Баркас ударяется об амортизаторы пристани, и на сушу протягивается лестница.
— Мне уже стоит готовиться к худшему? — шепотом спрашиваю Никеля.
— Скорее всего, да, — также тихо отвечает он. — Не думаю, что люди с островов встречали много иномирцев — туристы обычно пользуются другим транспортом. Может, повезет, и удастся обстряпать прибытие без лишнего шума.
Его надеждам не суждено оправдаться. Огромная площадь сразу за причалом словно создана для торжественных встреч и проводов, и, несмотря на раннее утро, поглядеть на наше появление собирается чуть ли не весь остров.
Мы производим фурор. Это заметно, в первую очередь, по круглым, как плошки, глазам детей, выбежавших вперед взрослых, и удивительному молчанию, повисшему над островом. Как такая большая толпа умудряется стоять так тихо? Слышен каждый вздох прибоя, каждый шлепок волны о пирс.
Взваливаю рюкзак на спину в твердой решимости не выказывать землянской слабости, но качка, узкая лестница и тяжелая ноша вызывают целый ряд опасных колебаний собственного тела: опасаясь, как бы я не рухнула вниз, Никель все-таки отбирает у меня сумку.
Стоим нам ступить на остров, как толпа приближается, окружая и рассматривая нас жадными глазами. На лицах встречающих нет ни капли агрессии, и это внушает оптимизм. Несколько детских ладошек тянутся ко мне, словно желая пощупать и убедиться в реальности, и я испуганно придвигаюсь вплотную к Нику. Мужчина обнимает меня за плечи, и я не сбрасываю его руку.
Тут должно наступить время торжественных речей и приветствий, но ничего этого нет. Молча, спокойно и уверенно обводя земляков взглядом, Тимериус идет сквозь толпу, направляясь к скоплению зданий. Также спокойно, признавая за ним первенство, Никель идет следом.
Я пытаюсь представить себя на месте жителей острова и посмотреть на нас их глазами: высокий и утонченный Тимериус похож на предприимчивого сына капитана и хозяина судна. Никель, который не может похвастаться ни ростом, ни утонченностью, берет силой, напористостью и харизмой, скорее смахивая на мускулистого работника порта (два рюкзака, заброшенные на спину, и следы недавней драки на лице лишь усиливают это впечатление).
Насчет своего облика я могу только гадать: глаза блестят от волнения, под ними — тени от бессонной ночи (психоделическое беспамятство внутри кротовой норы ведь нельзя назвать отдыхом?). Длинные русые волосы, накануне вытянутые по набилинскому обычаю, не могут решить, то ли остаться прямыми, то ли завиться в родные локоны, и, проиграв схватку с влажностью, принимают промежуточное состояние. Ветер развевает их за спиной, периодически поднимая вверх и забрасывая на лицо… Не знаю, как лучше вести себя: продолжать хмуро сверкать глазами или попытаться улыбнуться? В моем демоническом обличье это может показаться зловещим.
С моря доносится прощальный гудок — капитан баркаса отчаливает, растроганно махая нам вслед. Кажется, старик до конца сомневался, что ему действительно заплатят.
— Он слишком много знает… — Ник, прищурившись, смотрит ему вслед.
— Думаешь, надо было его убить? — спрашивает Тимериус.
— Звучит разумно.
Робко смеюсь. Я вовсе не уверена, что они шутят.
Встретившая нас толпа постепенно рассеивается, жители расходятся по свои делам. Остается лишь несколько самых настырных мальчуганов, неотрывно следующие за нами вглубь острова. Они все отращивают волосы, но вместо кос сзади красуются обычные хвостики. У самого старшего из них, паренька лет десяти, имеется татуировка на одном из предплечий: видно, он очень гордится ею — то складывает руки на груди, то упирает их в бока, выставляя наколку на всеобщее обозрение. Стоит мне обернуться, чтобы внимательнее разглядеть маленьких преследователей, как они с хохотом бросаются врассыпную, прячась за выступами домов.
Тимериус смотрит по сторонам, подмечая одному ему значимые детали, прислушивается к речи мальчиков и, наконец, утвердительно кивает своим мыслям.
— Если я правильно понял, на этом острове правит иной.
— ПРАВИТ ИНОЙ? — переспрашиваю я.
— Да. На небольших образованиях вроде плавучих островов правителем выбирается один из местных, уважаемых людей. Их называют гереро. Часто ими оказываются иные.
— Так здесь монархия, что ли? — моему удивлению нет предела. От столь древней и мудрой цивилизации я ожидала другого общественного строя. Коммунизма, например.
— Фактически, да, но на континенте другие порядки. Тебе нужно поговорить с ним, Ник, и спросить разрешения плыть на его острове.
Никель глубоко вздыхает и на секунду прикрывает глаза. Перспектива обращаться с просьбой к местному царьку явно не вызывает у него энтузиазма. Он резко оборачивается в сторону мальчишек, делая страшное лицо. Гримаса таинственного, странно одетого чужеземца действует моментально: маленьких островитян сдувает, словно ветром.
— У тебя, Тимериус, это получится лучше. Вселенная, я даже не представляю, как с ним взаимодействовать! Мы из разных ячеек общества. Да ладно, ячеек! — мы просто из разных времен. Я ученый из мира будущего, а он — что-то среднее между вождем и шаманом планеты, которая из будущего шагнула в прошлое! О чем мне с ним разговаривать?
Как ни странно, я с ним полностью согласна. Дипломат из Никеля никудышный. Один лишь Тим знает, чего ему стоит проглотить шпильку в адрес родного измерения и не ответить оскорблением в ответ.
— Вы найдете темы для разговора, поверь, — он говорит спокойно, но в его глазах читается затаенный гнев. — Гереро Стронцо — тоже чтец.
Тут напрягается уже Никель. Да и у меня в животе скручивается непонятный комок волнения. Последняя наша встреча с другим чтецом — Магарони — закончилась их противостоянием, синяком, все еще красующимся на его лице, падением лифта и нашим поцелуем.
— Ну ладно. Как найти этого Стронцо?
— Он живет в самом центре, любая из улиц приведет тебя к нему. На самом доме нарисован большой глаз. Думаю, муж из мира будущего не заблудится в простецком поселке Атлантиса.
— Не заблудится, — это больше похоже на угрозу, чем на обещание.
Отделавшись от Ника, Тимериус заметно веселеет.
— Пойдем, — он заговорщицки подмигивает мне, — я покажу тебе, чем живут острова. У тебя ведь нет предубеждения против этого места?
— Эээ… — радуюсь, что хотя бы один из моих спутников не умеет читать мысли. — Нет, конечно. Главное, чтобы это было безопасно.
Тимериус хохочет в ответ.
— Самое безопасное место — рядом со мной. В любом из измерений. Запомни это, землянка, и держись поближе.
Он ведет меня в противоположную сторону от пятого причала. Мы попадаем в большой муравейник, проходя поселок чередой узких и темных улиц. Жилые дома поблизости выглядят незамысловато, напоминая добротные сараи. Их крыши смыкаются над головой, образуя второй жилой уровень. В эти переходы свет попадает лишь через глубокие колодцы, пробитые на одинаковом расстоянии друг от друга.
— Плавучие острова существуют независимо от остального мира. Они умеют не только дрейфовать по течению, но и плыть в заданную сторону. Им не страшны шторма, они сами вырабатывают электричество, опресняют морскую воду, добывают пропитание.
Он показывает на многочисленные ветряки, возвышающиеся над постройками.
— Здесь нет ни капли топлива. Ветер, солнце и волны — вот и все наши источники энергии. Я рад, что ты попала именно сюда. Моя раса очень близка к природе, но больше нигде эта связь не чувствуется настолько остро, как на островах.
Тимериус не врет. Ему и правда нравится рассказывать мне о жизни родной планеты. В его словах чувствуется море завуалированной гордости. Он соскучился по дому. Мало-помалу и во мне просыпается интерес.
— Из чего они сделаны? Этот материал не похож на металл.
— Каркас сделан из углепластика. Он легкий, прочный и долгое время не подвергается коррозии. А вот что внутри… Мало кто из местных интересуется этим. Некоторые острова очень старые. Их начали строить еще до катаклизма, когда полярные шапки таяли, и суши оставалось все меньше и меньше. На поверхности океана после затопления городов плавали тонны мусора — пакеты, пластиковые бутылки, консервные банки… всего и не перечислить. Его собирали и помещали внутрь островов. Сейчас продолжают поступать также: мы производим очень мало медленно разлагаемых отходов, и те надежно спрятаны, чтобы не вредить океану.
— То есть, остров изнутри набит мусором? Под нами — гигантская плавучая свалка?
Тимериус смеется.
— Знаешь, я не бывал внутри. И большинство жителей острова тоже. Знаю только, что тот, самый первый пластик, должен был разложится давным-давно.
Он поворачивается и смотрит на меня со странным выражением. Так, словно видит впервые. Нет, не так: словно впервые видит во мне то, чего никак не ожидал увидеть.
— Хочешь экскурсию в недра острова?
Услужливое воображение тут же рисует образ свидания (свидания? при чем тут свидание?!) посреди живописных помоечных гор, и я отвечаю атланту точно таким же взглядом.
— Нет! С чего ты взял?
Он облегченно вздыхает.
— Ты права. Удивительного хватит и на поверхности.
Мимо нас пробегает дюжина атлантов. Они перебрасываются непонятными терминами, спеша в сторону берега.
— Косяк фиори (1) в лиге от острова, — Тимериус понимает в сказанном больше меня. — Сейчас начнется охота. Посмотрим?
Мы бежим вслед за местными. Улочка выводит нас на широкую открытую площадку перед морем. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, выходит из-за облаков, постепенно раскаляя набережную. Стойкий запах рыбы, кажется, въелся в сам воздух.
В земле находится несколько больших створок: по команде главного, руководящего процессом атланта, они разъезжаются в стороны. Я осторожно подаюсь вперед, удовлетворяю любопытство и отхожу еще дальше: внизу, на расстоянии метров пяти, виднеется синева моря.
Огромная сеть, похожая на лохматый разноцветный жгут, трогается и летит в дыру, с плеском уходя под воду. Десятки пирусов, атлантийских чаек, облюбовавших трал (2) в качестве насеста, с протестующими криками взмывают в небо, но не улетают, а продолжают кружить в небе, предвкушая скорую трапезу.
Тимериус застывает у проема, вместе с остальными атлантами ожидая дальнейших действий. А потом происходит странное: солнце начинают бежать по небосводу с запада на восток. Только что оно светило в затылок, и вот уже слепит глаза, остановившись прямо напротив.
«Остров поворачивается!», — доходит до меня.
Слабый толчок, еле ощутимая дрожь под ногами, и плавучая конструкция приходит в движение. Внутри острова просыпаются, дышат, набирают ход огромные турбины, толкающие его вперед. Волны, минутой ранее лениво бьющиеся о пристани, закипают бурунами — остров быстро вгрызается в водную гладь.
— Вышли на след! — кричит мне Тимериус.
Не проходит и десяти минут, как рыбаки, оживившись, показывают на люк. Канаты, удерживающие сеть, наматываются на лебедку, все выше и выше подтягивая улов к острову. Я до боли в глазах всматриваюсь в нещадно бликующую воду, но не вижу ничего, кроме блеска. Наконец из глубины проступают очертания светлого, хаотично перемещающегося вихря. Прорезая воду разноцветными плавниками, на поверхности бьется рыба: самые верхние фиори, теснимые нижними, вынуждены чуть ли не выпрыгивать из воды.
Тимер бросает мне рюкзак и раздевается выше пояса. Берет одно из сложенных неподалеку копий, пару секунд целится и сильным движением руки посылает его в трепещущую воду. Я ахаю — спустя мгновение атлант ныряет и сам, стрелой входя в море вслед за оружием.
Я подбегаю к дыре, забыв о страхе. Сначала показывается голова Тимериуса, затем рука с зажатым в ней трофеем. Бросок оказался метким, на острие древка трепещутся три рыбины. Тимериус, мокрый и донельзя довольный, поднимается по скинутой веревочной лестнице и встает рядом со мной, красуясь уловом. У фиори есть несколько необыкновенных чешуек около жабер — они блестят на свету, соревнуясь по яркости с серебряными монетами, высокий жесткий гребень от головы к хвосту и сверкающие плавники, отливающие всеми цветами радуги.
Позади раздаются жидкие хлопки: вернувшийся от гереро Никель аплодирует Тимериусу, не пытаясь скрыть гримасу отвращения.
— И к чему эта демонстрация первобытной жестокости? Чтобы произвести впечатление на Вариссу? — он старается не смотреть на судорожно разинутые рты, выпученные глаза, потеки крови и смятую рыбью чешую в тех местах, где оружие вошло в гибкие тела.
— К тому, что мы ничего не ели еще с Набила! — щерится Тимериус. Он тоже блестит на солнце, лучи отражаются в каждой капле на коже и волосах, делая его похожим на отлитую из золота статую греческого бога. Молодого, красивого, и, моментами, смертельно опасного.
— Мы не будем это есть.
— Эй, говори за себя! — протестуя я. Мне тоже жалко рыб, но при упоминании еды желудок скручивается в болезненном спазме голода.
— И чем же ты будешь есть, Ник? — вкрадчиво спрашивает Тимериус, направляясь к стоящим неподалеку столикам. Если я правильно понимаю, это что-то вроде кафе самообслуживания. Сверху натянута ткань, выполняя функции тента, сбоку примостились большие жарочные панели. Если хорошенько поискать, можно найти множество баночек со специями, легкие плоские тарелки из тканного материала и кружки.
— На Атлантисе нет искусственно выращенного мяса, как в Набиле, — Тимериус переходит на набилианский, чтобы жители острова не поняли, о чем речь. — Нас мало, и мы не заримся на то, что нам не по зубам. Мы берем у моря средства к существованию, но когда-то оно отобрало у нас практически все! И мы отдаем взамен — много, очень много! Это может показаться жестоким, но так живут на Атлантисе. Ты не думал об этом, когда готовился к экспедиции?
Тим снимает добычу с копья, и та с неприятный звуком шлепается на разделочный стол. Берет нож, отсекает первой рыбе полоску мягкого брюшка и, поддевая острием, вытаскивает наружу потроха.
Ник отворачивается. Кажется, еще немного, и его стошнит.
— А чем ты собрался питаться в новом мире, ради которого мы все это и затеяли? Думаешь, аборигены угостят тебя суррогатами?
— Это моя забота, что я буду есть. Пойдем, Варри, — он тянет меня за локоть, но я вырываю руку и встаю рядом с атлантом.
— Нет. Ничего личного. Просто я хочу рыбу, — мне не по душе властность Никеля и его стремление решать все за меня. Я слишком хорошо помню период жизни, когда подчинялась ему не задумываясь, беспрекословно и с радостью.
Я испытываю смесь злорадства и мук совести, когда Ник, пораженный в самое сердце моим предательством, снова уходит. То, что я приняла сторону другого мужчины в споре, несомненно, уязвило его. Но я ведь тоже с «варварской» планеты, и не вижу ничего зазорного в поедании живых существ. Да и вообще, поднимать сыр-бор из-за нескольких рыб просто-напросто глупо!
Видеть победоносное выражение, промелькнувшее на лице Тимериуса, оказывается неприятно. Он продолжает разделывать рыбу, как ни в чем ни бывало, срезая яркие плавники и чешуйки-монетки. Вынимает хребет и проводит ножом вдоль линии позвоночника, разделяя тушку на две половинки. Обильно солит, посыпает специями, поливает кисло пахнущим соком сутэ и выкладывает на разогретую жаровню кожей вниз.
От плиты расходится не самый приятный чад. Громко шипя и скворча, чешуя поджаривается, сворачиваясь на концах в трубочки. Чуть прогрев мясо, но не прожарив до конца, Тимериус собирается снимать его с огня.
— Эй! Моё оставь, — протестую я, — я не ем сырое мясо.
Тимериус смотрит на меня, как на ненормальную, пытается убеждать, но я снова проявляю чудеса жесткости и своенравия. Если я приняла его сторону в споре «мясо-вегетарианство», это еще не значит, что я буду следовать ему во всем, с готовностью примеряя на себе образ девушки из его мира.
Снимаю свою порцию только тогда, когда полностью уверена, что мясо подверглось термической обработке. Хотелось бы сказать, что получилось вкусно, но это не так. Снизу рыба слишком горелая, сверху — слишком соленая. Видимо, придется привыкать к местной кухне также мучительно, как когда-то свыкалась с отсутствием супов и доминированию искусственного мяса в Набиле.
Тимериус уверен, что я все испортила, передержав блюдо на огне. Уплетает свою порцию, с жалостью глядя на мою тарелку.
— Почему сеть так и не подняли? — спрашиваю я. Выловив с десяток рыб, дежурившие у люка атланты просто закрыли его и разошлись по соседним столикам, сразу приступая к приготовлению. Дым заволок маленькое кафе, к застарелому морскому запаху теперь примешивается смрад от жаренной чешуи. Хоть мы и на открытом воздухе, духота нестерпима: хочется поскорее доесть и уйти.