Ввиду сложившихся обстоятельств отряд разделился. Броненосная бригада в составе линкоров и броненосцев береговой обороны, в сопровождении пары легких крейсеров и эсминцев возвращалась назад, по пути намереваясь зайти с визитом в Копенгаген. А остальные крейсера, включая линейные, отправились строго на север, в сторону открытого моря-океана, готовые к крейсерским операциям против любого вероятного противника (австрийские силы в колонии Рио-де-Оро таковым рассматривались, но в последнюю очередь, из-за незначительности расположенного там флота — всего два броненосных и два легких крейсера, да несколько миноносцев).
«Желаем счастливого плавания» — просигналил флажками матрос на площадке флагманского линкора «Ингерманланд» уходящим в поход крейсерам и после завершения сообщения, не удержавшись, помахал от себя, просто рукой.
Две громадины линейных крейсеров, в сопровождении одного тяжелого и двух бронепалубных соратников, неторопливо удалялись от маневрирующей эскадры курсом на север. Вдали, почти у самого горизонта наблюдатели русских кораблей заметили дымы, о чем немедленно и доложили вахтенным офицерам.
Стоящий на мостике линейного крейсера «Адмирал Нахимов» его командир, капитан первого ранга Бухвостов, сразу после сообщения о дыме поднял свой бинокль и, осмотрев горизонт, заметил.
— А ведь это, господа, боевой корабль. Угольный. Дымит сильно, так обычные трампы не дымят. Похоже, англичане нас все-таки обнаружили.
— А почему вы, Николай Михайлович, считаете, что это англичане? — удивился старший офицер крейсера капитан второго ранга Владимир Племянников.
— Сами подумайте, Владимир Алексеевич, кому здесь еще быть. Германцам? Они обычно сюда не ходят, кроме как во время учений. Норвежцы? Вряд ли… Хотя, признаю, могут и они свой крейсер «Фрейя» прислать. Если устранили неисправности машины.
— Вот как раз про «Фрейю» я бы и не думал, — усмехнулся Племянников. — Читал отчет нашего морского агента (атташе). По всему получается, что проще полностью машины поменять чем сие недоразумение в порядок привести. Подложили англичане норвегам свинью, да еще за их же деньги.
— А вы лучше вспомните, как сие недоразумение в английском флоте называлось. — улыбнулся командир.
— Подождите-ка, дайте вспомнить, — задумался Владимир. — Якорь чрез семь клюзов! Пандора же!
— Так и есть, — не удержался от улыбки Бухвостов. — Сие есть тонкий английский юмор, господа!
Пока шел этот разговор, на флагманском крейсере «Адмирал Лазарев» наконец приняли решение, которое и передали семафором на остальные крейсера. Командующий походом контр-адмирал Небогатов решил продолжить движение той же скоростью и тем же курсом, однако держать котлы в разогретом состоянии, чтобы можно было в любой момент дать полный ход. С наступлением же сумерек предполагалось сначала сменить курс в сторону норвежских берегов, а потом уйти от английских наблюдателей, выключив огни и придерживаясь ночного регламента (т. е. имея только один фонарь направленного света на корме, на который должны ориентироваться задние мателоты).
Через пару часов преследователи наконец приблизились к крейсерам. Это оказалась тройка броненосных крейсеров типа «Кресси». Усиленно дымя, они догоняли русский отряд, стараясь зайти сбоку, очевидно, чтобы внимательно осмотреть тщательно пересчитать корабли. Несмотря на отсутствие признаков подготовки к бою, Бухвостов приказал зарядить орудия главного калибра и противоминные стодвадцатимиллиметровки с правого борта «в виду неприятеля». Англичане маячили справа по курсу, старательно держа эскадренную скорость в те же четырнадцать узлов, как и русские крейсера. Отставать они явно не собирались и постоянно отправляли радиограммы, видимо сообщая об обнаруженной эскадре.
Поняв, что англичане теперь не отстанут, даже несмотря на риск поломки машин или израсходования угольных ям, Небогатов приказал перейти эскадре на экономичный десятиузловой ход, не отменяя, надо заметить, своего прежнего указания. И поэтому, едва начало темнеть, эскадра сменила курс. А в наступившей полной темноте — оторвалась от сверкавших, словно елки, всеми ходовыми огнями англичан.
Теперь крейсерам предстояло проскочить в Атлантику…
Британская империя. Сэндригем. Июль 1909 г.
Эдуард снова болел бронхитом. Этот недуг не оставлял его уже много лет и король почти свыкся с ним, как с неизбежным злом. И даже старался не обращать на обострение своей болезни никакого внимания. Даже когда состояние Эдуарда VII ухудшалось — он крепился, работал в саду поместья в Сэндрингеме. «Какой смысл жить, если нельзя трудиться!» — заметил он однажды своему врачу.
Поэтому и сейчас он ждал приглашенных им гостей, чтобы обсудить ситуацию в мире. Ждал, сидя в кресле и куря сигару, которая, по его уверениям помогала ему при кашле.
Неспешно приближаясь к замку, оба приглашенных Его Величеством важных лица вели неторопливую беседу. Со стороны казалось, что идет обычный светский разговор о погоде, или еще чем-то, принятом в высшем обществе, а вовсе не о судьбах мира. Между тем от этого разговора зависело дальнейшее развитие событий.
— Таким образом, можно констатировать, германцы резко увеличили закупку селитры. При этом они ссылаются на возросшие заказы как русских, так и австрийцев.
— Вы полагаете, что это правда? — скептически спросил Асквит. Премьер-министр знал о некоторых навязчивых идеях Первого Лорда Адмиралтейства и подозревал, что он невольно подгоняет имеющиеся сведения под них.
— Какая-то часть правды тут присутствует, но не вся. Русские действительно ведут все закупки сырья для пороховой промышленности через немцев. И они действительно хотят получить побольше до начала войны. Вот только есть большие сомнения в том, что немцы действуют только в интересах русских, — ответил Фишер.
— Полагаете, они все же планируют напасть на русских вместе с австрийцами? — заинтересовался Асквит.
— Полагаю, сэр Герберт, что они попытаются воспользоваться тем, что всеобщее внимание привлечено к разгорающейся войне между австрийцами и русскими. И снова разбить французов, как в семьдесят первом, — хмуро ответил Джон. — Мобилизацию они не отменили, а вот куда пойдут эшелоны с войсками, пока неясно. С началом германской мобилизации я попросил сэра Ричарда[4] высылать мне копии донесений разведки по состоянию их армии. И из них следует, что основное движение поездов с войсками наблюдается в западных районах…
— Да, мне Холдейн нечто подобное докладывал, — признался Асквит. — Но пока это не более чем отдельные, не слишком достоверные новости. Я бы не решился вынести такое на заседание парламента.
— Знаете, — усмехнулся Фишер, — я иногда завидую странам, у которых нет парламента.
— Признаюсь вам по секрету, — вернул ему улыбку Асквит, — я тоже…
— Парламент — парламентом, — задумчиво произнес Фишер. — Но флот я бы мобилизовал. И Первый морской лорд со мной согласен.
— Да, я знаю. И дал ему свое согласие, — признался Асквит. — Полагаю, в виду сложной обстановке в мире это будет не лишним.
— Думаю, вы совершенно правы, сэр Герберт, — ответил Фишер. — В обстановке неопределенности мы должны быть готовы к любой ситуации. И даже к необходимости превентивного удара…
Оба они остановились перед входом в замок, у которого их ждал придворный лакей.
— Ну что, господа, будем делать? — как только гости поздоровались, спросил Эдуард. — Германия, объявив нейтралитет, мобилизует армию и сосредотачивает войска против французов. Мне только что принесли личное послание мсье Фальера. Французский президент очень опасается внезапного нападения тевтонов и хочет объявить мобилизацию…
— Полагаю, Ваше Величество, необходимо передать Лихновскому через Грея[5], что в случае, если Германия откажется от враждебных намерений и действий против Франции, мы остаемся нейтральными и гарантируем нейтралитет Франции, — ответил Асквит.
— Неплохо придумано, — заметил король. — Но никак не решает вопроса русско-австрийской войны. Одни австрийцы против русских не выстоят. А Германия уже объявила о нейтралитете, причем из-за глупой выходки австрийцев.
— Согласен, сир, первыми объявить войну и дать союзникам отличный повод отказаться от выполнения договоров — не самый умный поступок, — вступил в разговор Фишер. — Но я полагаю, что наше предложение, подкрепленное мобилизацией наших и французских сил, удержит Германию от удара по Франции. А поскольку армия ее уже отмобилизована, то одно ее наличие создаст угрозу для русских, которые вынуждены будут оставить часть сил для ее парирования. Кроме того, они не могут не учитывать возможность выступления на австрийской стороне японцев, у которых наблюдается сильнейшее желание отомстить за проигрыш в предыдущей войне…
— Есть также возможность привлечь к этой войне турок. Хотя их армия и флот в результате правления предыдущего султана находятся не в самом лучшем состоянии, сковать силы русских на Кавказе они могут. Тем более, что в среде младотурок сейчас наметился раскол на проанглийскую и прогерманскую партии. Великий визир Камиль-паша, не будучи младотурком, состоит в хороших отношениях с первой и готов на любые услуги для получения нашей помощи. А Грей уже предпринял определенные шаги в этом направлении.
— Но… русские разобьют османов и получат шанс захватить Проливы, — удивился Эдуард.
— Нет, сир, — возразил Фишер. — В случае неблагоприятного исхода русско-турецких столкновений мы используем нашу средиземноморскую эскадру и флот Франции для установления нашего контроля над Проливами. Причем сделаем это при полном согласии турецкого правительства.
— Неплохо, — подумав, согласился король. — Парламент на это согласится единогласно. Но германскую проблему это не решит.
— Предлагаю, сир, подготовить вариант удара по Вильгельмсхафену и оформить предложение сэра Герберта как ультиматум. Пригрозив объявить войну в случае невыполнения. Думаю, эта угроза сломает упрямство германского императора, который, как мне известно очень бережно относится к своей любимой забаве — броненосцам, — предложил Фишер.
— А для Парламента… можно будет найти убедительные доказательства коварных замыслов тевтонов по отношению к Бельгии, — добавил Асквит.
— Вы так и рветесь «копенгагировать» германский флот, Джон. Впрочем …, — попытался улыбнуться Эдуард, внезапно сильно закашлявшись. Настолько сильно, что разговор пришлось прервать. Но последнее слово монарха было истолковано премьер-министром и его спутником, как согласие…
Северное море. Германская империя. Вильгельмсхафен. Август 1909 г.
Август — месяц летний, но это нисколько не мешает погоде вести себя по-осеннему. И потому в ночь, которая решила судьбы мира небо хмурилось, как настоящей осенью. Мрак, упавший на море, надежно скрывал идущие по морю корабли от посторонних наблюдателей, но и затруднял совместное движение. Они шли, прижимаясь друг к другу, чтобы не потеряться в темноте. Но ночная темень и рискованное маневрирование почти вплотную оказались роковыми для эсминца «Маори», а также крейсеров «Энтрим» и «Европа». Эсминец попал под таран броненосца «Британия» и пропал без вести, потому что приказом командующего Хоумфлитом было строго настрого запрещено использование любых видов связи до получения сигнала от флагмана. Так что о том, что это был именно «Маори», узнали непонятно как попавшему на палубу броненосца куску полотняного чехла со шлюпки эсминца. Два же крейсера, броненосный и бронепалубный, столкнулись и, получив сильные повреждения, вынуждены были возвращаться домой… Однако остальные корабли упорно двигались к цели.
Стоящий на мостике «Дредноута» адмирал Уильям Мэй напряженно вглядывался в ночную тьму, напряженно ожидая, что ее внезапно разорвет луч прожектора дозорного корабля или, что еще хуже, пламенеющие факелы выстрелов.
«Пока всё идёт нормально, — думал адмирал. — Никто нам не встретился, а потери из-за столкновений намного ниже ожидаемых. Немцы, кажется, даже не подозревают о том, куда мы направляемся. Но это только начало: всё зависит теперь от слаженности наших действий. Если сигнал опоздает…».
— Что…? — спросил он, поворачиваясь командиру линкора, кэптэну Бартоломео.
— Сообщение из радиорубки, сэр, — негромко, словно боясь, что его услышат доложил Чарльз. — Сигнал РКК, повторенный два раза.
— Отрепетовать сигнал. Корабль к бою приготовить. Передать на остальные корабли семафором — Империя надеется, что каждый выполнит свой долг, — адмирал не удержался от цитирования своего знаменитого предшественника.
Если быть совершенно точным, то до времени, указанного в ультиматуме, врученном сегодня министру иностранных дел Германской империи фон Чиршки английским послом Ласкеллем, оставалось еще как минимум полтора часа. Но в Адмиралтействе кому-то (и можно даже смело догадаться кому) надоело ждать, пока дипломаты закончат увязывать свои словесные кружева. И в ночь, разрывая эфир точками и тире морзянки, ушел дважды повторенный роковой сигнал.
Эскадра поспешно перестраивалась в боевой порядок — линия дредноутов, которые должны были прикрывать атаку, идущие в кильватер четверка броненосцев, чьей почти самоубийственной задачей было отвлечение на себя огня батарей береговой обороны. Ответ германской береговой артиллерии ожидался устрашающий — главную базу флота охраняло не менее тридцати пяти батарей со сто двадцатью орудиями разных калибров, из которых самыми мощными были двенадцатидюймовые пушки. Но в тридцать пять калибров длиной, что в принципе позволяло броненосцам с более дальнобойными двенадцатидюймовками со стволами в сорок пять калибров обстреливать береговые батареи вне досягаемости их орудий. Однако по плану, такая дуэль должна была состояться только в случае крайней необходимости. Вопреки обыкновенной практике английского флота, в этой операции основной удар наносили миноносцы. Которые, получив сигнал, уже устремились вперед. Тем более, что, к удивлению англичан, все огни, в море и на берегу, горели в режиме мирного времени…
— Эсминцы пошли, сэр, — доложил очевидную истину адмиралу флаг-офицер, кэптэн Хет.
— Cry «Havoc» and let slip the dogs of war[6], — не удержался от произнесения слов, которые должны будут войти в историю, адмирал.
— Шекспир, «Юлий Цезарь», если не ошибаюсь, сэр, — заметил Бартоломео.
— Любите его пьесы, Чарльз? — спросил адмирал. Ожидать результата атаки было проще, беседуя о чем-нибудь отвлеченном.
— Да, сэр. Особенно «ГенрихаVI», — ответил командир «Дредноута» — Часть вторая вообще гениальна, по моему скромному мнению, сэр…
Пока офицеры и матросы линейных кораблей и дозорных крейсеров проводили время в напряженном ожидании, убивая его и собственное волнение разговорами на разные темы, двадцать три эскадренных миноносца набирая скорость, устремились к бухте Яде. Все кораблики были покрашены темной матовой краской и имели нефтяное отопление котлов, чтобы не выдавать себя искрами недогоревшего угля, вылетающими из труб.
Не встретив никого они уже почти вошли в бухту, когда полоса везения внезапно закончилась. Эсминец «Гурка» буквально налетел на миноносец S.95. И хотя столкнулись они бортами, оба миноносца потеряли ход и начали дрейфовать в сторону моря. Германский экипаж опомнился первым и выстрелил из баковой пятидесяти миллиметровки. В ответ раздался выстрел сразу двух английских трехдюймовок.
Как только раздался первый выстрел, остальные английские эсминцы на полном ходу устремились к Вильгельмсхафену. На стоящих у берега кораблях, как оказалось, все же не пренебрегли некоторыми мерами безопасности и имели в готовности дежурные расчеты противоминной артиллерии. Вспыхнули прожектора, раздались первые выстрелы. А тем временем низкие черные силуэты атакующих эсминцев приближались к берегу. Некоторые открыли огонь из своих семидесятишестимиллиметровок, рассчитывая разбить и погасить прожектора. Но пламя выстрелов всего лишь выдало положение этих кораблей германцам и немецкие противоминные «восемь-восемь»[7] быстро пристрелялись по ним. Вот застыл, горя, один из эсминцев, чуть позднее взорвался, видимо от попадания снаряда в готовую к выстрелу торпеду второй…