Уже на входе в здание своего офиса Егор притормаживает и обменивается парой фраз с дежурящей охраной. Мужчина с пивным животом вытягивается по струнке при нашем приближении и чётко сообщает о том, что Таня ушла «буквально только что».
Егор бубнит что-то себе под нос, но так тихо, что я не могу разобрать ни слова, крепче сжимает мою руку и идёт дальше.
–Что хочешь на ужин? – Уже в лифте нарушает он затянувшееся молчание между нами.
Я благодарна ему за это, потому что неловкость уже начала больно кусаться за щёки. Кажется, мой облегчённый выдох слишком громкий в закрытой кабинке, потому что этот невозможный мужчина тут же единым плавным движением поворачивается ко мне всем корпусом и внимательно смотрит сверху вниз.
–Сегодня моя очередь готовить, – говорю первое, что приходит в голову, делая вид, что не замечаю его взгляда.
То ли моя нехитрая уловка срабатывает, то ли Егор просто тоже делает вид, что ничего не происходит, но отворачивается, как и я, в сторону закрытых дверей и говорит:
–Кто тебе такое сказал?
–М-м-м, – делаю вид, что раздумываю, а потом немного наглею: – я сама.
И первой выскальзываю в открывшиеся на нужном этаже дверцы. Хотя «выскальзываю» – слишком громкое слово для человека моих размеров.
Не учла я лишь одного: предобеденного времени.
Поэтому оказалась совершенно не готова к трём десяткам внимательных глаз, что утыкаются в меня, почти синхронно опускаются на мой живот, а после прыгают на вышедшего следом Егора.
У меня всегда были проблемы с самооценкой, и любое уделяемое мне внимание обычно сопровождалось горящими от жгучего стыда щеками, даже если я не сделала ничего такого, а просто вышла перед группой отвечать прошлую лекцию.
Я и сейчас ничего не делаю, и никого из этих людей я знать не знаю, но их взгляды слишком выразительные, и на лицах без труда читаются появляющиеся в голове мысли. О думают слишком громко, чтобы я могла не услышать.
Жар стягивает краснеющие щёки, и от этого ощущения я смущаюсь ещё больше, и, естественно, краснею сильнее. Такой вот замкнутый, уже традиционный для меня круг.
Я хочу позорно сбежать и спрятаться от всех этих взглядов под одеялом, чтобы ещё несколько часов заниматься самобичеванием, а потом прокручивать этот момент в сознании ещё лет десять минимум.
Но мне не позволяют сделать этого. Руку неожиданно крепко сжимают – не больно, но так, чтобы без лишних слов сказать: «всё хорошо». И мне становится спокойнее даже раньше, чем Егор вроде бы дружелюбно, но с ощутимой твёрдостью произносит:
–Какие-то проблемы?
Глава тридцать девятая. Егор
Варя дрожит так, словно её абсолютно голой поставили перед тысячной публикой.
Не нужно иметь докторскую по психологии, чтобы понять, что с ней происходит. Похоже, моя девочка слишком чувствительна к чужому вниманию и мнению окружающих, на которое, если быть честным, ей бы вообще следовало забить хуй.
Она замирает рядом со мной напряжённой статуей и, кажется, даже не дышит все те долгие секунды, что в воздухе висит звенящая тишина.
Ситуацию спасает, кто бы только подумал, включившийся где-то там принтер. И все мои кролики, словно по команде, тут же находят себе по срочному делу, лишь бы ретироваться и скрыться с глаз, сделав вид, что вот совершенно никого они не видели и ничего себе не надумали.
А пока все они разбегаются кто куда, а Варя медленно и тихо выдыхает полной грудью, опуская подрагивающие плечи, я уже в который раз напоминаю себе:
–Надо пожениться.
Просто потому, что реально надо. И если бы не моя дебильная привычка откладывать дела до последнего, мы бы уже давно это сделали, а так... подумаю об этом сегодня.
Телефон ждёт посреди стола в совершенно пустом кабинете. И пусть я знал, что Таня ушла, понимание этого приходит вот только сейчас.
–Буду ругаться, – сразу предупреждаю мою впечатлительную малышку.
Варя мнётся у входа, обхватив себя руками за плечи.
–Не хочу уходить, – признаётся честно.
Но и «подслушивать» она тоже не очень хочет, и теперь тупо не знает, куда себя деть. Выставлять её из кабинета под обстрел своих кроликов я точно не буду, и сам выходить тоже не стану – уши действительно есть даже у стен, тем более офисных, тонких и хрупких. Если отложить этот разговор, дёргаться потом будет уже просто поздно, так что выбора всё равно нет.
–Это будет то ещё знакомство, – сдаюсь я с тяжёлым вздохом.
Киваю Варе на диванчик у стены, который иногда использую в качестве спального места – у меня даже постельное бельё в шкафу есть, и две подушки, потому что одной мне почему-то всегда мало.
Малышка неуверенно топает к диванчику, а я сама нажимаю на вызов и просто падаю в своё даже не скрипнувшее дорогое пафосное кресло Большого Босса.
Отец отвечает почти сразу. У него с этим строго: не захотел разговаривать – ответил на вызов, послал на хуй, отключился. Пропустить звонок – случайная редкость.
–Мне казалось, мы уже всё выяснили, – без слов приветствия и даже стандартного «алло» сразу рубит он твёрдым и немного грубым голосом.
Даже спрашивать не нужно, потому что ответ очевиден, но я всё равно говорю:
–Послал её на аборт?
Невольно бросаю взгляд в сторону и вижу, как вздрагивает на диванчике Варюшка. Мысленно делаю пометку избегать слова на «А», и всех его аналогов, пожалуй, тоже.
–Мне имеет смысл отвечать? – Голос отца не теплеет ни на градус, а на заднем плане громко кричат какие-то прибрежные птицы.
Папа не вернётся к маме до тех пор, пока не успокоится до такой степени, чтобы умело скрыть бурлящие внутри эмоции. Он всегда так делал и всегда так будет делать, постоянно ей не договаривая и обманывая, но кто я такой, чтобы осуждать? Тем более в свете последних событий.
Краем глаза замечаю, как Варя устраивается поудобнее, достаёт телефон и суёт нос в экран. Вижу его яркое отражение в её больших глазах, а потом скорее чувствую, чем слышу, стук пальцем по дисплею.
–Я к тебе с деловым предложением, – сразу говорю отцу, продолжая смотреть на свою Варюшку. Мысленно посылаю сам себя его голосом и всё равно выдаю: – Хочу, чтобы вы с Таней повременили с абортом.
Беременность бывшей любовницы явно выбила отца из привычной колеи, поэтому он ожидаемо злой и заводится с полоборота. И я вот совершенно не удивляюсь, когда в ответ слышу громкую отборную ругань.
Варя на диване дёргается всем телом, поворачивает голову и испуганно смотрит на меня. Приходится быстро уменьшать громкость динамика и жестами говорить ей, что всё в порядке.
Малышка смотрит на меня ещё какое-то время, затем очень медленно отворачивается и пытается снова вернуться к тому, что происходит в её телефоне. Интересно, что она там так увлечённо рассматривает? Надеюсь, не фотки голых мужиков.
Отец остывает довольно быстро, и вся его ругань в итоге сменяется на просто недовольное:
–Какого хрена ты молчишь?
Теперь, когда он выпустил пар, с ним можно поговорить адекватно.
Глава сороковая. Варя
Я упускаю момент, когда поведение Егора ощутимо меняется. Он садится ровнее, делая опору на стол, начинает говорить тише, но быстрее и сосредоточеннее, а когда я украдкой бросаю на него осторожный взгляд, то вижу, что изменилась даже его мимика: между тёмных бровей небольшая складочка, уголки губ опущены вниз, сосредоточенный взгляд устремлён на столешницу, на которой, кажется, перед Егором ничего нет.
Опускаю взгляд на экран телефона, но вижу не открытую в Гугле вкладку, а сидящего за столом серьёзного и собранного Егора. Что-то в мозгу чешется, и не успокаивается до тех пор, пока я снова, совсем осторожно, не поднимаю на него взгляд из-под ресниц.
Я специально прислушиваюсь к мыслям в голове, а не к этому серьёзному разговору, но всё равно слышу голос Егора. Его невозможно не услышать, он словно наполняет пространство чем-то тягучим и приятным, вроде молочного шоколада, но с горчинкой и запахом апельсина.
У меня нет сил отказать себе в маленьком удовольствии. Я закрываю глаза, сглатываю и вся обостряюсь в слух, чувствуя, как голос Егора наполняет всю меня тёплым солнечным светом. Таким, какой бывает поздней осенью и ранней весной – редким, не таким обжигающим и чуть менее ярким, чем летом.
Когда снова приоткрываю глаза, понимаю, что меня поймали с поличным: Егор продолжает разговор, только теперь уже он слушает, а не говорит, и смотрит чётко на меня.
И слабо улыбается уголком губ, когда понимает, что и я поймала его взгляд. Это мимолётная, скорее даже неосознанная улыбка, которая исчезает слишком рано. Я даже начинаю думать, что она мне просто привиделась.
Я не знаю, как объяснить это. Я не знаю, нужно ли это вообще хоть как-то объяснять, потому что мы сидим и просто смотрит друг на друга – глаза в глаза. Без слов и жестов, без киношных «фейерверков», без переворачивающегося с ног на голову мира.
Просто, тихо, спокойно.
Но почему-то именно этот взгляд позволяет мне окончательно понять: это мой человек.
Егор заканчивает разговор немного странно по моему мнению: просто молча отключается, роняет руку с телефоном на столешницу, а затем неожиданно опускает голову и закрывает глаза.
Это не ради «пожалейте меня» и, я почему-то уверена, не традиционный отходняк после сложного разговора.
И Егор подтверждает это, словно прочитав мои мысли, когда на миг задерживает дыхание, а затем тихо, вообще едва слышно выдыхает:
–Пиздец.
Качает головой, словно отгоняет ненужные мысли, и уже в секунде от того, чтобы снова стать держащим ситуацию под контролем мужчиной. Я уверена: он бы так и сделал, и у него наверняка успешно вышло бы играть эту роль. И, наверно, никто ничего и не заметил бы.
Но есть одна маленькая деталь: я уже стою за его спиной. И, когда Егор выпрямляется, тянусь и обнимаю его руками за плечи. Это не самая удобная поза, но это всё, на что я способна в этот момент.
–Пожалуйста, не думай, что я считаю тебя слабым, – торопливо прошу я и невольно обнимаю его ещё сильнее, до почти болезненного напряжения в мышцах рук.
–Я и не думаю, – просто отвечает Егор.
Мой облегчённый выдох приходится ему прямо в шею – обычно у мужчин пунктик на любые проявления заботы и поддержки. Они почему-то уверены, что эти жесты делают их слабыми и никчёмными. Корчат из себя всесильных непробиваемых титанов, не желая понимать, что порой людям нужны поддержка, внимание и просто человек рядом.
Я не умею утешать, не умею подбирать правильные слова и делать те нужные вещи, которые гарантированно успокоят и вселят надежду в светлое будущее. Все слова обычно вылетают у меня из головы, а на языке вертится несусветная ерунда, которую, если ляпну, потом никогда не забуду, потому что буду ещё пару лет сгорать со стыда.
И единственное, что сейчас приходит мне на ум, звучит банально настолько, что я с силой прикусываю язык, но всё равно не могу просто промолчать.
–Что сказал тебе отец?
Мой голос тихий и дрожащий.
А Егора, когда он отвечает, спокойный и лишь немного удивлённый.
–Ты не слышала?
–Не хотела подслушивать, – признаюсь я и тут же смущаюсь своих слов, потому что всё это ужасно глупо.
Но Егор так не считает. Он осторожно поворачивается вместе со стулом, высвобождаясь из моих объятий, а затем делает кое-что такое, чего его кресло на колёсиках может просто не выдержать: тянет меня за руку и усаживает себе на колени.
Это довольно забавное ощущение, и я невольно улыбаюсь, когда понимаю, что мои ноги не достают до пола, но тут же обеспокоенно смотрю на Егора, потому что я сейчас – совсем не пушинка. Ему, должно быть, тяжело.
Но он не показывает никакого дискомфорта или чего-то такого. Егор просто смотрит – с немного усталой нежностью и собравшимися в уголках глаз морщинками.
Глава сорок первая. Егор
У меня есть одно слово для определения последних капитальных событий в жизни, семье и на работе: пиздец. Если точнее: лютый пиздец.
Я понимаю, что это ничего, что у всех бывают проблемы, да и у меня самого бывало и похуже, и побольше, и всё вместе. Просто иногда случается так, что проблемы наваливаются одна за другой, и у тебя просто не получается разобраться со всем и сразу. И усталость и вызванное ею раздражение накапливаются с каждым днём, чтобы в итоге добраться до наивысшей точки кипения.
Обычно я справлялся с этим хорошим трахом на всю ночь, чтобы утром аж мышцы ломило. Один раз набухались с Ильёй, но это привело к ещё большим глупостям, поэтому я для себя решил, что такой способ снятия напряжения мне не подходит.
Я совершенно точно никогда не думал о том, что успокоить расшалившиеся нервы может одна маленькая очаровашка, сидящая у меня на коленках с нашими детьми в животе, который, кажется, стал ещё огромнее.
–Так что он сказал? – Осторожно повторяет она вопрос и тут же заглядывает мне в глаза, пытаясь понять, можно ли ей спрашивать и стану ли я давать ответ. Я не успеваю даже рот открыть, а она уже торопливо волнуется: – Не говори, если это слишком личное! Я просто...
–Он послал меня, – перебиваю её.
Варя замолкает с приоткрытым ртом и виноватым видом. Наверняка уже обвиняет во всём себя.
И подтверждает это, едва начинает слабо качать головой.
–Боже, Егор, прости, это все гормоны. Мне нельзя было вообще просить тебя о чём-то подобном. Это было очень эгоистично с моей стороны, прости.
Она говорит не на эмоциях, без надрыва и истеричных ноток в голосе. Варя говорит твёрдо и уверенно, она действительно понимает, что делает и за что просит прощения. И это почему-то невольно подкупает. Мы все иногда принимаем неправильные решения, но далеко не все могут признать ошибку и попросить за неё прощения.
Хоть я её и не просил. Хоть я её и не винил.
–Успокойся, – говорю волнующейся сразу обо всём Варе. – Ты бы не заставила меня, если бы я сам этого не захотел.
И вот теперь её взгляд немного меняется, становится непонимающим, и брови дёргаются, а в итоге немного съезжают к переносице.
–Сейчас будет грубо, – с очень серьёзным выражением лица предупреждает очаровашка, подаётся ближе так, что между нашими лицами всего пара сантиметров, внимательно смотрит мне в глаза и выдаёт: – Зачем ты пытался уговорить отца оставить ребёнка своей...м-м-м, не жены?
Не знаю, чем ей не нравится слово «любовница». Наверно, оно не вписывается в этикет воздушного замка из мыльных пузырей, в котором иногда, и я только сейчас допёр до этого, любит зависать Варюшка.
–Ты тоже этого хотела, – напоминаю ей довольно сухо и даже грубо.
Запахло необоснованными наездами, а я их не очень люблю. Как не люблю, когда всю вину пытаются спихнуть на меня, хотя косячили вместе.
Но у Вари совершенно иные намерения и взгляды на всё это. Кажется, она даже до конца не понимает моей машинальной пикировки, хоть я и был уверен, что услышит всё по голосу. Она не тупая – кажется, она просто ужасно наивная и пытается искать в людях свет, как бы дебильно ни звучало.
–Я иногда зависаю, – говорит честно, поджимает губы и немного опускает лицо с порозовевшими щеками. – Если меня вовремя не притормозить, то на эмоциях я могу натворить много глупостей.
Звучит немного странно, но я всё равно верю. И списываю всё на эмоции и её интересное положение – во всяком случае, так проще, чем сидеть и копаться в каждой мелочи. На последнее у меня сейчас нет ни сил, ни желания.
Да и на разговоры всего этого нет, но Варя призналась честно, и свернуть разговор с моей стороны сейчас будет не очень порядочно.
–У моей матери был выкидыш, – говорю ей без лишних переживаний, просто как факт, что давно случился и успел покрыться в сознании толстой непробиваемой коркой, не причиняющей такого дискомфорта, как в первый раз.
Но это у меня, Варя же вздрагивает и замирает, уткнувшись взглядом куда-то в область ворота моей рубашки. Она молча ждёт продолжения, а я туплю и не знаю, как сказать ей обо всём максимально быстро и так, чтобы она не переживала.