Он действительно не пахнет чужими духами, и на его одежде нет следов другой женщины, но я ее видела. Собственными глазами видела, как он взял ее за руку и усадил в такси. Возле отеля. Это точно не просто деловая встреча, это что-то… большее.
Мы действительно садимся за обед вместе, поглощаем пищу и говорим. Я отвечаю и даже улыбаюсь, а внутри все сковывает льдом, покрывается снежинками и нарастает сугробами.
— Ты был на выезде или в мастерской? — зачем-то спрашиваю я.
— В мастерской, конечно. С вызовами сложнее, — тихо говорит он. — И я отказался их брать, чтобы не кататься по городу.
Вранье!
Он уверен, собран, спокоен. Тот самый Максим, которого я помню, где-то далеко отсюда, а передо мной его простая замена. Я думала, что знаю его. Что он позволил мне приблизиться и подпустил чуть ближе, чем на расстояние вытянутой руки.
Но то ли это все вранье, то ли плановая игра, то ли просто месть за то, что я ушла. Я больше ни в чем не уверена, поэтому единственное, что могу в этот момент — попросить его о поездке к племяннице.
— Да, конечно, — спокойно говорит он. — Ты можешь ехать.
Я надеялась, что мы поедем вдвоем. Что он поддержит меня тогда, когда мне это нужно. Что я смогу опереться на его сильное плечо в самые трудные мгновения, но нет.
— Я бы поехал, но у меня много работы, — оправдывается Максим.
— Я понимаю.
А сама, так банально, думаю о том, что видела его работу. Она красивая, стройная и точно готова на все ради такого мужчины.
=Соперничество
Неделю после откровенного разговора с Яной я начинаю по-настоящему решать проблемы. А Вадим подкинул их немало. И никакие уговоры со стороны отца или матери на него не действуют. Он забил на всех, прервал контакты и заложил фирму за долги. Того, что я отдал ему не хватило, поэтому он, видимо, решил, что ему простительно проигрываться и дальше.
На этот раз по-крупному.
Я понимаю, что он просто увяз в этом до конца, но разговариваешь с ним — все понимает. Осознает, что идет ко дну и тянет туда всю семью, но… ему плевать. Он просто не думает об этом и совершает все наперекор, в первую очередь мне.
А я не могу отдать компанию, хотя и нихуя в этом не понимаю. Первое, что делаю — встречаю с юристом фирмы. Милая, тридцатилетняя девушка. Всю ночь в отеле мы обсуждаем способы возврата компании обратно. Вариант только один — заплатить бабки. Но там немеренные деньги и выплатить их можно, но их попросту нет. Счета опустошены, а из личного… у меня осталось совсем немного, так что или придется все продавать, или отдавать фирму.
Проще — поделить компанию на двоих с частичной выплатой, но тогда, подозреваю, право голоса будет точно не у меня, да и акции снизятся, что может привести к краху.
Мы сидим всю ночь, но из действительно толкового придумываем только встретиться вечером, потому что мозги не соображают. Я возвращаюсь домой к Яне, но вижу, что что-то не так. Я не вдаюсь подробности, просто говорю, что она может поехать к племяннице, а у меня работа. Я не вру. Это действительно работа, правда, не моя.
Яна уезжает, и только потом я могу что-то сделать свободно, не думать о том, что она узнает, где я, не боятся, что она приревнует. Я хотел рассказать ей, но это желание пропало так же быстро, как и появилось. Это снова окунание в прошлое, опять Вадим, который напоил ее какой-то хренью.
Я многое узнаю с его слов, которые он произносит обрывками в телефонных звонках. Отец ищет Вадима, но пока безрезультатно, потому что он находит нас сам. Звонит с разных номеров, в основном мне, чтобы покаяться и маме, чтобы попросить извинений.
И то, что совсем недавно он виделся с Яной меня совсем не радует. Его состояние для меня находится под вопросом и что он может учудить — неизвестно. Поэтому когда Яна уезжает, я могу выдохнуть и расслабиться. Мне не приходится переживать, что он доберется к ней, поэтому спокойно делаю свою работу.
Я знаю только единственный выход как вернуть компанию целой и невредимой, но не хочу его использовать. Мы сидим три дня над договорами, выкроили время и… нихрена.
— Я не понимаю, как может не быть выхода? — взрываюсь, потому что нет никаких сил.
Пока Яны нет мы обсуждаем дела в нашей с ней квартире. Даша хорошо знает свою работу, но даже сейчас она не может ничего придумать. Вижу, как она залезает в свою сумку и достает оттуда вино.
Удивленно приподнимаю брови и смотрю на нее, ожидая объяснений. Не то, чтобы я был против, но пить, когда нам нужен выход — не лучшая идея.
— Я буду лучше думать, — комментирует и добавляет: — Откроешь?
Беру бутылку и иду на кухню за штопором. Когда возвращаюсь Даша уже устроилась на диване и поставила ноутбук на колени.
— Прости, — выдает, — у меня реально болит спина, а здесь… я не знаю где можно сесть, — она виновато опускает глаза.
— Где угодно, — честно говорю ей.
— Жена знает, что ты приводишь девушку в ее отсутствие?
— Ты юрист, Даш, — звучит, конечно, так себе, поэтому я сразу же говорю: — Ну ты поняла, о чем я.
— Да, конечно, — она улыбается и с радостью берет бокал с вином.
Отпивает, откидывает голову на спинку и закрывает глаза.
— Твой брат серьезно напартачил, — Даша нарушает молчание. — Почему ты решаешь эти проблемы?
— Потому что компания отца, Даш. Я слабо понимаю во всем этом, отец знает лучше, но у него сердце. И вряд ли он будет рад видеть все это и нервничать, понимая, что его детище переходит в руке очередному игроку.
— При твоем отце дела в компании были лучше. Вадим немного вытащил ее, но в итоге стал играть. Это серьезно сказалось на доходах. Они сокращались.
— Ты настолько осведомлена в делах?
— Я юрист, Макс. И я составляла документы на переводы. Поверь, иногда там были солидные суммы, — она открывает глаза и снова отпивает из бокала. — Я действительно не знаю что делать. Я облазила все лазейки, проконсультировалась с Петром Игнатьевичем, но ничего. Единственный выход — заплатить. Документы уже подписаны, пара дней и новый владелец станет полноправным директором.
— Ты поэтому решила выпить? Поняла, что нет выхода?
— Ты можешь отыграться, — спокойно говорит она, ловя мой взгляд.
— Откуда ты…
— Вадим любил рассказывать о тебе, — говорит она, а когда видит, что я не понимаю, добавляет: — Он помешан на вашем соперничестве. С детства хочет быть лучше. Я хороший психолог, Максим. Профессия располагает, — она скидывает с ног ноутбук и удобно располагается на диване, протягивая ноги вперед. — Я видела его состояние, он невменяем, когда дело касается тебя, и поверь, он невменяем во всем.
— То есть?
— То есть он тебе подражает. Единственное, что у него не получается — рисунки. Ты мастер кисти, Макс, а он… он был в компании главным. Я не знаю, что у вас произошло в детстве, но очень отчетливо видно, что он помешан на всем, что умеешь ты. Карты, девочки одни и те же, Максим, деньги, машины.
Я больше не слушаю то, что она говорит. Я просто шокирован таким откровением, поэтому пытаюсь вспомнить наше детство и юность. Я помню соперничество, как мы опережали друг друга то в одном, то в другом. Вадим постоянно выигрывал в футболе, на боксе, в баскетболе. Я брался за что-то одно, потом ему становилось неинтересно его занятие и он приходил ко мне. И неизменно становился лучше меня.
Потом появилась живопись, куда, как не странно, Вадим не пришел. Продолжил заниматься футболом, а вскоре поступил в универ, и я забыл о нашем соперничестве. У меня были мои рисунки и желание стать художником, а у него — амбиции и огромное стремление стать во главе компании отца. А еще поддержка родителей, которые не поддерживали меня, потому что, по их мнению, я занимался херней.
Я думал, что наша вражда закончилась еще в подростковом возрасте, но потом он увел Олю и…
Пиздец!
Прикрываю глаза и сажусь рядом с Дашей. Беру бокал, наливаю себе вина и протягиваю ей стакан:
— Я идиот, — констатирую.
— Вспомнил что-то? — интересуется она.
— Все, — отпиваю вино, а затем залпом осушаю стакан. — Хочу узнать, почему Вадима не записали на живопись — это раз. И два — настолько ли сука моя бывшая, или же все дело в брате, — я усмехаюсь, уже прекрасно понимая, что штамп “виновен” можно ставить.
=Знакомство с соперницей
Яна
Я до последнего надеюсь, что Максим поедет со мной. Бросит свои “дела” и расскажет все, объяснит, что та девушка — просто индивидуальный клиент или бывшая, которую нужно утешить. Я бы, наверное, поверила в любое объяснение.
Но он не едет. Провожает меня в аэропорт, целует на прощание в щеку и прижимает к себе. Никаких тебе страстных объятий, поцелуев и обещаний, что будет скучать. Просто сухое “Удачной дороги” и его широкая спина, удаляющаяся в сторону выхода.
Я запрещаю себе думать о нем. Просто вспоминаю Машку, ее бледное личико на больничной койке и упрямый характер. В полете время летит настолько медленно, что я успеваю подумать не только о племяннице, но и о Максиме, о том, зачем он так поступил со м0ной, если у него есть другая девушка?
Зачем я ему?
Я приезжаю к Машке и делаю все, чтобы она видела мое счастье. Она такая маленькая, едва различимая под аппаратами и капельницами.
— Как ты, малыш? — сажусь рядом с ее кроватью и хватаю малышку за крохотную ручку.
— Выздоравливаю! — уверенно заявляет Машка. — Вот эти трубки, — кивает на капельницы, — подают лекарство. Немного жжет в ручке, но главное, что это почти все.
На глаза наворачиваются слезы, но я тут же их подавляю и говорю:
— Конечно, малышка, скоро тебя выпишут и мы поедем домой, посетим лунапарк, покатаемся на каруселях, а еще посмотрим животных в зоопарке.
Я вижу, как загораются ее глазки и забываю обо всем, что меня волнует. Все, что я делаю, я делаю ради нее. Мы сидим, наверное, до вечера. Просто разговариваем и строим планы, которые я обязана выполнить. Когда Маша засыпает я, наконец, могу поговорить с мамой.
— Я думала, что она не выживет, — едва выдает мама. — Мне… мне сказали, что было три остановки сердца. Я сидела под операционной и наблюдала за тем, как бегают медсестры. Я видела отчаяние в их глазах, страх, они не знали, будет ли хороший исход, — ее голос ломается, а по щекам скатываются одинокие слезинки. — Я думала, что потеряю ее… нашу Машеньку.
Мама закрывает лицо ладонями и всхлипывает, а я приобнимаю ее и успокаиваю, хотя сама тоже плачу. Не могу слушать все это. Пока я думала о Максиме и наших отношениях, моя маленькая племяшка едва не погибла.
Я пересматриваю свое отношение к жизни. Это так странно… осознавать, что жила неправильно так долго, что не видела окружающего мира и мечтала совсем не о том. Я понимаю, что больше не буду прежней Яной. Плаксивой и апатичной девушкой, думающей только о мужчине, который, вполне вероятно, изменяет ей.
Хватит.
Настрадалась и натерпелась. У нас, в конце-концов, есть договор. По нему я выполняю свои обязанности и упрекнуть меня не в чем, а большее… я уже отдала ему сердце, не уверена, что смогу отдать что-то еще.
* * *
Я нахожусь рядом с племянницей уже пятый день. Мы играем днем и помогаем ей справиться с нагрузкой во время процедур. Максим практически не звонит. За исключением единственного раза, когда он набрал и сказал, что жутко соскучился, что хочет меня увидеть.
— Так приезжай, — тут же сказала ему.
— Я не могу, малыш, ты же знаешь.
— Да, конечно.
Я знала. У него красивая девушка, настолько, что о такой можно только мечтать, а я… я просто жена по контракту. И пока мне разительно непонятно, что именно Максим преследует, говоря со мной тоном мужчины, который по-настоящему соскучился за своей женщиной, который скучает за ней и считает дни, когда сможет приехать.
Я больше не верю ему, поэтому после единственного разговора не беру трубку. Просто игнорирую его сообщения и звонки, отмахиваясь дежурным:
“У нас все хорошо. Прости, я занята”.
Никаких “перезвоню позже” или “скучаю”. Не позволяю себе ничего из этого, потому что все еще болит. На душе настолько паршиво, что хочется кричать, бить посуду или хотя бы выплеснуть энергию.
— Плохой день? — поворачиваюсь к Роме — одному из сотрудников клиники.
Он подошел незаметно и явно увидел эмоции на моем лице. Все здесь хорошие психологи, поэтому я ничего не скрываю:
— Приятного мало, — отвечаю и пытаюсь улыбнуться, правда, уверена, что получилось так себе.
— Выпьем кофе? Я знаю неподалеку кафе, сходим, поговорим, — предлагает Рома, на ходу снимая медицинский халат.
— Давай, — слишком быстро говорю я.
Мне и правда нужно поговорить, возможно, выслушать собеседника, чтобы лучше понять свою жизнь. Я до сих пор не могу сложить пазл под названием “счастье”. То детальки не те, то я тычу их не туда.
* * *
— Ее звали Катей, — еле слышно говорит мой собутыльник по кофе. — Она умерла в этом центре. Не выдержало сердце.
— Мне очень жаль, — все, что могу сказать я.
Обхватываю стаканчик с давно остывшим кофе и быстро осушаю его, не чувствуя даже горечи. Она вся внутри. Въелась под кожу, в слизистые, поселилась в каждой клеточке.
— Твоя племянница идет на поправку, — Рома накрывает мою руку своей и гладит большим пальцем по кисти.
— Я знаю, — выдаю и отдергиваю руку, наверное, слишком быстро.
Мне неприятны его касания, они жгут кожу и заставляют чувствовать отвращение к себе. Хотя бы потому, что я опускаюсь до уровня Максима. Пришла в кафе, чтобы предложить себя на ночь.
Мне противно.
Опускаю взгляд и думаю о том, как уйти обратно в больницу, чтобы попрощаться с Машенькой перед уходом.
— Прости, — говорит Рома, убирая руку. — Я просто хотел поддержать.
— Спасибо, — улыбаюсь самой беззаботной улыбкой, но Рома, кажется, копает глубже.
— Тебя гложет не Маша, да?
Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд. Глаза в глаза. Я безмолвно киваю и отвожу взгляд.
— Идем, я провожу тебя.
Я хочу отказаться, но в этот момент раздается телефонный звонок. Я принимаю его и слышу растерянное:
— Яна? Это Даша… Яна, Максим он… попал в аварию…
Мне хватает всего двух слов: Максим и авария, чтобы подкосились ноги, а сердце начало биться быстрее. Все, о чем я думаю — как он. Мне плевать, кто такая Даша и почему она звонит с его номера. Я пытаюсь составить какую-то фразу, но мой мозг упорно отключается и я падаю, слыша громкий возглас рядом:
— Яна!
=Любовь из детства
Максим
— Макс, сынок, — выдает мама, быстро спускаясь по лестнице со второго этажа. — Как твои дела? — она обнимает меня и целует в щеку.
— Хорошо, мама. Пришел расспросить тебя о Вадиме.
Замечаю, как она мрачнеет и мне совершенно точно это не нравится. Я знаю, что она переживает о нашем соперничестве, ведь мы для нее всего лишь два сына.
Ее расстроенное лицо говорит само за себя, я уже сомневаюсь, что поступаю правильно, но затем останавливаю свои угрызения совести и прошу маму уделить мне время.
— Что именно ты хочешь знать, Максим?
— Живопись, мама, — говорю, а сам изучаю ее резкую реакцию.
Ее лицо тут же меняется, а тело дергается, как от удара током. Мама резко разворачивается и смотрит на меня так пронзительно, что я сразу понимаю — попал прямо в цель.
— Что живопись? — задается вопросом.
— Почему Вадим был везде, где был я, но не на рисовании? Что не так? Не понравилось?
Мама вздыхает и садится на диван, складывает руки на коленях и пытается выглядеть расслабленной. Каждая минуты молчания — возможность что-то придумать, но я не хочу слышать ложь. Я пришел за правдой и не уйду, пока не получу ее.