— Мама, — самодовольно объявила Мюрэ, — прибыл граф Форши! Я так рада, что наш новый папенька решил провести Духов день в Биллербеке. А граф Форши! Ты ведь знаешь, у него сыновья, и такие красавчики!
Буйство огня в камине утихло. Леди Деорвин опустилась в мягкое кресло и взяла в руки пялыда.
— Пусть красавчики, но наше Семейство они недолюбливают. Они тебе не пара, доченька.
Мюрэ подбежала к матери.
— А если кто-нибудь из них в меня влюбится? И их Семейство станет к нам расположено?
— У графа целых пять сыновей, — добавила Иолесия. — И Мюрэ хватит, и мне.
Леди Деорвин поцокала языком:
— Пустые мечты. Семейство Форши хранит верность врагу вашего папеньки.
Майя прикусила язык. Врагом леди Деорвин называла мать Майи. Отойдя от камина, в котором снова пылал огонь, девушка принялась разливать по фарфоровым чашечкам яблочный сидр — любимый напиток дочерей леди Деорвин.
— А по-моему, с Форши не стыдно и в свете показаться, — мечтательно протянула Мюрэ. — Ах, матушка, какие же они все-таки красивые! Но ведь ты уже нашла для меня жениха, правда?
— А для меня? — тут же заныла Иолесия.
Леди Деорвин невозмутимо работала иглой.
— Ну матушка! — воззвала Мюрэ после затянувшейся паузы. В голосе ее звучало нетерпение.
— Дитя мое, стоит ли думать о каком-то графе, если за границей есть более достойные Семейства королевских кровей?
Она говорила почти шутливо, однако владевшее ею честолюбие звучало в ее словах так же отчетливо, как эхо в колодце.
— У короля Дагомеи два законных сына, Мюрэ. Старший из них примерно твоих лет.
Наступила тишина. Онемев от потрясения, Мюрэ уставилась на мать.
— Чтобы я была… королевой… Дагомеи? Королевой проклятого королевства?
Майю кольнуло завистью: это ведь ее когда-то прочили в жены наследнику Дагомеи. О проклятом королевстве она всегда думала с толикой любопытства, и, повернись судьба иначе, однажды эти земли стали бы принадлежать ей. Но Майя подавила в себе недостойное чувство.
— Я бы ни за что за него не вышла, — сказала Иолесия. — В Дагомее, наверное, так страшно жить! У них даже яр-камни прокляты.
— И обычаи такие странные, да, матушка? — подхватила Мюрэ. — Ты ведь жила там и всегда над ними смеялась. А правящее Семейство… — в голосе ее промелькнуло отвращение. — Все ведь знают, что их кровь… Лично я считаю, что любой из сыновей графа Форши — гораздо более приятная партия. Видишь, я уже и волосы завила к Духову дню.
— А мне не позволила, — проворчала Иолесия.
— Я слышала, что Форши любят кудрявых, — сообщила Мюрэ. — Но вот Дагомея… вы же не всерьез, матушка, правда?
Леди Деорвин не произнесла больше ни слова. Только игла мелькала.
Мюрэ подошла гуда, где стоял поднос с чашками.
— Благодарю, — бросила она, но тут лицо ее исказилось, словно она только теперь заметила, что сидр разливала Майя, а не служанка. Мюрэ смерила Майю высокомерным взглядом.
Грациозным движением взяв чашку, Мюрэ изящно отпила сидра и направилась к кушетке.
— Матушка, ведь сегодня Духов день. Даже слуг отпускают танцевать у майского дерева вместе с господами. А Майя пойдет танцевать?
Вопрос был задан неспроста, и Майя вспыхнула, про себя проклиная Мюрэ, которая вечно плела интриги.
— Танцевать дозволяется даже безродным, — задумчиво произнесла леди Деорвин. — Пожалуй, и мы не можем не пустить Майю.
Игла в ее руках жалила как серебряный кинжал.
— Впрочем, неужели ты думаешь, будто найдется человек, который пригласит ее на танец? Здесь, в Сотне Биллербек, даже сельчане знают, кто она такая.
И, подняв глаза от пялец, леди Деорвин бросила зловещий взгляд на Майю.
— Мне нездоровится, — негромко сказала Майя. — Я не хочу на танцы.
— Но как же так! — возразила леди Деорвин, опуская пяльца. — Или ты полагаешь, что папенька просто так приехал в Биллербек на праздник? Как ты думаешь, зачем он проделал такой путь?
Когда-то Майя на лету ловила отцовский замысел. Когда-то она уверенно ответила бы на этот вопрос. Но она больше не понимала отца.
— Откуда мне знать, — тихо произнесла она. — Может быть он хотел оказаться как можно дальше от Муирвуда.
Леди Деорвин встала. Глаза ее метали молнии.
— Ах ты, дерзкая девчонка!
Майя холодно встретила ее взгляд и промолчала.
— Будь посдержаннее, милочка. Не забывай, что сдержанность угодна Истоку. Ах, сколько в тебе гордыни! Ничего, путь к смирению лежит через страдание, — не так ли учат Альдермастоны и Дохту-Мондар? А путь тебе предстоит долгий…
В ее словах явственно звучала угроза.
— Ну не заставлять же ее, если она не хочет, матушка, — сказала Мюрэ. — Какая разница, придет она или нет? Не хочу позориться при всех.
— Ваш папенька желает, чтобы ее увидели Форши, — терпеливо объяснила леди Деорвин. — Пусть видят, что она здорова, что мы добры к ней и исполнены сочувствия. Что бы там ни говорили слухи, она может свободно выходить из своей башни. Видишь, Майя, праздника тебе не избежать, как бы ты там себя ни чувствовала. Все равно с тобой никто танцевать не станет. Бедняжка.
— Я пойду, если того желает отец, — равнодушно ответила Майя. Теперь она называла его только так.
Сердце у нее сжалось от боли, но на лице не дрогнул ни один мускул. Сестры защебетали о нарядах и венках, и Майя тихо покинула солярий. Прижав руку к животу, она пыталась унять боль и терзавшее ее черное чувство. После отречения здоровье ее пошатнулось, и она стала часто болеть. Лекари, пользовавшие ее травами и настоями, утверждали, что у нее язва. Но их лекарства не помогали. Отчаявшись, Майя послала за Альдермастоном Кларедона и попросила о Даре исцеления — всякий мастон мог воззвать к Истоку и попросить о Даре, если в нем была нужда. Альдермастон воззвал, но безуспешно, после чего с сожалением объявил Майе, что ее страдания угодны Истоку.
Она миновала маленькую гостиную, где суетилась прислуга, готовя пир, с которого должен был начаться праздник. В суете никто не обращал внимания на Майю, и она была рада этому. Пусть она больше не носила нарядных платьев, пусть ее нарядили в платье служанки, гости нет-нет да и поглядывали на нее сочувственно. Взгляды их говорили, что они не одобряют решение короля, изгнавшего жену, однако восстать против него и заступиться за изгнанницу не посмеют.
Она впервые встречала Духов день взрослой. Все детство она гадала, как это будет. В этот день, единственный в году, не было ни чинов, ни рангов. Даже самого последнего бродягу усаживали за пиршественный стол. Юноши и девушки рука об руку танцевали, кружась, вокруг майского дерева — высокого шеста, украшенного цветами и лентами. В этот день принцесса могла плясать со свинопасом. По извечному обычаю танцевать в Духов день дозволялось всякому, кто достиг четырнадцати лет. Девчонки перешептывались в преддверии праздника, гадая, кто пригласит их на танец. Мальчишки укрепляли в себе решимость, мечтая пригласить ту, о ком в обычной жизни не смели даже думать. Это важный ритуал, это символ, понимала Майя. Она бывала на этих праздниках с раннего детства. Когда ей было шесть лет, она попросила отца научить ее майскому танцу. Она помнила, как танцевали вокруг майского дерева ее родители, и это воспоминание мучительно терзало ее. Боль в желудке усилилась — так всегда бывало, когда Майя начинала вспоминать о былом. Надо успокоиться.
Но как же ей не вспоминать? Вот уже много лет Майя не видела свою матушку. Этот Духов день матушка проведет в аббатстве Муирвуд, что стоит во всеми забытых болотистых землях и до сих пор не отстроено до конца. Муирвуд был старше всех прочих аббатств, однако их подняли из руин быстрее — почему так? Наверное, Муирвуд пострадал больше прочих. Говорили, что уцелело только здание, в котором находилась кухня Альдермастона.
Майя вообразила матушку на этой кухне — одинокую, убитую горем, страдающую. Поговаривали, что ее здоровье в опасности. Отец послал ей лучших целителей, ибо не желал пятнать свою и без того запятнанную репутацию подозрениями в убийстве. Больней всего было вспоминать о том, как незадолго до Духова дня Майя умоляла отца отпустить ее в Муирвуд. Она клялась, что вернется, предлагала отправить с ней хоть половину армии, но отец лишь рассмеялся ей в лицо, заявив, что он не доверяет половине своей армии и не удивится, если солдаты перейдут на сторону ее матери и поднимут восстание.
— Леди Майя!
Она резко обернулась. До выхода на лестницу оставались считанные шаги, но тут она заметила канцлера Валравена. Канцлер помахал ей рукой.
Майя улыбнулась и подошла к нему.
— Я шел в библиотеку, — сказал канцлер. — Не составите ли мне компанию?
— Отчего же нет. Я и не думала, что увижу вас до праздника. Давно ли вы в Сотне Биллербек?
— Две недели, — улыбнулся Валравен и повел ее вверх по лестнице, а затем — в другое крыло замка, туда, где располагалась библиотека. Тростник на полу пахнул мятой. Хозяева не желали ударить лицом в грязь перед важными гостями.
День клонился к вечеру, но в окна все еще лился яркий свет. Майя подошла к окну и выглянула наружу. Видно было далеко, до самой деревни, где уже воздвигли пышно украшенное майское дерево. Вокруг дерева собиралась толпа. Желудок стиснуло очередным спазмом. Майя схватилась за живот.
— Все не проходит? — спросил у нее за спиной канцлер.
Она кивнула его отражению в оконном стекле. Волосы у канцлера были подрезаны неровно.
— Лично я считаю, что виной всему эти грубые серые платья, — заметил канцлер, и в глазах его блеснул лукавый огонек. — Серый — это цвет туч. Не пушистых облаков, а тяжелых туч, несущих грозу. Кстати, говорят, вечером будет дождь. В этой Сотне погода бывает непредсказуема.
— Почему отец решил праздновать Духов день именно в Биллербеке? — Майя положила ладонь на стекло и ощутила мельчайшие его неровности.
— Вы же умная девушка, — уклончиво ответил канцлер. — Как бы вы сами ответили на этот вопрос?
— Я больше не понимаю отца, — ровно и невыразительно ответила Майя.
— Вы знаете его лучше, чем хотите признать. Пусть он уже не тот, кого вы с любовью помнили с самого детства, но часть его души осталась прежней. Я это вижу. Хотите, я научу вас искать ответ через вопросы? Это искусство королев. — Канцлер сложил руки на груди. — Чего больше всего на свете хочет ваш отец?
— Развестись с матушкой.
— Однако их брак был заключен по мастонскому обычаю.
— Они дали нерушимый обет, — произнесла Майя, все еще глядя на пучки лент, свисающих с майского дерева. Кончики их были привязаны, но это не мешало лентам колыхаться на ветерке, словно в попытке улететь.
— Мастонский обычай говорит, что нерушимый обет не может быть отменен. Однако он действителен лишь в том случае, если обет блюдут оба супруга. В мастонских книгах говорится о том, что в ряде особых случаев нерушимый обет можно отменить.
— Если, например, один из супругов не верен другому.
«Как ты, отец». При одной мысли об этом на сердце становилось черно.
— Да. Неверность — прямой повод для отмены обета. Вашему отцу это известно. Он дал вашей матушке возможность расторгнуть брак. Но она не пожелала воспользоваться ею. И отказалась.
— И тогда он развелся с ней по обычаю Дохту-Мондар, — добавила Майя. — Ваша вера относится к разводам проще.
— Да. В нашей культуре брак — это нечто гораздо менее… постоянное. Беда в том, что по законам Дохту-Мондар король не был женат. И теперь одни считают его брак с леди Деорвин законным, а другие не считают его браком вовсе. Все очень сложно и запутанно. Как ленты вон на том майском дереве.
— Он сам себя запутал, — севшим голосом сказала Майя и сглотнула.
— Так зачем же мы приехали в аббатство Биллербек?
Майя задумалась и думала долго.
Леди Деорвин сказала, что отец хочет показать меня людям живой и невредимой.
— Она глупа. Если бы кто-то думал, что ваш отец злоумышляет против вас, королевство восстало бы. Многие считают, что вы — единственная законная наследница короля.
— Матушка не станет поднимать восстание, — сказала Майя. — И я тоже не стану. Когда брат идет на брата, это всегда кончается бедой и войной. Я знаю историю. Войны порождают Бесчисленных. Разве не так об этом говорится в ваших книгах?
— О да. И это очень горько. Я читал об этом. Так вот, ваш отец послал меня сюда, дабы я встретился с Альдермастоном Биллербека и обсудил вопрос развода с ним. Альдермастон мудр и, возможно, подскажет выход. Или укажет, где — и в каких книгах — можно найти основание для того, чтобы оставить верную жену.
Майя обернулась и изумленно уставилась на канцлера.
— И что же, нашли? — спросила она, взгляд ее был напряжен.
— Всего несколько слов, — не отводя глаз от окна, ответил канцлер. — Однако вашему отцу это не поможет. Я знал это с самого начала, но если король приказывает, кто посмеет ему возразить?
Майя в тревоге смотрела на канцлера.
— Я полагала, что единственным оправданием нарушенному обету является неверность. Я читала книги. Вы сами научили меня читать. Неужели есть что-то еще?
Он молча кивнул.
— Что? Скажите мне, умоляю!
Канцлер пожал плечами.
— Как я уже сказал, к данному случаю это основание не подходит.
— Но какое основание? Что было сказано в книге?
Канцлер сочувственно улыбнулся и посмотрел на нее.
— Я не хочу тревожить вас попусту, леди Майя. Вы ничего не знали об этом основании потому, что мастоны о нем не писали… О нем знали только Альдермастоны. Однако в книгах Дохту-Мондар оно тоже упоминается, и потому я о нем знал. Действительно оно, правда, лишь для мастонов, прошедших испытания. Вам эти испытания не пройти никогда, поскольку ваш отец не намерен отпускать вас ни в аббатство на учебу, ни замуж. Ведь ваши дети, если они у вас будут, станут соперничать с наследниками леди Деорвин. Ваш отец этого не допустит. Не будем больше об этом, ибо, не будучи мастоном, вы не можете знать основания, о котором я говорю.
Майя сглотнула.
— Помогите мне, канцлер. Я хочу подготовиться к испытанию. Я хочу стать мастоном, мне надо уговорить отца. Я только что заставила яр-камень разжечь огонь. Сама, одной только мыслью!
— В самом деле? — канцлер был поражен, но удивление быстро сменилось сияющей улыбкой. — Я тоже так умею, но только посредством кистреля.
— У меня не было кистреля, — призналась Майя и покраснела от гордости.
— Замечательно! Я ни на мгновение не усомнюсь в том, что вы легко пройдете мастонские испытания. Правда, женщинам запрещается уметь читать, однако ваши предки давно доказали, что женщина из благородного Семейства способна пройти испытания и воззвать к яр-камню и без этого умения. Так вы все еще хотите стать мастоном?
— Да! — твердо сказала Майя. — Матушка тоже мастон. Отец… — она сглотнула. — Скажите мне, что это за основание? Я все равно узнаю! Скажите, канцлер!
Он ласково опустил руку ей на голову, словно Альдермастон, призывающий на нее Дар.
— Что ж, вреда от этого не будет. Исток слышит наши самые заветные мысли и чувства, и потому, если ваше желание сильно, однажды вы и в самом деле станете мастоном. Я в это верю, ведь у вас есть дар. Пусть даже вам придется ускользнуть из башни Пент и побывать в аббатстве Кларедон!
Он оглянулся на дверь, обвел взглядом комнату, удостоверился, что его не подслушивают, и понизил голос:
— Как я уже сказал, в книгах Альдермастонов хранятся знания, доступные лишь тем, кто прошел испытания и стал мастоном. Из этих книг и надо черпать. Я же расскажу вам о том, что написано в книгах ордена Дохту-Мондар, в моей собственной в том числе. Как вам известно, когда мужчина и женщина приносят нерушимый обет, Исток соединяет их воедино своей силой. Узы эти так сильны, что разорвать их может лишь смерть. Кроме того, супруг — или супруга — может развестись, если вторая сторона совершит прелюбодеяние. Это вам уже известно. Но есть и еще одно основание для развода. Муж может внезапно для себя выяснить, что его жена — хэтара. Этого достаточно, чтобы развестись с ней.
При звуке этого слова по спине у Майи отчего-то побежали мурашки.
— Что такое… что это такое, канцлер? — спросила она, страшась произнести само слово, как будто оно жгло ей язык.
Валравен покачал головой.
— Это вы узнаете сами, когда пройдете мастонские испытания. Хэтары способны черпать силу Истока, используя для этого кистрель. Это хэтары принесли в мир Скверну. Это из-за них Дохту-Мондар запретил женщинам пользоваться кистрелями. Заверяю тебя, дитя, в данном случае это основание никому не поможет. Хэтары исчезли много веков назад.