— Нет. Потому что ты непохожа на других атлантиек. А это отличная новость!
— Чем же она отличная?
— Тем, что мы можем попробовать все исправить. Ты сама сказала, что умеешь плести косы. А превратить штаны в юбку — не проблема.
— Ты купишь мне одежду, как у местных?
— Пффф. Говоришь так, словно эти лохмотья чего-то стоят. Нет, я поступлю иначе, — Ник многозначительно смотрит на куртку-трансформу, сиротливо лежащую на кровати и потирает руки.
— Нет-нет-нет, — протестую я. — Зачем это нужно, если я все равно сижу дома?
Он уже особо не слушает меня, берет вещь в руки и раскладывает ее на покрывале. Переворачивает так и эдак, задумчиво потирает подбородок.
— Может, тебя и не придется изолировать от общества… Представь, вдруг предоставится возможность ходить везде, где захочешь? И препятствие на пути — одна лишь крохотная, незначительная деталь одежды…
Никель, искуситель со стажем, поблескивает глазами, вставляя между фразами многозначительные паузы, чем подстегивает мое воображение не хуже кнута. Идея переделать костюм явно увлекла его не на шутку. Почему ему так нравится экспериментировать с моим внешним видом? Наслаждается ролью кукловода, переодевая живую марионетку по своему желанию? Или никак не наиграется с костюмом для межмировых перемещений, умеющим менять цвет и фасон по воле хозяина?
Как бы то ни было, это уже не важно. Поведясь на туманные намеки и польстившись шаткой надеждой попасть на вечернее празднество, я позволяю вытворять со мной все, что угодно.
Тимериус, явившийся спустя полчаса после ухода Мирро, застает странную и слегка бесстыдную картину: я стою перед вольготно рассевшемся в кресле Никелем, сверкая румянцем, голыми плечами и коленками. «Одна лишь крохотная деталь одежды» оказывается грандиозным преуменьшением задачи, поставленной Ником самому себе. Куртка в процессе почти не участвует, штаны и вовсе отложены до лучших времен. Главным объектом метаморфоз становится нательная майка — именно она и скрывает мои прелести. Существенно удлинившись, чуток расширившись и поменяв цвет с белого на серо-зеленый, она становится похожей на экстремально короткое платье.
Я, запасясь терпением, стоически переношу щекотку, порождаемую медленно разрастающейся тканью, морщусь и преодолеваю порыв снять майку и зашвырнуть ее куда подальше.
Ник же — спасибо за недюжую выдержку! — рассматривает меня с чисто профессиональным интересом. Велит повернуться то вправо, то влево, отвернуться и накл… Нет, вот наклоняться точно не буду!
— Собираешь принцессу на бал? К чему эти напрасные усилия? — спрашивает Тим, оправившись от первоначального шока.
— Что-то забыл? — Никель с неохотой отвлекается от своего занятия. Он прямо-таки старается быть вежливым, но это получается из рук вон плохо.
— Я всего на минутку, — хамелеон отвечает ему с такой же холодностью. — Принес одежду для Варри.
Я только сейчас замечаю, что Тимериус держит в руках сверток ткани лазурного цвета. Похоже, он сам пришел к тем же выводам, на которые нас натолкнуло признание юного островитянина.
— Покажи! Это ткань с соседнего острова?
— Не ткань, а целое платье, — атлант улыбается в ответ, разворачивая и держа платье за плечики.
— Ух ты… — у меня вырывается восхищенный вздох.
Это не самый красивый наряд из тех, что я видела. Ему далеко до стильных шмоток российского масс-маркета, и еще дальше (примерно, как до Луны) до футуристических одеяний Набила, поражающих строгой и в то же время дикой в своей угловатости красотой. Но по сравнению с изношенным гардеробом местных, принесенная вещь — верх роскоши и изысканности.
Ткань немного шершавая, напоминает качественную мешковину, но при этом плотная, промежутков между нитями почти не видать. Цвет сочный и насыщенный, смесь ультрамариновой зелени и глубокого синего. Перепады в окраске имеются, но смотрятся они выигрышно: темный подол плавно переходит в осветленный лиф, напоминая игру света в морской воде. Фасон незамысловатый, но смелый: два длинных отреза ткани, соединенные между собой шнуровкой.
— Эмм… В этом точно можно идти на улицу?
Тимериус протягивает платье мне.
— Померяй и убедись сама. Размер должен подойти.
— Можно? — я поворачиваюсь к Нику.
— Зачем ты спрашиваешь его? — удивляется Тим. — Любой атлант заметит разницу между настоящим платьем и подделкой.
Я и сама не знаю, зачем мне разрешение мужа. Видимо, невольно просыпаются старые инстинкты.
Ник на мгновение застывает, но быстро принимает незаинтересованный вид и неопределенно машет рукой.
— Как хочешь. Можешь надеть и его, но это было бы неразумно.
— Почему?
— Транс-форма создана для того, чтобы оберегать путешественника от различных опасностей, поджидающих в чужих мирах. Мой совет, как ее изобретателя — не расставаться с ней никогда. Она защитит. Конкретно сегодня, например, от жесткого космического ветра сливающихся галактик. Если атланты привычны к повышенному радиоактивному фону, то хрупкие Варрины органы могут пострадать, подвергшись массированной атаке заряженных частиц.
— Что действительно неразумно, там это выходить в люди в подобном… хмм, облике, — Тим выразительно смотрит на мою майку. — Ладно, мне пора. Хочу успеть переговорить с гереро до наступления праздника, — он подмигивает и уходит. Опять.
Мне грустно, что он ушел. Я ведь даже не успела поблагодарить его за помощь с тралом. Сминаю в руках принесенное платье, стоя перед дилеммой. Я так устала от постоянного ношения текстильно-технологического феномена, что готова пожертвовать своим здоровьем ради нескольких часов, проведенных в нормальной одежде.
Спрятавшись в спальне, примеряю лазурный наряд и безо всякого зеркала понимаю, что смотрюсь в нем убойно. Майка, чуть-чуть прикрывающая задницу, по сравнению с ним кажется цветочками.
— Ну что там? — кричит Ник. — Хорошо село? Я хочу посмотреть!
— Ничего особенного! Смотреть абсолютно не на что! — кричу я в ответ, боясь, что он зайдет и увидит меня в этом прикиде.
Ну и платье принес мне Тимериус! Стоит выйти в нем «в люди», как мужская часть острова попадает к моим ногам, сложившись штабелями, а оставшаяся женская — возненавидит уже по-настоящему. Никель оскорбиться, что я предпочла платье от атлантийского друга, а я заработаю лучевую болезнь или рак.
— Варисса? Сейчас войду, — угрожающе доносится с той стороны двери.
— Не надо! Мне осталось только причесаться, — я решаюсь. Смахиваю пыль с ботинок, расчесываюсь и заплетаю косу. Всего одну — со сложной прической лень возиться, да и времени уже нет. Обстановка неумолимо накаляется, ощущение надвигающегося, как гроза, веселья сдавливает грудь свинцовыми тисками. Я боюсь пропустить что-то важное, увлекшись долгими сборами.
Толкаю дверь и выхожу в гостиную. Интересно, будут ли на площади танцы? Сердце выстукивает неровный ритм, то сбиваясь на польку, то переходя на вальс, то вообще пропуская жизненно важные удары.
— Все ясно, не объясняй! — Ник, до этого стоящий лицом к окну, раздраженно машет рукой и поворачивается ко мне, — Мимолетный порыв взял верх над благора…
Он давится последним словом, разглядев меня как следует, и застывает в нелепой позе, с открытым ртом и широко распахнутыми глазами.
— … зумием… — наконец выдавливает он.
Фигура у меня отличная. В меру стройная и рельефная. Платье, вне человеческого тела прикидывающееся невинной, хоть и симпатичной тряпкой из высушенных водорослевых волокон, на деле оказывается коварным обманом. Мошенничеством. Если обычная одежда создается для того, чтобы прикрывать, то оно — чтобы оголять. Небольшие лямки, декольте, полоса ткани спереди, полоса сзади. И всё. Между ними — такие же по ширине зазоры, эффектно перетянутые узкими, кое-где вдавливающимися в кожу, шнурками. Да, все стратегически важные места задрапированы синей материей, но это, право, почти не заметно, когда по бокам зияют длинные разрезы, сверкая краешками белых окружностей в районе груди и покатыми холмами бедер. Даже целомудренная коса не может сгладить общего впечатления.
— А где твоё…?
Он смущается и не может закончить фразу, еще больше смущая меня. Ёба-боба, вот почему не сделать вид, что ничего особенного не происходит?! Деликатно промолчать и перестать глазеть на меня.
— Его нет, — отрезаю я. Уж лучше прослыть последней потаскушкой, чем надеть под подобное платье нижнее белье.
Идти в нем — чистой воды безумие. Глупая прихоть, каприз и ничего больше. Разве мало того, что я буду на празднике? И, может, поэтому мне так хочется это сделать. Выкинуть что-то сумасшедшее. С каждой секундой, проведенной в синем платье, я влюбляюсь в него все больше.
Через открытые ставни долетает теплый ветер, в переулке сгущается тьма. Издалека доносятся многочисленные голоса, складывающиеся в нестройный вибрирующий гул. К ним присоединяются барабаны. Со сквозняком внутрь жилища долетают дух приключений, свободы и чего-то смутно знакомого, сладкого и манящего… Того, чему я пока не могу дать определения.
— Ты не боишься местных? — спрашивает он.
Я не отвечаю. Знаю — он все поймет без слов. Моя маскировка под местных женщин, внешность, прическа уже не имеют значения. "Я должно быть на площади сегодня" — душу наполняет уверенность, понятная, как прямое указание, присланное то ли подсознанием, то ли самой Вселенной… Да и есть ли разница? Сегодня мое подсознание — и есть Вселенная.
— Встречный вопрос: а ты не боишься, что я призову на головы местных тысячу и одно несчастье?
Никель ухмыляется и берет меня под руку.
— Будь, что будет. Их уже не спасти…
Я смеюсь, и мой смех заглушает его следующую фразу.
— Как и меня, — еле слышно бормочет он себе под нос.
1) Как утверждают моряки, корабли, суда и прочие управляемые человеком конструкции «ходят» по морю, а не «плавают».
2) В некоторых уголках Сопредельных миров, как и сотни лет назад, концентрические круги наносят обычными чернилами. Сейчас татуировки иных скорее дань традиции, чем необходимость, а вот в древности с помощью них люди помечали свою сопричастность к тайне Объединенной Вселенной и параллельных миров.
9. Последний подарок Тимериуса
Я молчу всю дорогу от дома. Не могу собрать мысли в кучу и оторвать взгляд от неба. Спотыкаюсь и торможу, Никелю приходится почти волочить меня за руку. Он стоически терпит мою неуклюжесть и дает вдоволь насмотреться, снисходительно ухмыляясь. Сам-то уже видал это зрелище, и не раз.
Сегодня ночная облачность обходит остров стороной. Тучи громоздятся на горизонте, не решаясь подойти ближе и скрыть людей от наступающего космоса. И космос, словно желая отыграться за все пропущенные часы простоя, обрушивает на наши головы килотонны ослепительной красоты.
Планета Атлантис находится в невыносимо живописном (и оттого радиоактивно опасном) районе галактики. Близость крупного звездного скопления, окрашивающего добрую треть неба в розовато-зеленоватый цвет, оттеняется черными клубами газовых облаков, застывших гротескными изваяниями. Россыпи далеких солнц бьют навылет прямо в сердце, взывая сотнями вопросов, пробуждая странные желания. Живот скручивает в сладком спазме ожидания.
Кажется, я оставлю на этом острове нечто большее, чем просто здоровье — я оставлю здесь частицу души. Мне никогда не забыть этот вечер, никогда не забыть это небо.
Стоит нам приблизиться к центру острова, как в мир звезд врывается громкий шум толпы, звуки музыки и смех. Кругом горят костры, чадят факелы, воткнутые в высокие держатели. Обстановка на празднике немного напоминает утреннее сборище: много людей и мало свободного места. Вот только сейчас ночь, и недостаток света становится нашим союзником. Я могу рассматривать островитян и надеяться, что им не до меня.
А местные-то похорошели! Празднуя удачную сделку, не пожалели обновок, надели все самое лучшее. При взгляде на женщин мое волнение из-за собственного непотребного вида проходит. Тим не зря притащил мне именно это платье: похоже, сегодня в программе феерия оголенных участков тела или что-то в этом роде. Не удивлюсь, если ближе к концу устроят конкурс на самый развратный наряд и выберут Королеву стриптиза.
Мои собственные разрезы на фоне творящегося беспредела блекнут, и Ник начинает все больше внимания уделять откровенным фасонам атлантиек. Я не отстаю от него и в открытую пялюсь на подтянутые фигуры атлантов, дружно снявших все выше пояса.
— Улыбайся, — говорит он, когда мы пробираемся через скопление людей к праздничному действу, и я улыбаюсь. Мне хорошо.
Дырявое платье и коса сыграли свою магическую роль: взглядов со стороны местных поуменьшилось, и они стали куда благосклоннее. Сама мысль о том, что что-то может пойти не так, кажется кощунственной.
— Ты ведь соврал про излучение, да? — не переставая улыбаться, цежу я сквозь сомкнутые зубы. — Просто не хотел, чтобы я шла в его платье.
— А вот и нет. Ты будешь наказана за опрометчивое решение, поверь мне. Болезненней всего на облучение отреагирует кишечник. Сначала начнутся проблемы с жкт — тошнота, вздутие, запоры. Затем…
— Довольно, я поняла, — перебиваю его и отхожу в сторону, не желая слушать подробности собственной будущей немочи. Мое избавление от забот уже спешит навстречу, сверкая белоснежной улыбкой и освещая темный вечер не хуже факела. Тимериус успел избавиться от безрукавки, и теперь наравне с другими атлантами красуется обнаженным прессом. Жду, что он похвалит меня за выбор синего платья и отвесит тонну комплиментов, но он придирчиво осматривает меня с головы до ног.
— Неплохо, но кое-чего не хватает, — выдает он после детальной проверки моего вида.
Лезет в карман брюк и достает маленькую блестящую вещицу. Я вижу пару высушенных плавников фиори, сцепленных между собой по типу бабочки. Один — розовый, отливающий синим, другой — ярко-желтый. С обратной стороны приделана тонкая шпилька.
— Я…
— Это подарок, — атлант поднимает руки и вставляет красивое, сияющее украшение мне в волосы.
— А теперь пойдем. Сейчас начнется все самое интересное.
Он тащит меня за руку ближе к центру площади, где оставили небольшое свободное пространство. Прямо посередине горит жаровня, желтые языки пламени взвиваются вверх и почти затмевают свет звезд. Вокруг прямо на земле расположились музыканты — все те же полуодетые атланты. Мужчины держат в руках инструменты, некоторые их них представляют собой разновидности барабанов, другие непохожи ни на что, виденное мной прежде.
Внезапно музыка обрывается, в воздухе повисает гулкая тишина.
— А что начнется-то? — шепчу я Тимериусу. Мне некстати вспоминается упоминание Никеля о возможных жертвоприношениях.
— Гереро будет говорить с людьми, — из уст хамелеона это звучит так почтительно, что я не решаюсь шутить и уточнять причину значимости сего события. Достаточно и того, что наконец увижу таинственного правителя, держащего в страхе целый остров.
В дальних рядах напротив возникает волнение. Меняясь местами, сдвигаясь и утрамбовываясь, атланты образуют коридор, ведущий к одному из домов. На потускневшей облицовке здания выделяется огромный глаз, намалеванный дешевой краской. «Просто, но со вкусом», сказала бы я об этом художестве днем. Но в свете костров кажется, что взгляд единственного ока проникает в самую душу, а зрачок, зияющий черной дырой, напоминает провал в потусторонний мир.
Дверь дома открывается, и на пороге, под аккомпанемент из дружных вздохов, возникает высокая фигура. К ней тут же бросаются двое молодых атлантов, берут гереро под руки и помогают ему сделать первый шаг. Сначала эта услужливость отдает раболепием, и лишь спустя минуты благоговейного молчания, сопутствующего передвижению процессии по живому коридору, я понимаю — гереро прожил на свете достаточно долго, чтобы заслужить подобное обхождение. Он не просто стар, а невероятно, поразительно древен.
Меня ввела в заблуждение его стать: несмотря на возраст, пожилой атлант держится прямо и идет сам, опираясь на длинноволосых парней.
Чем ближе он подходит к центру площади, тем явственней я ощущаю в нем иного. Вовсе не старость заставляет его периодически клониться к земле и еле переставлять ноги — его тянет вниз мудрость, накопленная атлантами за тысячи лет существования. Его сила грандиозна, но вызывает совсем другие эмоции, нежели сила других знакомых мне чтецов: не страх и не растерянность перед лицом чужой могущественности. Она не нависает над головой тяжелым клинком, а расправляется широким, надежным крылом, позволяя спрятаться и укрыться в спасительной тени.