А на мне только балахон из простого, некрашеного даже полотна, на живую нитку сшитого. Явно для ритуала делали.
А мне просто принесли.
Балахон чуть великоват, под него дали тапочки – до места дойти, не то ноги замерзнут, и подол приходится придерживать, чтобы не наступить и не ляпнуться носом. Подозреваю, где-то есть шкаф с этими балахонами, как с ритуальной одеждой.
Передо мной идет Романов.
Его величество ушел куда-то, поручив Игорю Никодимовичу доставить меня на место проведения ритуала. Романов предложил мне руку и мы пошли.
Сначала меня вымыли служанки.
Потом расчесали – на мне и ниточки своей не осталось. Причем мыли интересно так…
Сначала молоко, потом вино, потом проточная вода в бассейне. У нас такие во всяких купелях устраивают, бассейн небольшой, из одной трубы вода вливается, в другую уходит. В родном мире я один раз искупалась, потом брезговала, а здесь, вот, пришлось.
Волосы мне тоже вымыли, высушили тканью и расчесали. Хлопот было…
Это не стрижка-боб, это настоящая толстенная коса, которую мыть – и то замучаешься. Но промыли.
Потом принесли балахон, помогли надеть его и оставили одну.
Романов был одет, как и раньше, а в ответ на мой вопросительный взгляд покачал головой.
– Я только до места вас доставляю. На ритуале я присутствовать не буду.
– Есть-пить ничего не надо?
– Таких ограничений нет.
– А вот эти купания?
– Не знаю. Может, как-то связано с родовой магией хозяев – магией воды, – откровенничать Романов не пожелал, даже если что-то знал.
Я пожала плечами. Ладно, все равно правды не расскажут. А ведь даже у нас в сказках что-то сохранилось…
Ты сперва в воде студеной, а потом в воде вареной… [7]
Ритуальная, обрядовая магия вообще одна из самых сложных, там каждый чих свой смысл имеет. Ладно, хоть не надо было голодать или три дня поститься – и то дело. Я бы и не то выдержала, но неохота.
Коридор закончился дверью. Старой, из такого древнего дерева, что оно от старости почернело и стало тверже камня, сразу видно. Кольцо бронзовое, и металл тоже старый.
Я не удержалась и коснулась его кончиками пальцев…
Металл ответил теплом и неожиданной лаской… ему было тяжело здесь, под землей. Он так давно здесь находится… почти тысячу лет. А до того был в другом месте, в святилище…
Дальше я узнать не успела, Романов легонько коснулся моего плеча, приглашая пройти внутрь.
И я шагнула, размышляя, то ли мы не все знаем про нашу историю, говоря, что Москва основана в 1147 году, то ли эту дверь просто удачно где-то сперли и приделали, когда Кремль строили… кто ж мне теперь ответит?
Внутри было неожиданно светло.
И душно.
Несколько десятков свечей пожирали кислород с активностью термитов, добравшихся до добычи. Комната, в которой я оказалась, была квадратов так на пятьдесят, может, и побольше, но вентиляция, наверное, не чистилась с основания Кремля.
Подзабылось, подзабилось…
Бывает.
Сводчатые колонны поддерживают стены, на потолке сложная роспись, что-то такое, астрономическое. Не стилизованные солнышки, а вполне профессиональный чертеж, надо полагать, для ориентации по сторонам света, а то и для каких-то подсчетов.
Пол сложен из грубоватых квадратных плит. Темных, почти черных… мрамор?
Нет, базальт.
Аф-фигеть!
Это откуда ж его такой взяли? Как вырубили, отполировали, привезли, это сколько стоило? Дороже чугунного моста получается!
Или просто маг земли уговорил один камень превратиться в другой?
Это возможно. Но сил требуется…
Не на сутки работа – на года.
Камни слишком инертны и не любят меняться. Они могут поддаться воде, ветру, но суть свою не изменят, а тут…
Лучше даже не думать. Хотя вряд ли это измененные камни, в ритуальном зале не должно быть посторонней магии. Те же магические светильники, хоть и дорого, но подвесить можно.
В теории можно. На практике – нельзя. Запрещено категорически. Конфликт сил может случиться, и конфликт заклинаний, Такое можно наворожить – самоубьешься, а не исправишь.
На полу был начерчен сложный рисунок, похожий на трехлучевую звезду со всякими вписанными внутрь рунами и символами.
Я пригляделась.
Чем хороша некромантия – символы смерти узнаешь сразу. Но здесь их не было.
И судя по тому, что я увидела, между мной и цесаревичем действительно желали только разорвать связь. Это неплохо.
Недоверие?
Недоверие – мое второе имя, и никак иначе. Жить хочется, знаете ли, а избыток доверия не способствует выживаемости.
– Да вы не стесняйтесь, Мария Ивановна, проходите.
Ироничный мягкий голос застал меня врасплох. За разглядыванием зала я упустила все остальное и теперь краснела.
Бывает…
Внутри уже находилось два человека.
В таких же балахонах, как и у меня – ку-клукс-клановцы обзавидовались бы. Один – его величество лично. У него было какое-то отличие, потом я поняла.
Балахон был вышит белой нитью по белому.
Второй – цесаревич Василий.
Обжег меня взглядом, попробовал сделать шаг вперед, но его величество только кашлянул – и парень вернулся в строй.
И вот за это меня хотят замуж выдать?
Не спорю, мне удобно будет, им командовать несложно, приучен, но…
Все, что делается, все к лучшему. Сядет такая тряпка на трон, и об страну все, кому не лень, начнут ноги вытирать. Все же, монархия – очень удачная форма правления, но монарх должен быть реально грамотным, сильным, умным, хищным…
А если во главе державы олень, то державу растерзают волки.
Начнут с глав-оленя, закончат…
Не закончат. В моем мире до сих пор терзают…
Я послушно прошла.
– Тапочки снимать, государь?
– Безусловно. Вот ваш угол звезды, минут через пять снимете тапочки и встанете.
– Слушаюсь, государь.
Я послушно сняла тапочки и тут же пожалела об этом. Холод голодным зверем вцепился в пятки, обглодал подошвы и начал продвигаться к коленкам. М-да.
Если это продлится долго, я артрит заработаю.
Цесаревич послушно занял второй луч звезды. Смотрел на меня он прямо-таки спаниельим взором, но рот открыть не решался.
С одной стороны я его понимала – его величество производил впечатление.
С другой… ладно – я! Человек посторонний! Но это ведь его отец! Ну что ему император сделает?
Убить не убьет, побить не побьет, поздно уже лупить, не тот возраст.
Ну и?
Чего так трусить?
Нет, не хочу я замуж за цесаревича. Совсем не хочу.
Его императорское величество установил последнюю свечу и поднялся с колен.
– Ритуал идет примерно десять минут. Постарайтесь не мешать мне, это не больно, неприятных последствий не будет. Обещаю.
Я кивнула.
Цесаревич повторил мое движение.
Император устроился на третьем луче звезды и протянул руки вперед. Это меня чуток успокоило, не стал бы он принимать участие абы в каком ритуале, верно?
Должны быть какие-то требования безопасности, ведь так?
Должны.
Под сводами кремля медленно полились слова.
Я почувствовала себя дурой – в который уж раз? Говорили явно на русском, но русском – древнем. Этот язык звучал в лесах, когда еще последователи Христа не создали свою религию. Этот язык был таким же древним, как славянские боги, этот язык помнил самого Рода.
Он раскатываться под потолком, заполнял пространство, гремел и перекатывался, словно водопад. Я выхватывала отдельный слова…
Явь…
Навь…
Правом крови…
Что-то проявлялось, что-то выкристаллизовывалось, сила натягивалась, вибрируя, словно тетива на луке…
Звезда наливалась тревожным алым огнем, пульсировала, словно живое человеческое сердце, трепетала и билась. Я подавила детское желание коснуться ладонью нарисованных рун.
Тихо, тихо, вот так…
Голос императора то становился тихим и почти успокаивающим, то гремел раскатами грома.
Я отвлеклась ненадолго.
Алое сияние метнулось вверх, захлестнуло мои ноги, поднялось до сердца, точно так же охватило цесаревича, императора – и в алых отблесках стало видно нечто…
Словно черный канат, который соединял меня с Василием.
Нетолстый, но какой-то особенно гадкий, пульсирующий.
В руке императора черным блеснул нож из какого-то камня, полоснул по жгуту. Раздался визг, словно этим ножом прочертили по стеклу.
Больно, черт!
Мне не солгали, особо неприятных ощущений не было. Так… чесотка, щекотка… в пределах терпимого. У стоматолога и похуже бывало.
Мне.
А вот цесаревичу.
Ой, ёжь твою рожь!
Парень упал на колени, скорчился, словно из него кишки тащили… это как же ему паршиво сейчас приходится?
Но чем я могу помочь?
Ничем.
Вмешиваться в чужой ритуал, да еще пытаться в нем что-то подправить – это для самоубийц. Жахнет так, что Кремль снесет, трубы потом найдут на Юпитере, а наши тушки на Сатурне. Это в романах непроявленный маг может вмешаться в ритуал проявленного мага. А в жизни…
Нет, в жизни с этим лучше не связываться. Целее будешь.
Поэтому я стояла и ждала. И единственное, что я могла…
Это – не магия. Это – кровь Полоза.
Моя вундервафля, моя страховка на крайний случай, мой резерв, о котором никому знать не обязательно.
Змей – не приворожить. Мы сами кого хочешь и заворожим, и зачаруем, и покусаем, и отравим…
Особенно – последнее.
Нил все-таки ядовит. Возможно, что ядовита теперь и я. И если в моей крови есть яд, нельзя ли его собрать так, чтобы он пережег этот жгут?
Я его не хочу, я его отторгаю, я хочу, чтобы эта дрянь убралась из меня, я ее попросту ненавижу!!!
ЗАБЕРИТЕ!!!
Истошный мысленный вопль принес свои плоды.
Словно громадная золотая змея зашипела, обвилась вокруг меня, хлестнула хвостом, будто плетью, прогоняя наглую конкурентку.
Мое-ссссс…
Не отдамсссссс.
Сссссгинь!
Жгут с моей стороны начал ссыхаться и отпадать, пара минут – и я была свободна. Я.
А вот цесаревичу пришлось хуже.
Если между двумя людьми растянуть змею, а потом один человек ее отпустит – куда денется гадина?
Правильно. Нападет на второго.
И сейчас вся ярость, вся ненависть заклинания достались цесаревичу. Обернулись вокруг него тугим жгутом…
Ёжь твою рожь!
А ведь если бы он сбросил эту пакость, все досталось бы мне.
Наверняка. И я бы вот так же корчилась на полу, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли не дать себя задушить… речитатив императора взмыл под потолок и оборвался.
Кажется, происходящее не предусматривалось ритуалом.
Звезда погасла.
Алое сияние исчезло, но черный жгут я видела отчетливо, и понимала, что происходит. Сейчас эта дрянь пытается закольцеваться, встроиться, влезть в маноядро цесаревича, как гадкая пиявка. И выжить он не сможет.
При таком раскладе – нет, не сможет.
Но что делать, что делать?!
Император стоял и молча смотрел, как борется его сын. Только так… нельзя помочь?
То, что я сделала дальше, наверное, было идиотизмом. Да я и не говорила, что умная, никогда не говорила.
Выход был только один. Если эта дрянь испугалась змеиной крови, змеиного яда, может…
Я плюнула на все и сделала ровно три шага вперед. Звезда-то небольшая, если шаг сделаешь, то уже вытянутой рукой дотянуться можно.
А, гори оно все ясным гаром! Не могу я смотреть, как сейчас молодой парень умрет! Не могу!!!
Ванька немногим младше этого балбеса, и плевать, что цесаревич, был бы крестьянин – так же помогать бы кинулась! Человек же!
– Нет!!!
Поздно.
Не обращая никакого внимания на крик, я поднесла ладонь к губам бьющегося на полу человека. И в мою ладонь впились зубы, прокусив малым, не насквозь.
Кровь хлынула в оскаленный рот цесаревича.
Я заорала от дикой боли. Кажется, из меня и кусок мяса вырвали, нет?
Но жгут вдруг дернулся, и начал сваливаться с Василия, словно обожженный.
Победа?
Победа???!
Ответа я так и не узнала, уйдя от боли в глубокий обморок.
* * *
Прохладное. Кислое. Вкусное.
Еще хочу!
– Тише-тише, Мария Ивановна. Сейчас.
Чья-то ладонь приподняла мою голову, и в рот мне полилось это самое вкусное.
Я жадно пила, потом рискнула открыть глаза.
М-да.
Это уже не ритуальный зал.
Больше всего это похоже на дамскую спальню, всю в розовых и белых тонах (кто сказал, что женщинам обязательно нравится розовое, да еще с рюшечками? Живодеры!!!), с золотыми вкраплениями, с рисунками каких-то мясистых нимф на потолке.
Чем-то холодным меня поил лично его императорское величество.
Опс…
Но подавиться меня бы и рота Цезарей на марше не заставила. И пролить хоть каплю этого счастья?
Никогда!
Я выпила, наверное, три полных стакана, прежде, чем смогла оторваться.
– Благодарю вас…
– Не стоит благодарности, Мария Ивановна. Как вы себя чувствуете?
– Отвратительно.
Я не соврала. Болело все.
Болела голова. Болели глаза. Болело горло, надо полагать от крика. Жутко болела рука, и что там… повязка?
А что под повязкой?
Лучше не думать.
– У вас прокушена ладонь, – пояснил его величество, заметив мой взгляд. – Маг посмотрел, обещает, что заживет без следа. И к вам будет ходить мой личный лекарь.
– Благодарю, государь.
– Это я вам благодарен, Мария. За сына.
Я прищурилась.
– Так я все правильно поняла?
– Вполне.
Я промолчала.
Что мне хотелось сказать?
Да много всего и не всегда печатного. Козе понятно, меня списали в расход. Его величество прекрасно понимал, что ритуал может закончиться смертью одного из нас.
Морганатический брак?
Ага, как же!
Ослабить связь, надорвать ее, сделать так, чтобы хлестнуло по мне, а не по цесаревичу…
Неожиданным козырем оказалась змеиная кровь. Кровь полоза.
Я бы выжила в любом случае, с меня это заклинание спало бы, рано или поздно, как вода со змеиной чешуи – не причинив вреда. Соскользнуло бы.
А вот в цесаревича оно глубоко впилось.
Приворот.
Цепь. Одним концом к приворожившему, другим – к привороженному. И посидите в оковах, на здоровье.
Скованные одной цепью?
Да, именно так. А результат?
Лучше о нем не думать. Ох, лучше…
Но не получается.
Я умираю, с цесаревича приворот спадает, я так понимаю, ритуал был направлен на ослабление связи, чтобы для него это прошло достаточно безболезненно. А дальше…что дальше? Можно его хоть на крокодиле женить. В наследники не годится, но в расплод – вполне. Будет еще одна побочная ветка, чего плохого?
– Что с цесаревичем, государь?
Его императорское величество помолчал пару минут.
– Жив. Лекари обещают, что придет в себя и достаточно скоро.
– Что с этой гадостью?
– Спадает. Постепенно, но спадает.
– Это хорошо, государь.
– Я задолжал вам, Мария Ивановна. За сына.
Я посмотрела прямо в ледяные императорские глаза. И не испытала никакого страха.
– Отпустите меня домой, государь? В Березовский?
– И только-то?
Я медленно прикрыла веки.
– Мне – достаточно, государь.
– Лежите и выздоравливайте, Мария Ивановна. Я дам знать вашим домашним, что вы задержитесь в Кремле на несколько дней.
– Благодарю вас, государь.
Его императорское величество вышел. А я откинулась на подушки и вздохнула.
Да, не везет мне капитально. Небось, еще и анализов с меня набрали, пока я без сознания лежала. И неизвестно какие выводы сделают.
Лишь бы в лабораторию на опыты не сдали.
А жить так хочется…
Интерлюдия.
Угрызения совести монархам несвойственны. Никакие.
Никогда.
И все же, сегодня Иван Четырнадцатый был к этому близок. Такое странное, давно забытое чувство – совесть.