Люди! Рабы. Если быть совсем уж точными, то женщины и дети, которых куда как легче сломать, выбить любую строптивость, а затем либо перепродать, либо оставить для себя. Вот и лезли османы на утраченные по итогам войны земли. Лезли упорно, обливаясь кровью, неся большие, порой обескураживающие потери, но лезли.
Мигель Корелья недовольно сплюнул на землю, вспоминая, что чем больше времени проходило после подписания мирного договора, тем больше проблем было на порубежных землях. Никаких войск, никаких знамён у то и дело вторгающихся отрядов. Два десятка, полусотня, иногда немного больше, но обычно и до ста османов в отряде не доходило. Пробраться ночью, наскочить на деревеньку, попробовать разграбить всё, что получится и утащить брошенных поперёк седла пленников — вот и вся тактика.
Дозоры вдоль границы? Помогали, спору нет, но на каждые три-четыре замеченных и перехваченных отряда османов приходился один, успевающий натворить дел. Однако нет худа без добра, как говорили местные. Постоянные нападения позволяли ему, по существу являющемуся наместником Сербии в отсутствие Лукреции, натаскивать набранных среди сербов солдат. Хорошо натаскивать, проверять кровью, безжалостно отсеивая робких окончательно, а недостаточно умелых подтягивая до должного мастерства. Разумеется, делал он всё это не сам, а всего лишь отдавая приказы своим капитанам, чтобы уже те передавали распоряжения вниз по цепи.
Храбрости и желания рвать глотки врагам у сербов в основном хватало. Не было оружия и доспехов? Выдавали, благо итальянские оружейники с заказами не просто справлялись, но радостно просили ещё и ещё. Доходы и немалые! Другое дело, что затраты пороха поневоле заставляли относиться с бережливостью к этой столь необходимой субстанции. Тут уж как не старайся, а селитряницы быстрее вызревать не заставишь. А посему… Вооружить аркебузами и пистолетами немалое число солдат можно и нужно, но обучить меткой стрельбе — это уже другое, ведь порох при учёбе сжигается немилосердно. Но и тут вроде бы можно было исхитриться… в очередной раз. И вновь благодаря хитроумию старого друга, ставшего из просто сына кардинала сперва сыном понтифика, затем собственно кардиналом, Великим магистром Ордена Храма и… наконец королём. А следом и его за собою потянувшим на самый верх.
Нет, Мигель и не думал жаловаться. Напротив, распробовав вкус силы, власти и неуловимого аромата особенной жизни, он хотел удержать это положение. А раз так, то и поддерживать порядок в королевстве Сербском старался по-настоящему. Не щадя ни других, ни самого себя в стремлении сделать не просто хорошо, но ещё и не медленно. А посему…
Прознатчики знали своё дело, да и посыпали тропы, по которым ходили, серебром. Щедро посыпали, тем самым помогая граничарам — а именно так сербы стали называть тех, кто нёс службу близ границы — отлавливать и уничтожать османские отряды. И вот случилось нечто новое, но вполне ожидаемое — в этот раз османские любители поживиться чужим добром и захватить рабов решили пожаловать не полусотней или даже сотней, а куда как большим составом. Естественно, сделать это не абы как, а предварительно отвлекая внимание. Каким образом? Множеством малых, всего по паре десятков человек, отрядов, что должны были пересечь границу между Османской империей и Сербией в разных местах. И отряды эти были откровенным мусором. Голодранцы, толком не вооружённые, не умеющие ничего, зато разгорячённые обещаниями богатой добычи, а ещё взбодрённые опиумом, который давал ложное ощущение всемогущества. Корелья успел насмотреться на действие этого дурмана, да и сам получал его после ран как обезболивающее лекарство, а потому знал и о пользе, и об огромном вреде. Знал и поддерживал крайне мучительные казни для тех, кто осмеливался торговать этой отравой во владениях Борджиа.
Впрочем, опиум сейчас был так, отдельной мелочью, мазком на общем полотне. Те отряды, они были жертвенным мясом и не более. Отвлекали внимание от главного уже даже не отряда, а небольшого войска, состоящего из жаждущих не только добычи, но и крови неверных. Фанатики, что после объявленного из Мекки джихада росли как грибы после дождя, к тому же стремясь убить побольше гяуров.
К подобному стоило как следует подготовиться, благо примерный путь был заранее известен. Золотой ключик, он открывает уста, сердца и сами души многих и многих, а уж в поражённой всеобщей продажностью Османской империи тем паче. Войско фанатиков собиралось близ Скопье, переименованного османами в Ускюб. Разумеется, двинуться на Приштину желающие резни во славу Аллаха магометане не осмеливались, но вот ударить в северо-западном направлении, попробовав на зуб Призрень, а уж особенно поселения по дороге и поблизости — это уже иное.
Так поведали прознатчики. Исходя из этого, Мигель Корелья и решил действовать. Понимая, что продажные души наверняка есть и здесь, в Сербии, из числа затаившихся, прикинувшихся верными, но по той или иной причине ведущих дела с недавними поработителями, он не собирался показывать, что знает о готовящемся набеге. Потому нельзя было подтягивать дополнительные войска, ограничиваясь гарнизоном Приштины. Да и то не всем, ведь излишне ослаблять оборону города было рискованно. Зато можно и нужно было использовать имеющихся лошадей для быстрой переброски в нужное место ещё и пехоты. Ну а собственно конница… и ей дело должно найтись. Османы уже битые жизнью, а потому обязательно сунутся не одной пехотой.
Так предполагал сам Корелья, то же доносили прознатчики. Так оно, собственно, и произошло. Опасаясь спугнуть врага, наместник до последнего сидел внутри городских стен, и лишь когда стало известно о первых отрядом жертвенного мяса, что пересекли границу, вывел войска. Это было нормальным ответом, который не должен был насторожить возможных османских друзей внутри Приштины. Ну или насторожить не слишком на самый худой конец. Быстрая, но не вконец изматывающая лошадей скачка в предполагаемом направлении набега. Передовые дозоры в большом количестве. чтобы наверняка заметить любую подозрительную мелочь… И вот он, успех.
Вторгшееся на сербские земли разгорячённое проповедями завывающих мулл войско не было достаточно подготовленным. Оно рассчитывало больше на обычный набег, а потому не имело артиллерии. Грамотные полководцы? С этим также всё было печально, потому как понимающие в военном ремесле не очень то горели желанием идти в набег, риск не вернуться из которого превосходил все разумные рамки. Потому всё вышеперечисленное подменялось тем самым религиозным фанатизмом, жаждой добычи и множеством обещаний, что как следует пограбить, порезать неверных и отойти они сумеют ещё до подхода войск Борджиа. Ах да, а ещё у этого своеобразного войска отсутствовали османские знамёна. Только зелёные полотнища со сделанными чёрной краской надписями, вроде как из Корана. Тут Мигелю Корелье особо интересно не было.
Недостаточная подготовка всегда влечёт за собой печальные последствия. В частности, неумение устроить нормальный лагерь для ночлега и выставить дозоры, берегущие покой и целостность войска. То есть дозоры имелись, охрана тоже вроде как бдела, но их умения оставляли желать лучшего. Они не заметили передовые дозоры уже сербских войск. Им не хватило наблюдательности обнаружить, как вокруг спящего за малыми исключениями лагеря смыкается кольцо более умелых воинов. Они много что упустили, и теперь им предстояло платить. Дорого платить!
— Хараджича сюда, — приказал Мигель, прекращая рассматривать в подзорную трубу османский лагерь.
— Исполняю, магистр.
Магистр… Корелья уже успел привыкнуть к этому своему титулу в Ордене Храма, но нет-нет. да слово вызывало лёгкое… неудобство. Почему? Тут он и сам не мог толком ответить. Может не считал себя достаточно подготовленным? Возможно, вовсе далёким эхом отзывалось то, что ранее говорили о тамплиерах, почти полностью уничтоженных и оболганных после крушения Ордена. А его неожиданное возрождение, многим поставившее палки в колёса, сокрушившее немало планов и принесшее тоску и печаль королям из династии Валуа… Стало очень жаль, что поблизости нет Чезаре, что заслуженно славился умением отвечать на самые неожиданные, а порой близкие и проклятым вопросы. Но его коронованный друг сейчас находился по ту сторону Средиземного моря, в том, что раньше было Мамлюкским султанатом, а теперь вновь должно было стать Египтом. Но не просто, а Египтом обновлённым, лишённым того, что там творилось вот уже многие века. Разумеется, под властью рода, которому он, Корелья, присягнул и с которым накрепко связал своё будущее.
Зачем ему понадобился Светозар Хараджич, в прошлом один из командиров небольшого отряда, по мере сил досаждавшего османам? Как раз по причине умения последнего совершать налёты именно ночью и именно на спящего противника. А ещё хорошо знакомого с местностью, что тоже было важно.
— Звал, князь?
Особых манер у Хараджича не было, да и сам он хоть и из благородного рода, но за время османского владычества большей частью вырезанного и впавшего в бедность, близкую к нищете. Зато и злости у Хараджичей прибавилось. У уцелевших, конечно. И чем больше их родной крови умирало от рук османов, тем сильнее становилась эта самая ненависть. Вот как раз таких и приближала к себе Лукреция, да и сам он, Мигель Корелья, понимал правильность подобного пути. Такие не предадут, да к тому же будут сражаться до последнего османа, проливая единственную влагу, способную утолить терзающий их изнутри огонь — кровь.
Что до обращения «князь», так местные пока либо не успели, либо даже и не старались привыкать к италийским наименованиям. Некоторые из прибывших с Лукрецией придворных — особенно женщины — пытались этим возмущаться, но… Сама королева лишь улыбалась и оставляла всё как оно есть. Лишь приближала к приштинскому двору всё новых и новых озлобленных на османов и вообще магометан хищников, создавая тем самым дьявольскую смесь из бывших бойцов и командиров кондотт, древних италийских родов, рыцарей-тамплиеров и вот этих вот, рвущихся к своей законной добыче хищников.
— Османский лагерь видел?
— Зрел, князь, — акцент серба был ужасен, но Мигель привык и не к такому. — Стадо баранов, которое ждёт, чтобы их вырезали. Только много их, не успеем, как метаться начнут.
— Что посоветуешь?
— Лошади. Ранить аль напугать. Османы их спутывать или не умеют или ленятся. Мы сделаем так, что все разбегутся. Но пошуметь придётся.
— Стрельба? — поморщился Корелья.
— Не из аркебуз. Самострелы новые и волчий вой. Кони боятся. Сильно.
А вот это Мигелю действительно понравилось. Кони боятся волков, особенно если это не боевые или не совсем боевые, приученные преодолевать этот естественный для табуна и отдельной лошади страх. А у этих османов кони были так себе. Под седло годились, но только если не было чего получше. Настоящий боевой конь и дорог, и таких всегда нехватка. А уж в нынешней то Османской империи, да вспоминая понесённые ей совсем недавно огромные потери… Нет, настоящих боевых скакунов там оставалось мало, да и не тут они, не у этого сброда фанатиков, собранного обезумевшими от ненависти муллами.
— Сколько тебе понадобится времени?
— Собрать людей. Подобраться. Вырезать смотрящих за конями. Начать пугать… Не больше двух часов, может раньше.
— Я доволен тобой. Делай же.
Радостный оскал серба, который был счастлив от самой возможности утроить очередную резню ненавистных ему османов. Корелья даже не сомневался, что у этого умелого убийцы получится если и не всё, то многое из того, что он пообещал. Ну а остальные его солдаты, у них тоже окажется немало работы. Если действительно удастся распугать всех или почти всех лошадей, то враги лишатся главного — возможности убежать не на своих двоих. А хотят бежать просто, перебирая данными богом ногами — это его солдаты пресечь сумеют. Выстрелами, понятное дело. Множеством выстрелов, причём не из одних лишь аркебуз, но и из старого-нового оружия, то есть арбалетов.
Арбалет. Оружие давно известное что в Италии, что тут, в Сербии, что во всей Европе и не только. Где-то его применяли чаще, где-то значительно реже, в иных местах и вовсе считали лишним. до сих пор используя луки и ценя их за более высокую скорость стрельбы. Однако…
Известны были спаренные арбалеты, хотя и считались излишне дорогой игрушкой. Но вот арбалеты многозарядные — совсем иное. Вместе с тем оказалось, что такие тоже есть, да к тому же известны уже не первый век, пускай создавались в далёких краях, в очень далёких. Как сказал Чезаре, назывались они чо-ко-ну и представляли собой… Да что там, теперь эти самые многозарядные чудовища, воплощённые в дереве и металле, имелись у части его стрелков. Вместо того чтобы уложить в ложе один болт, затем натянуть тетиву — вручную, со стремени или воротным механизмом — прицелиться и выстрелить, здесь использовалось нечто иное. Сверху ложа располагался узкий прямоугольный короб, в котором находилось до десятка болтов. Находящаяся под этим коробом тетива сперва не давала стрелам выпасть, а затем, когда стрелок с помощью системы рычагов взводил тетиву, зацепляла подаваемый болт и, при нажатии спускового крюка, происходил выстрел. Затем это повторялось до тех пор, пока короб с болтами не оказывался пустым, и не требовалось поместить туда новых десяток болтов.
Сложности? Да, они, конечно, имелись. Но вот скорость стрельбы позволяла мириться со сложностью конструкции, созданной по описаниям Чезаре самим Леонардо да Винчи, уже прославившимся не только в италийских землях, но и по всей Европе.
Конечно же, вновь переходить от аркебуз к арбалетам никто не собирался. Эти два вида оружия должны были дополнять друг друга, а вовсе не мешать. Большая скорость стрельбы у одного, пробившая способность другого. А вот научить два вида стрелков не мешать друг другу, а помогать, да не на учебных площадках, а на поле боя… Учёба была раньше. Бой — не стычка, а именно бой — должен был начаться совсем скоро. И Мигелю хотелось верить, что и вот эта новая затея Чезаре покажет себя с самой лучшей сторону. Да и привык он к успеху всех этих новинок, чего тут скрывать.
Ожидание. Не такое и долгое, но всё равно тягостное. Смотри в подзорную трубу или не смотри — всё едино толком ничего не увидишь, не заметишь. Ночь, она скрывает чересчур многое, а бледного лунного света и сияния далёких звёзд недостаточно.
Луна и звёзды… Мигель помнил, как громко и искренне смеялся Чезаре, как только заходила речь о том, что это Солнце вращается вокруг Земли, Сперва это был просто смех, а затем… затем последовали и уверенные доказательства, частью основанные ещё на утверждениях родом из античности, а частью уже на собственных представлениях. Уверенных таких, подкреплённых чертежами и вычислениями. Что же касаемо устоявшегося в церкви мнения… С некоторых пор — как раз с момента, когда Родриго Борджиа не просто сел на Святой Престол, а окончательно на нём укрепился — и это перестало быть препятствием. Вот и получилось, что за последние годы в Италии в университетах прямо говорили, что Земля есть не просто сфера, но и не являющееся центром мира, зато, равно как Марс, Венера и прочие небесные тела, вращающаяся вокруг Солнца. Помимо луны, поскольку та действительно вращается вокруг земного шара. Ну и звёзды… с ними тоже было нечто особенное. Коронованный друг грозился — как только будет достаточно свободного времени и заодно будут готовы особенные подзорные трубы, предназначенные исключительно для наблюдения за ночным небом — доказать то, что любая из звёзд есть такое же светило, подобное Солнцу, просто очень уж далёкое. Как именно? Корелье было интересно, но не так чтобы очень. Ожидание, оно порой наводит на неожиданные размышления, вот как сейчас.
Были отвлечённые мысли, а потом внезапно закончились. Сразу же, едва только стало понятно, что вот оно, началось. Как умерли охранявшие лошадей османы, Мигелю заметить не удалось. Зато даже ночью в подзорную трубу получалось разглядеть, как забеспокоилось скопление лошадей, как раздалось местами испуганное, местами откровенно жалобное ржанье. А затем… Раздавшийся сразу с нескольких сторон хриплый волчий вой словно всколыхнул скопившихся на небольшом участке земли лошадей. Наверняка вместе с воем их подтолкнули к панике и выпускаемые из арбалетов стрелы. Бесшумно, пугающе, успешно. И вот уже не сдерживаемые табунщиками, направляемые в нужную сторону кони рванули, окончательно разрывая ночную тишину жалобным ржанием, в котором то и дело слышалась настоящая боль. Воины Хараджича отнюдь не стремились убивать лошадей своими выстрелами. Напротив, предпочитали нанести болезненную, но вовсе не опасную для жизни рану. Подраненный конь стремится ускакать куда подальше от того места, где звучал вой волка и приходит неожиданная, непонятная боль.