Две подруги, обе влюбились в одного и того же парня, он выбрал одну из ни.
Что сделала вторая?
Она не стала плакать, не пожелала влюблённым счастья, она просто убила беременную подругу. Заманила в пустой дом, спихнула в погреб и заперла там. Убить-то рука не поднималась, это ж жестоко, а вот так, оставить, пусть сама помрет от голода-холода…
Все во имя любви!
Беременной подруге повезло, ее спасли, увезли из страны, а спустя двадцать лет ее дочь явилась требовать справедливости. Много чего там творилось…
Что меня царапнуло – когда убийцу судили, и муж от нее отрекался, она его умоляла: "я ведь тебя любила! Я все делала ради нашей с тобой любви!".
Здорово, правда?
Любовь, она такая, всеоправдательная. Или все оправдывающая?
Неважно.
Не сомневаюсь, Анастасия будет орать то же самое. И… мне ведь стало ее жалко? И еще такие же жалостливые найдутся. А поставить себя в такую ситуацию?
Представить, что между истеричной влюбленной идиоткой и ее предметом, стоишь ты?
Я, вот, стояла. Хотя и сама не знала. Чудом уцелела…
– Уже не хочешь просить за Матвееву? – угадал мои мысли Александр.
– Пошла она в болото, – с чувством сказала я.
– И пусть государь ее там хоть утопит, – приговорил жених.
– Предлагаю забыть про гадости, и пойти, повозиться с детьми, – подвела я итог.
– Согласен.
* * *
До позднего вечера мы с малышней играли в театр.
Рожденные в эпоху гаджетов и интернета, этой забавы и не знают. Но здесь-то ни айфонов, ни айпадов, приходится по старинке…
Из бумаги вырезаются фигурки. На ватмановском листе рисуются декорации.
К примеру, для сказки "Колобок" – волк, лиса, медведь, заяц, колобок, дед, бабка. Это фигурки.
Рисунок на листе – дорога через лес.
Лист крепится на мольберт, или на кульман – главное, чтобы был доступ к его задней поверхности.
Дальше – самое главное.
На каждую фигурку наклеивается железный кругляш размером с копеечную монетку. Любой кузнец такие нашлепки способен сотнями в час производить.
Берется большой магнит, или два магнита – и фигурки начинают путешествовать по листу. Естественно, озвучиваю их тоже я.
Дети – в щенячьем восторге.
Главное достоинство игры – дешевизна реквизита. Все можно нарисовать самому, своими руками. Я – пас, у меня волк, лиса и медведь все получаются на одну морду, причем – поросячью, почему-то. А вот Петя рисует просто отлично, в Березовском у него учитель был, а в столице пока не нашли. Если задержимся – обязательно найму.
Остается только вырезать его творения – и играть.
Сам художник тоже смотрит сказки с удовольствием. Александр решил мне помочь, и мы "водили фигурки" уже в четыре руки. Дети были счастливы.
Я, правда, иногда забывала пользоваться магнитом.
Обнаружилось еще одно свойство полозов…
Я могу притягивать к себе рудные жилы. Но ведь и монетки – это такой же металл. Их я тоже могу притягивать к себе, манипулировать, как пожелаю…
Если разорюсь, сделаю себе кости из свинца – и буду играть на деньги. Все с голоду не помру.
* * *
Прощание с царевичем вышло грустным.
Я и не думала, что здесь люди так отреагируют. Я привыкла к другому…
Сколько у нас преставилось президентов, политиков, премьеров, королей…
Ладно, королей я не застала, но всех остальных? Было, и не раз.
И как реагирует у нас народ?
В лучшем случае взмах рукой – еще один деньгососущийклоп помер, и что? Нам с того ни жарко, ни холодно, помер Аким – и фиг с ним.
В худшем случае еще и пожелают поглубже в ад провалиться. Такое я тоже слышала, и если хоть половина пожеланий реальностью станет – мне было бы реально страшно помирать. Если ад есть – для наших политиков в нем черти в шесть смен пахать будут, без устали, в две бригады…
Здесь было совершенно не так.
Люди шли ко дворцу.
Ехать в каретах можно было только до определенной черты, потом оставить экипаж и пешком, но большинство предпочитало прийти своими ножками. Пройти по городу…
Мы тоже не поехали, я шла под руку с Александром. Детей мы с собой не взяли, но Ваня и Петя шли рядом. Держались чуть сзади, но не отставали.
Дамы все в черном, у мужчин траурные повязки на руках, по возможности тоже черные тона в одежде, у всех – цветы.
Красные, белые, желтые…
Венков не было, здесь их не возлагают, но папоротника было – море. Почему-то здесь его обязательно добавляют в траурные букеты.
И все это летело на площадь, к гробу.
Солдаты смотрели молча, но не ругались, не разгоняли зевак, ничего не убирали…
Похороны царевича состоят из трех этапов.
Прощание на Соборной площади.
Сюда допускали всех желающих, солдаты не отсеивали даже откровенных юродивых. Разве что отвешивали пару пинков тем, кто начинал себя вести вовсе уж непристойно. Орал, матерился…
Странно, но пьяных почти не было.
Или их тоже отсекали на подходах? На месте Романова, я бы толпу агентурой набила, как арбуз – семечками. Мало ли что?
Гроб стоял по центру площади. К нему можно было подойти, проститься, правда, ненадолго. Прошел мимо – положил цветы – свободен. Да не в гроб цветы класть, а рядом. Иначе там бы весь гроб завалило в три слоя, столько их несли.
Мы с Благовещенским не стали исключением. Чин чином прошли мимо гроба, в общей очереди, не пользуясь моим колечком, положили цветы…
Я бросила взгляд на Василия. Он почти не изменился, только нос заострился и губы стали почти незаметны.
Да, так странно. Так страшно и так нелепо.
Еще позавчера он пытался мне что-то доказать, объяснить, признавался в любви – и вот. Лежит, и в нем нет чего-то очень важного.
Жизни…
Куда уходит душа?
Что там, за гранью?
Почему этими вопросами задаешься чаще всего на кладбище?
Психологи напишут развернутые тома и ответят на все вопросы. А заодно и диагноз поставят. Что до меня – мне просто жаль молодого парня, которому жить бы да жить. Радоваться жизни, влюбиться в хорошую девушку, детей наделать – вся его беда в том, что он оказался царским ребенком. А был бы пекарем или слесарем – глядишь, и прожил бы свои сто лет без лишних бед.
Жалко…
Я бросила в общую кучу букет из роз и папоротника. Темно-красные, почти черные цветы, смешались с остальной массой.
Прощай, Василий. И прости, если что было не так.
Я тебя не любила, полюбить не смогла бы никогда, но я и зла тебе не желала. Так уж спряли нить безжалостные богини судьбы.
Мойры ли, норны, рожаницы… какая разница, во что верить? Результат все равно зависит не от нас.
Прощай, Василий. И прости, если есть за что.
– Я думала, будет больше пришедших, – заметила я.
– Во-первых, часть людей отсекают н подходах, – объяснил Александр. – Сама погляди, ни нищеты, ни откровенных зевак здесь нет.
– Верно.
– Во-вторых, люди не задерживаются. Стоят здесь только те, у кого есть приглашение в собор.
– А откуда известно, у кого оно есть?
– Понаблюдай за толпой. Сама увидишь – потихоньку подходят люди, спроваживают самых настойчивых…
– Понаблюдаю. Но к нам же не подходили?
– Машенька, твое кольцо отлично заметно.
Я посмотрела на руку, которой держала спутника под локоть. И верно, диск блестел и переливался на фоне черной перчатки. Ярко, отчетливо…
– А если это подделка?
– Даже если подделка – к чему связываться?
Я кивнула.
– Понятно. Что ж, ждем.
Ждать пришлось не только нам. Во дворец сегодня не пускали никого, кроме членов императорской семьи. Даже Романова не пустили.
Я видела на площади кого-то из юртов, показалось, что мелькнул Алябьев, но подходить и здороваться мы не стали. Ни к чему. Это похороны, а не светский раут. Все ждали.
Гроб стоял до полудня.
Потом церкви разразились колокольным звоном – и на площадь вышли солдаты.
Все было четко, как на параде.
Раз – и гроб подхватывают с подставки.
Два – ставят на особую повозку, украшенную черной тканью.
Три – повозка под конвоем направляется к Успенскому собору.
И все это под протяжный колокольный звон, почти стон…
Народ тоже разделяется на две части.
Меньшая, в том числе и мы вчетвером, направляемся к собору.
Большая – раздается по сторонам.
На площадь выходит его императорское величество с семьей. Медленно проходит в собор, за ним туда же начинают втягиваться ручейки придворных, свитских, приглашенных…
У меня было приглашение, но было и колечко. Так что мы направились к собору. Когда еще такое повидаешь?
Похороны царевича – мероприятие наполовину светское. И отмечать присутствующих тоже будут, и проявленное уважение – неуважение, и кто как отнесся, и как поклонился, и куда пришел…
Никуда от этого не денешься.
Мы четверо легко попали внутрь – колечко сработало, как пропуск. Ваня с Петей откровенно поеживались, и держались за нашими спинами. Я стояла и смотрела на происходящее.
Место нам досталось не слишком удобное, за большой колонной, половину собора было просто не видно, но мне и смотреть-то не слишком хотелось. А мальчишкам хватало с лихвой.
Что у Пети что у Вани были широко открытые глаза – и такие же широко открытые рты. Мальчишки искренне удивлялись происходящему.
Патриарх лично принялся читать молитвы. Я лишний раз ощутила себя идиоткой.
Последний, кого я отпевала, был Храмов. Но там меня даже стоять не заставили – понятно же, дама после родов. Я так всю службу и просидела.
А тут-то!
Где поклониться, где перекреститься…
Называется – почувствуй себя обезьяной. И что интересно – все остальные знали, когда и что надо делать. А я?
Хотя чего удивительного, у всех людей в школе был закон Божий. А у меня – история религии. Это намного интереснее, а главное – прививает критическое мышление. Но правильно молиться не помогает.
Ну и ладно, мимикрируем.
Я просто кланялась в тех же местах, что и остальные, а что с задержкой… подумаешь? Может, я вся в горе и плохо соображаю. Или просто по жизни тормоз.
Бывает.
* * *
Служба длилась целый час.
Пусть меня считают хоть ведьмой, хоть лично родственницей Люцифера, но голова у меня разболелась не на шутку.
Запахи.
Громадное количество народа – то есть шум, гам, вонь…
Собственно, молитва. У патриарха оказался на редкость пронзительный голос, ввинчивающийся в виски подобно буровой установке.
Сначала просто закололо в висках, потом заломило всерьез. Потом я уже готова была взвыть в голос.
Слава Богу, кошмар закончился, и все потянулись на свежий воздух.
Последняя часть.
Сожжение тела. И можно будет потихоньку слинять с площади. Лишь бы не остановили… но не должны. Сегодня Кремль закрыт для всех, кроме императорской семьи.
Первым из храма вынесли гроб.
Потом потянулась императорская семья. И наконец – придворные.
Мы выходили в числе последних. Я вообще не люблю толкаться в общей массе, лучше уж немного подождать.
Мимо прошла императорская семья, потом юртовские, самые сливки общества, потом потянулась разная придворная наволочь…
– Мария Ивановна, рад вас видеть.
– Игорь Никодимович, – выдохнула я. – Здравствуйте.
– Александр Викторович.
– Игорь Никодимович.
Мужчины обменялись короткими кивками. Романов посмотрел на моих ребят.
– Ваши братья, Мария Ивановна?
– Да.
– Вы можете подойти поближе, все-таки ваше положение это позволяет.
Я покачала головой.
– Не стоит. Нам и тут неплохо.
– Как скажете, Мария Ивановна. Надеюсь, мы с вами потом побеседуем?
– Разумеется, Игорь Никодимович.
Романов отошел, и мы смогли выйти из храма.
Наконец-то. Свежий воздух.
Какое это счастье!
– Маша, соберись. Еще около часа и можно будет пойти домой, – коснулся моего плеча Александр.
Я кивнула.
Голова болела уже вовсе невыносимо, я остановилась на миг на ступеньках храма.
– Сейчас, нюхательные соли достану…
Александр посмотрел на меня – и кивнул.
– Ты вся бледная…
Чувствовала я себя преотвратно. И закопалась в ридикюль.
Вот скажите мне, как можно потерять флакон с нюхательными солями в мешочке размером с ладонь?
Можно.
Дамская сумочка – это мини-версия Бермудского треугольника. Попасть туда может все, что угодно. Вопрос – что, когда и в каком виде из нее выпадет?
В моей бесследно растворился флакон с нюхательными солями, который я лично уложила сегодня утром – мало ли кому плохо станет? Да и мне в том числе, ненавижу скопления народа.
Если бы я не стояла на ступеньках.
Если бы не окинула случайно взглядом площадь.
Если бы…
Виталий Шуйский стоял на колокольне. Я его отчетливо видела, обострившимся внезапно зрением. До последней черточки…
До узла, который он сжимал в правой руке.
Бомба?
Теракт?
Это было единственное, что мне пришло в голову. И как задумано!
Если сейчас бросить эту мерзость с колокольни – накроет всех, и правых, и виноватых, и жертв будет столько…
Что бы я сделала?
Да по старому методу – взрывчатка плюс картечь. А потом… потом можно смело захватывать власть. Никто сопротивляться не будет, здесь большую часть выбьет…
Защита?
Я бы на нее сильно не рассчитывала, против лома нет приема. Да и нет нормальной защиты от огнестрела, только механическая. От магии амулеты прикроют, а вот от механического воздействия – могут и не справиться. И не справятся. Наверняка.
Александр. Ваня. Петя.
Их вместе со мной накроет…
Что я могу сделать?
Поднять купол? Закрыть всех плитами? Обрушить колокольню?
Я не успею.
Магия земли слишком медленная, она не боевая… почему его никто не видит?
Я потянулась своей силой вперед… ахнул Александр, кто-то закричал на площади…
Его величество посмотрел вверх, вскинул руку – и словно получив удар кулаком – Виталий полетел назад, наверное, упал на пол. А сверток упал вниз.
И в воздухе вспыхнуло ослепительное солнце.
Я сообразила правильно.
Взрывчатка плюс картечь, нет спасения. Взрыв снесет щиты, и картечины, мелкие, металлические, найдут свои цели…
Сколько ж успевает охватить взглядом человек за доли секунды?
Императора, вскинувшего руки. Но магия воды… Чем она тут поможет?
Романова, который бросается вперед – зачем? Защитить?
Какого-то мага из юртов, который с исказившимся лицом, поднимает руки – и вверх взмывает протуберанец огня…
Чтобы активировать даже самое простое заклинание требуется хотя бы пара секунд, а их-то ни у кого нет.
Я сделала единственное, что мне оставалось.
Земля – не боевая магия. Но кое-что я могу…
Одним усилием я активировала три заклинания.
В воздух поднялось облако пыли, навстречу огненному цветку, расцветавшему над головами людей.
Каменная ступенька под моими ногами вздыбилась, подобно атакующему кабану – и я полетела по лестнице.
И последнее, третье заклинание…
В моих жилах течет кровь полоза. Я могу притягивать металлы… чем картечь в воздухе отличается от железной руды?
Ничем.
На несколько секунд меня еще хватило.
Призыв, только призыв…
Я еще успела осознать, что ко мне летит облако металла.
А потом не было ничего. Только темнота – и адская боль где-то на самой границе сознания…
Интерлюдия.
– Виталий, подстраховки у тебя не будет. Но если ты все сделаешь правильно – ее и не потребуется.
– Сделаю, отец.
Виталию не слишком хотелось рисковать собой. Но – или пан, или пропал. По здравом размышлении Шуйский решил никуда не бежать, как ни настаивал отец. Бессмысленно бегать от снайпера – умрешь уставшим.
Сейчас они в розыске, рано или поздно их найдут – и поступят решительно.