хватало, а как только я сделала вдох, приступ нахлынул опять. Я задыхалась, не могла выпрямиться, а желудок, казалось, уже прожгло кислотой.
Потом мне стало немного легче. Голова прояснилась, правда, осталась слабость и стала даже отчетливее. Боль постепенно ушла, я еще посидела так, ожидая нового приступа, но я уже могла нормально дышать. Возможно, препарат, который дала госпожа Джонсон, оказался для меня слишком сильным, а может, его нельзя было принимать натощак.
Покалывало в пальцах рук и ног, я связала это со своей неудобной позой. В туалет кто-то вошел — Трэвис?
Я моментально забыла о боли и приступе тошноты, вскочила на ноги, пошатнувшись, и дернула за шнурок слива. Трэвис что-то напевала, возясь у зеркала. Я не стала больше терять время.
— Трэвис?
— Госпожа Гэйн! — Она удивленно обернулась. — Мы с Мэдисон и Торнтон искали вас, хотели узнать, как теперь нам работать… Госпожа Эндрюс с утра сказала, что нам запрещено выходить? И у нас не было занятия концентрации…
Не было и не будет, подумала я, а желудок слегка кольнуло. Я замерла — но нет, наверное, это уже отголоски недавнего приступа.
— Трэвис, — сказала я очень серьезно, — ты точно отнесла эту книгу назад?
— Да, госпожа Гэйн, — Трэвис распахнула глаза. Ей не понравилось, что я ее в чем-то подозреваю, но кто бы обрадовался на ее месте?
— И ты ее больше не видела?
— Нет, госпожа Гэйн.
Она, конечно, уже начала о чем-то догадываться, надо было срочно ее отвлечь, но в голову ничего не приходило.
— То, что ты рассказала тогда… ты помнишь все это четко?
Трэвис растерянно оглянулась — нет, никто не спешил ей на помощь.
— Вы считаете все это правдой?
Я пожалела, что завела этот разговор. Можно сравнить с поступком нерадивой матери, которая вместо того, чтобы утешить ребенка и убедить, что под кроватью никто не прячется, попросила: «Послушай, там кто-то есть». Трэвис побледнела, вцепилась руками в свою потертую сумку с учебниками, а я понимала — все, что я скажу ей сейчас, уже ничего не изменит.
— Я хочу выяснить, что могут знать остальные, — попыталась выкрутиться я. — Если эта книга… Она не дает мне покоя, что если она попадется кому-то еще? Мне надо понимать, как… как возражать этим слухам. Они нелепы, ты сама это знаешь, но представь, если ее прочитают младшие девочки?
Я сказала то же, что мне говорила госпожа Джонсон. Не абсолютную ложь, но что-то близкое к этому, и как это смогло успокоить меня, должно было успокоить и Трэвис, но вряд ли я была столь же убедительна.
— Может быть, я что-то помню неправильно, — наконец проговорила Трэвис. — Это же не учебник, госпожа Гэйн. Если хотите, я поищу эту книгу?
Я не сказала ей, что я ее потеряла.
— Почему ты решила, что я ее ищу?
— Вы бы не спрашивали тогда? — Трэвис уже перестала бояться. Я могла себя похвалить? Я научилась врать почти безупречно? — Но я понимаю, это будет похуже страшилок, — кивнула она. И тут же лицо ее стало напряженным, взгляд будто резанул меня. — Что случилось с госпожой Лидделл?
— Я не знаю. — Вышла ли у меня эта ложь? — Я что-то съела, встала только перед обедом. — Все равно она могла слышать, как меня выворачивало в кабинке. — Мне сказали, что она приболела. Тебе от нее что-то нужно?
Трэвис помотала головой. Она о чем-то догадывалась, но пока что молчала, и эмпус был тайной нескольких человек.
— А госпожа Крэйг?
Я заслужила медаль лжеца, подумала я. Какие почести.
— Когда я проснулась, ее уже не было в комнате. Извини, я пойду.
Я оставила Трэвис и вышла. Снизу доносились голоса — Джулия и госпожа Джонсон, различила я. Что-то рассказывают студенткам, наверное, новые правила Школы. Я постояла у лестницы, прислушиваясь, все, как я и предполагала — выходить на работы только с преподавателями, не покидать здание Школы… Потом начала говорить госпожа Коул, я услышала голос Мэдисон. Где-то там был и Лэнгли, но он молчал.
Я мечтала забиться в нору и не выбираться оттуда до самой весны. Может, тогда станет тепло, тогда все прекратится. Я все еще испытывала слабость, мне все еще хотелось есть, но боль в желудке давала понять, что идти обедать бессмысленно. Госпожа Джонсон хотела как лучше, конечно, но было ощущение, что ко мне вернулось самообладание — или то, что я могла за него принимать.
Мне нужно было выспаться.
Я услышала чьи-то шаги еще до того, как подняла голову и увидела Лэнгли. Он быстро шел навстречу мне по нашему коридору, и вид у него был встревоженный.
— Госпожа Гэйн? — Он удивился очень естественно, наверное, я тоже показалась ему искренне удивленной. Он ведь должен сейчас быть внизу? — Вам не кажется, что где-то пахнет гарью? Я поднялся сюда проверить. Без сомнения, где-то что-то горит.
Глава двадцать седьмая
У Лэнгли нюх оказался острее, чем у госпожи Джонсон? Почему он здесь, а она внизу, как будто ничего ее не тревожит?
Я принюхалась. Но ничем подозрительным вроде не пахло. Или пахло?
— В Школе газовое освещение, — продолжал озабоченно Лэнгли. — Кто-то использует свечи?
Я старалась не смотреть ему в глаза. Он мог намекать на то, что я побывала в чужих комнатах и поэтому в курсе таких деталей. Или на то, что я должна знать, брал ли кто-то свечи из кладовой. Или на что-то еще, и сложно было предсказать его реакцию. А Лэнгли не уходил и, как мне показалось, был намерен не дать пройти мне.
— Точно где-то горит.
Я ничего не чувствовала. Снизу все так же доносились голоса.
— Я… хотела бы отдохнуть, господин директор. Мне нехорошо.
Лэнгли сочувственно кивнул и указал в сторону комнаты, в которой остановилась госпожа Коул.
— По-моему, горит где-то там?
Руки у меня занемели от страха. Он имел в виду, что я могла что-то поджечь? Но меня видела госпожа Джонсон, потом Трэвис, и я застыла, не зная, что сказать или сделать. Лэнгли пугал меня или я просто не понимала его? Я осмелела и взглянула ему в лицо — ни злобы, ни агрессии, одно нетерпение, словно он стоял на старте и никак не мог дождаться, пока судья даст сигнал к началу забега. Такие же лица были у моих сокурсников в университете, когда мы проводили ежегодные соревнования, — только азарт и желание опередить соперников.
Кого собирался опережать Лэнгли?
— Мне кажется… — Я облизала губы, но нет, мне уже не казалось, хотя я допускала, что сама внушила себе то, чего нет. — Действительно что-то горит?
Я не чувствовала запах дыма, как могло быть при пожаре в здании, скорее это походило на запах горелой сухой листвы.
Лэнгли сорвался с места, будто ждал этих слов, как сигнала судьи. Я не успела удивиться и подумать, что все это могло значить, как он распахнул сначала дверь комнаты госпожи Джонсон, потом — дверь комнаты госпожи Лидделл… госпожи Коул и Эдны Стрэндж, и воскликнул с плохо скрытым восторгом:
— Зовите Фила, быстрее!
Но ноги меня не слушались, я приросла к месту. Лэнгли был сейчас не директором Школы, он был мальчишкой, поймавшим мяч, охотником, попавшим в дичь с одного выстрела. Он обернулся ко мне — глаза его странно сияли, махнул рукой и исчез в комнате. Да, теперь я явственно ощутила, как в коридоре пахнет травами, горящими травами. Госпожа Коул забыла снять чайник с огня?
Я наконец отмерла и кинулась из коридора.
— Фил!
Пришлось прокашляться, потому что голос сорвался и стал похож на беспомощный птичий писк. Недавнее мое состояние не отпускало, мне все еще было скверно.
— Фил! Сюда! Скорее!
Я бросилась обратно. Фил меня, возможно, услышал, но его «скорее» никак не было молниеносным. Лэнгли могла понадобиться помощь, я знала, что с огнем шутки плохи, хотя ни разу мне не довелось видеть настоящий пожар. Может быть, Лэнгли тоже?..
Но дым — теперь это уже было видно — шел из небольших отверстий, проделанных в сундуке госпожи Коул. Дым шел из того самого сундука, куда она сложила все самое ценное из своих запасов, но в тот момент я не подумала о том, сколько денег теряет Школа. Это было нелепо — поджигать сундук. Бессмысленно. Я тихо ахнула, а Лэнгли резким движением откинул с сундука крышку и отскочил — вовремя, потому что пламя, обрадовавшись притоку воздуха, полыхнуло, и если бы не проворство Лэнгли, его непременно бы обожгло.
— Где Фил? — крикнул мне Лэнгли, но не стал ждать ответа, одним прыжком оказался возле столика, схватил чайник, выплеснул его содержимое в сундук, и этого, конечно, не хватило, пламя уже облизывалось по верху, Лэнгли ничего не оставалось, кроме как обойти сундук и безопасно для себя захлопнуть крышку.
Пламя тотчас утихло, из отверстий повалил дым, но сразу же пропал, оставив лишь легкие серые пятна, а Лэнгли смущенно сказал:
— Ну, пусть тогда догорает?
— Сущие! — услышала я за спиной и поняла, что в коридор набилась половина обитателей Школы. Я разобрала голоса студенток, что само по себе было событием, они редко заходили в наш коридор. — Госпожа Коул, вы что, уронили туда свечу? Переселились в Школу, чтобы сжечь ее к Нечистому?
Мне не нужно было поворачиваться, чтобы оценить все ехидство Джулии. Кто-то из девочек засмеялся, остальные зашикали. Потом меня оттолкнули, и госпожа Коул вихрем влетела в комнату.
— Не надо открывать сундук, — предупредил ее Лэнгли. — Воды нет, поэтому пусть оно уже сгорит. Сундук окован, должен выдержать, — в тоне его скользнуло сомнение. — Вы очень неосторожны, госпожа Коул.
Она стояла между мной и Лэнгли, и я не видела выражение ее лица, но поникшие плечи говорили о многом. Несколько раз она вздохнула, потом выпрямилась.
— Я не кидала туда свечи, если вы об этом, господин директор! Вы знаете, какая сумма сейчас сгорает в этом сундуке? Я забрала самое ценное, что было в моих теплицах, и ладно бы, что там снадобья против простуды и легких болей, этого добра и без меня достаточно, но я положила туда то, что собиралась продать весной! — Она повернулась ко мне, и лицо ее было красным от гнева. — Скажите ему, госпожа Гэйн, чего лишилась Школа! И кто это сделал, хотелось бы мне знать?
Она смотрела поверх моей головы на тех, кто стоял в дверях, я обернулась, чтобы всех их увидеть. Может, понять, кого она подразумевает. Джулия, госпожа Джонсон, конечно же, тут как тут, подслеповато нюхает воздух, мелькает макушка Честер, маячит опоздавший Фил. Так на кого же она уставилась?
— Сущие, госпожа Коул, мы все были внизу, — фыркнула Джулия. — Вы сами всех нас видели, когда спустились. Ну, если только вы не хотите обвинить Стефани и господина директора.
— Я? — потерянно всхлипнула я и посмотрела на Лэнгли. Он нахмурил брови, покачал головой. — Я… — Сущие, я должна оправдываться и объяснять, что я не могла этого сделать! — Я… я была у госпожи Джонсон, сэр, а потом… потом говорила с Трэвис!
Я сама бы не поверила своим жалким потугам. Лэнгли остановил меня коротким жестом.
— Вас никто не обвиняет в поджоге, госпожа Гэйн.
— Еще бы кто ее мог обвинить, она пришла ко мне совершенно зеленая, — крякнула госпожа Джонсон. — Мне пришлось влить в нее препарат для рожениц, иначе бы она растянулась рядом с бедолагой Джонни. Если у тебя от природы кривые руки, Камилла, так не вали на других!
Я оказалась прямо между ними, и, наверное, именно это помешало госпоже Коул накинуться на госпожу Джонсон, но, может, и присутствие Лэнгли.
— Что вы себе позволяете, язва старая? — выкрикнула госпожа Коул. — Да как ваш поганый язык повернулся?
— Устами Дщери своей глаголет Сущая, — парировала госпожа Джонсон, нимало не смутившись. — Слушай глас ее, как слушал бы глас Сущей, да через знание снизойдет благодать.
Джулия опять хихикнула. Виной был ее характер или же они не слишком ладили с госпожой Коул? Лэнгли махнул рукой, прекращая спор, но госпожа Коул его не увидела. Краснота с ее лица спала, теперь она была очень бледной, напуганной, мне стало ее искренне жаль. Сгорели результаты ее трудов, дорогостоящие результаты, и я сильно сомневалась, что она сама могла так оплошать.
— Это… в самом деле огромные деньги, господин директор, — упавшим голосом проговорила я. — Я не знаю, что там было, но…
Госпожа Коул посмотрела на меня с подозрением. Несмотря на то, что относилась она ко мне неплохо, то, что именно я не была внизу, ее настораживало, несмотря на заступничество госпожи Джонсон. Но она ничего не сказала.