Первый Император. Миттельшпиль
Пролог
Поскольку я писал не историческое исследование, а художественную книгу, наряду с реальными персонажами в повествовании имеются вымышленные. При этом везде, где возможно, я старался использовать только реальных людей на реальных для того времени должностях. Но часть событий и должностей в жизни реальных персонажей сдвинута по времени, в основном из-за трудностей нахождения послужных списков и последствий изменения истории в первой книге.
«Центральным фактором переживаемого нами периода мировой истории является соперничество Англии и Германии[1]. Это соперничество неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей вероятности, будет смертельным для побежденной стороны. Слишком уж несовместимы интересы этих двух государств, и одновременное великодержавное их существование, рано или поздно, окажется невозможным.
Действительно, с одной стороны, островное государство, мировое значение которого зиждется на владычестве над морями, мировой торговле и бесчисленных колониях. С другой стороны — мощная континентальная держава, ограниченная территория которой недостаточна для возросшего населения.
Поэтому она прямо и открыто заявила, что будущее ее на морях, со сказочной быстротой развила огромную мировую торговлю, построила, для ее охраны, грозный военный флот и знаменитой маркой «Made in Germany»[2] создала смертельную опасность промышленно-экономическому благосостоянию соперницы.
Естественно, что Англия не может сдаться без боя, и между нею и Германией неизбежна борьба не на жизнь, а на смерть. Предстоящее в результате отмеченного соперничества вооруженное столкновение ни в коем случае не может свестись к единоборству Англии и Германии. Слишком уж не равны их силы и, вместе с тем, недостаточно уязвимы они друг для друга. Германия может вызвать восстание в Индии, в Южной Африке, и в особенности опасное восстание в Ирландии, парализовать путем каперства, а может быть, и подводной войны, английскую морскую торговлю и тем создать для Великобритании продовольственные затруднения, но, при всей смелости германских военачальников, едва ли они рискнут на высадку в Англии, разве счастливый случай поможет им уничтожить или заметно ослабить английский военный флот. Что же касается Англии, то для нее Германия совершенно неуязвима. Все, что для нее доступно — это захватить германские колонии, прекратить германскую морскую торговлю, в самом благоприятном случае, разгромить германский военный флот, но и только, а этим вынудить противника к миру нельзя. Несомненно, поэтому, что Англия постарается прибегнуть к не раз с успехом испытанному ею средству и решиться на вооруженное выступление не иначе, как обеспечив участие в войне на своей стороне стратегически более сильных держав. А так как Германия, в свою очередь, несомненно, не окажется изолированной, то будущая англо-германская война превратится в вооруженное между двумя группами держав столкновение, придерживающимися одна германской, другая английской ориентации», — прочитав эти строки, Николай отложил бумагу сторону, чтобы закурить трубку и неторопливо обдумать прочитанное. Да, мирная передышка, на которую он рассчитывал, кажется, заканчивается. Как только англичане окончательно договорятся с французами и, скорее всего, австрийцами, а еще спустят на воду свои «сверхброненосцы», так через пару лет следует ожидать новую войну.
Вспомнив недавно прочитанную статью, он подумал, что скорее всего она действительно будет мировой, из-за участия ведущих держав. Так что предстоит реальная возможность узнать, чего стоят предсказания Блиоха и этого… немецкого теоретика бунтовщиков[3].
[1] Использован текст «Записки Дурново» от февраля 1914 г.
[2] Марка, которую по настоянию Британии ставили на товары немецкого производства
[3] Подразумевается Энгельс, написавший 15 декабря 1887 г.: «Для Пруссии-Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны…»
Para bellum (Пара беллюм — Готовься к войне, лат.)
И новый примется кумир
Бороться армией за мир.
А армии до мира дела нет…
Алькор
Дневник императора Николая II
5-го мая 1904 г. Понедельник. Утро было дивное; гуляли вдвоем. Имел три доклада. Завтракали: д. Сергей и Элла, прибывшие из Москвы проездом в Дармштадт. После чая долго говорил с д. Сергеем. Сделал с ним большую прогулку и затем покатался на пруде. К вечеру пошел дождь.[2]
Французская республика, Париж. Март 1904 г.
Белов ловко обогнул еще одну группу парижан. Стараясь никого сильно не толкать, он буквально ввинтился в толпу, пытаясь продвинуться в первые ряды. И ему это удалось, толпа еще не загустела до того состояния, когда невозможно пробиться ни взад, ни вперед. Наконец он пробился к оцеплению, устроившись прямо за спиной невысокого ажана (полицейского). И тут же появился президентский экипаж, встреченный радостными криками горожан. Белов отметил, что сегодня настроение французов явно изменилось. И вспомнил, как вчера сидевшие в экипаже Его Величество Эдуард и президент Лубе выглядели явно нервничающими, а из толпы неслись не только приветственные возгласы, но и крики: «Да здравствуют буры!», «Да здравствует Фашода!». Александр мог даже поклясться, что своими ушами слышал, казалось бы, давно забытое «Да здравствует Жанна д’Арк!». Но в целом, как отметил Александр, французы были настроены довольно благодушно. А зная ветреную галльскую породу, он ничуть не удивился сегодняшнему поведению парижских обывателей.
Тем более, как сообщала «Ле Фигаро», вчера британский монарх делал все для подобного изменения отношений. В пять часов вечера король нанес очень короткий визит президенту в Елисейском дворце и спустя полчаса уже был в британском посольстве по соседству, где принимал членов Британской торговой палаты. Там он произнес речь об англо-французской дружбе, в которой говорил о своем желании, чтобы Британия и Франция покончили со всякой враждой и работали вместе как «чемпионы и пионеры цивилизации и мирного прогресса». После ужина в посольстве Эдуард VII отправился в «Театр Франсэ» посмотреть пьесу с «Другая опасность» драматурга Мориса Доннэ, автора остроумных фарсов из парижской жизни. Главный герой пьесы встречается со своей старой любовью через много лет после ее замужества и заводит с ней роман только для того, чтобы влюбиться в ее дочь — идеальный репертуар для английского короля, известного своим донжуанством. Перед началом спектакля в зале были слышны лишь редкие смешки. Даже «Ле Фигаро», стоящая на однозначно пробританской позиции, отметила лишь несколько любопытных взглядов в сторону короля и перешептывания. Это отсутствие энтузиазма, судя по всему, монарха не обескуражило. Он от души смеялся на протяжении всего первого акта, а в антракте прогулялся по фойе в сопровождении полицейских, которые заметно нервничали в таком столпотворении. Неудивительно, что часто бывавший раньше в Париже Эдуард встретил кого-то из своих знакомых. Как писал корреспондент «Фигаро», среди них оказалась и бывшая звезда парижской сцены, с которой «Его Величество был хорошо знаком ранее», Жанна Гранье, ныне дама чуть за пятьдесят. Эдуард подошел и поцеловал ей руку. Как было отмечено в статье, он обратился к ней по-французски и произнес довольно громко, так что слышно было всем, кто оказался поблизости: «Ах, мадемуазель, я помню, как аплодировал вам в Лондоне, где вы демонстрировали все изящество и остроумие Франции». Столь галантное, истинно галльское поведение, не могло не понравиться французам, которые даже сейчас обсуждали этот королевский поступок со своими знакомыми. А еще напечатанная газетами речь…
Король, в красном мундире и шляпе с плюмажем, выбрался из экипажа под радостные крики толпы, встреченный на пороге мэром и почти полусотней чиновников. После обмена приветствиями, все скрылись в дверях мэрии и большинство зевак стало расходиться. Пошел вместе со всеми и Белов, размышляя о только что увиденном. Не похоже, что это просто протокольный визит, думал он. Скорее намечается союз наших ветреных якобы союзников с «коварным Альбионом» (прозвище Британии). Однако между Францией и Англией столько сложных, еще не решенных вопросов, что многие в Европе, да и в России не верят в возможность их союза. Как было известно Александру, посол Урусов, сообщая о серьезной подготовке французов к встрече Эдуарда VII, все же писал: «Навряд ли следует приписывать посещению королем Парижа особливое политическое значение». Однако Государь явно что-то подозревал. Не зря же лейтенант флота российского Белов, он же тайный сотрудник Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, получил срочный отпуск с крейсера «Баян» и прибыл в Париж. А сейчас шел на встречу с одним из «доброжелателей» России, служившем в канцелярии президента Франции, осторожно осматриваясь в поисках возможной слежки. Конечно, полиция и охранка французов задействована на охране визита, но лучше перебдеть, чем провалить задание. Таких в Третьей Канцелярии не жаловали и после проваленного поручения вполне можно было оказаться главным начальником пограничного поста где-нибудь на Чукотке. Где всех милых дам заменяют белые медведицы, а единственный человек, с которым можно культурно поговорить сидит против тебя в зеркале.
— Добрый день, мсье, — подойдя к столику в бистро, Белов поздоровался с невысоким человеком с бледным лицом мало бывающего на свежем воздухе канцеляриста. — Вы разрешите присесть за ваш столик?
— Конечно, мсье, если вас не смущает общество простого писца, — ответил правильным паролем француз.
— Ну что вы, мсье, — ответил Белов. — Вы выглядите не простым писцом, а как минимум начальником канцелярии. Да и газету читаете интересующую меня. Не позволите мне взять ее на минуту? Хочется просмотреть отчет о вчерашнем приеме в Елисейском дворце.
— Возьмите, но ненадолго — я еще не все прочитал, — ответил собеседник и закрыв газету, положил ее на стол рядом с Беловым. Тренированным взглядом Александр успел заметить легкое утолщение там, где лежал конверт. Попросив у подскочившего гарсона бокал пива, он быстро открыл газету, быстрым движением поменял конверт. Делая вид, что читает, дождался появления официанта, вернул газету и, быстро выпив пиво, попрощался с соседом.
Конверт приятно похрустывал в кармане, когда Белов покидал бистро.
Содержимое конверта в виде листа отличной веленевой бумаги, исписанного бисерным почерком, оказалось очень важным. Едва с ним ознакомился военный агент (атташе), как дипкурьер посольства уехал в Петербург этим же вечером.
Впрочем, Белов уже об этом не думал, поскольку сразу после встречи с агентом отправился на вокзал, чтобы вернуться в Тулон, на борт крейсера «Баян», готовящегося к переходу в Кронштадт.
Российская империя, Санкт-Петербург, Адмиралтейство. Апрель 1904 г.
Генерал-адмирал, великий князь Александр Михайлович посмотрел в поданную ему записку, кивнул и подал знак ведущему заседание Адмиралтейского Совета адмиралу Дубасову.
— Господа Совет! По завершению обсуждения первого вопроса предлагается следующее. Тихоокеанский флот сохраняет в своем составе броненосцы «Ретвизан», «Ростислав», «Двенадцать апостолов» и «Наварин». Броненосцы «Петропавловск» и «Полтава» возвращаются на Балтику для ремонта и возможного перевооружения. Вместе с ними возвращаются для сих же целей крейсера первого ранга «Россия», «Громобой», «Аскольд», «Варяг» и «Дмитрий Донской»… Для замены сих кораблей отправляются броненосцы «Цесаревич», «Император Александр III», «Ослябя» и «Победа». А также крейсера «Баян» и «Богатырь» — по готовности… Броненосец «Пересвет», как не подлежащий ремонту, разоружить. Орудия направить на береговую оборону баз в Дальнем и на островах Эллиот… Есть возражения? Нет? Принято единогласно. Ваше Императорское Высочество, у вас есть замечания?
— Нет, господин адмирал. Решение Совета утверждаю.
— В таком случае разрешите перейти ко второму вопросу обсуждения. Прошу вас, Антон Францевич.
— Ваше Императорское Высочество, господин генерал-адмирал, господа Совет! Подведя итоги войны с Японией, комиссия генерального инспектора артиллерии пришла к выводу, что основным принципом конструирования новых орудий для флота российского должно быть сочетание сравнительно умеренной начальной скорости с тяжелым снарядом. При этом скорость тяжелого снаряда должна быть не менее двух тысяч восьмисот футов в секунду. Что требует удлинения стволов артиллерийских орудий до пятидесяти калибров, а весьма вероятно — и более. Это обусловлено возросшими дальностями прицельной стрельбы…, - генерал-майор Бринк, один из самых подготовленных артиллерийских конструкторов своего времени, в докладе был лаконичен, как истинный спартанец. Поэтому объяснение причин изменения концепции конструирования исходя из новых условий боя, заняло у него менее четверти часа. — … Противоминной артиллерией в настоящее время могут считаться орудия калибром не ниже 4 дюймов… Исходя из требований уменьшения разнокалиберности орудий таковыми следует признать имеющиеся на вооружении сорокасемилинейные (120 мм) скорострельные пушки системы Канэ с длиной ствола в пятьдесят калибров… Шести и восьмидюймовые орудия показали себя в боях хуже ожидаемого и посему есть мнение, что для крейсеров нового типа следует спроектировать орудия калибра среднего между этими, то есть семь дюймов. Таковой калибр, по опыту флота Северо-Американских Соединенных Штатов является максимальным для обеспечения ручного заряжания. Имеющиеся сведения, подтвержденные представителями фирмы Крупп, о конструировании ими орудия калибром шестьдесят восемь линий (172,6 мм) с сорокакалиберным стволом позволяют предложить его за основу проектируемого орудия с увеличением длины ствола до пятидесяти калибров… Выделка сих орудий может быть произведена на тех же станках, на коих выпускались ранее восьмидюймовые пушки существующего образца… Третьим орудием нового образца должно стать двенадцатидюймовая скорострельная пушка с новым затвором и длиной ствола в пятьдесят калибров. Пушка сия … имеет возможность использовать и старые, и новые, тяжелые, снаряды. Также возможно использование новых снарядов в существующих орудиях такого калибра.
— Антон Францевич, извините, а десятидюймовые? Никаких перспектив? — прервал докладчика вопросом генерал-адмирал.
— Ваше Императорское Высочество, если не будет признано необходимым сооружение больших крейсеров — охотников за английскими крейсерами первого ранга с главным калибром в девять и две десятых дюйма (234 мм), и новых броненосцев береговой обороны, этот калибр почитаю излишним, — ответил Бринк. — И таковое мнение поддерживает большинство опрошенных артиллеристов. Для обычных крейсеров он излишен, а для броненосцев линии — слишком слаб. Кроме того, наилучшим выбором для крейсеров — охотников полагаю такие же двенадцатидюймовые орудия, как и на броненосцах.
— Хорошо, продолжайте, — записав что-то в блокнот, разрешил Александр.
— … Таким образом, основные калибры на кораблях флота будут три дюйма — на малых, четыре и семь десятых — как противоминный, семь — крейсерский и двенадцать[3] — для броненосцев линии и больших крейсеров первого ранга, — закончил свой доклад Бринк.
— Разрешите? — попросил слова адмирал Гильтебранд. — Конечно, крейсера с двенадцатидюймовым главным калибром будут иметь непревзойденную мощь и чисто с артиллерийской точки зрения выглядят наилучшим образом. Но ежели ставить на них всего четыре таких пушки и средний калибр, чем они будут лучше «Пересвета»? При большем же числе крупнокалиберных орудий они будут больше обычного броненосца по водоизмещению и получить высокую скорость будет очень сложно и дорого. А по имеющимся данным скорость заложенных британцами крейсеров с пушками в девять и две десятых дюйма будет не менее двадцати трех узлов. И наш крейсер, способный бороться с таковыми должен иметь скорость не меньшую!