— Мы должны помогать друг другу, а не грызться, как голодные псы за пустую кость. И я не сказала, что мы должны только лишь ждать. Здесь, в Вильно, наша безопасность. Елена будет делать всё, чтобы её обеспечить.
— Не только это, мама!
— У меня на тебя много надежд, дочка, — в кои-то веки искренне улыбнулась главная в семье Палеологов. — Но сейчас нужно успокоить твоих нетерпеливых братьев. Мы вновь заговорили о Третьем Риме и вспомнили, что он может возникнуть в любом месте. Но легче всего его воздвигнуть на землях, принадлежавших Византии. Тех, на которые мы имеем право как потомки императоров!
— Наш дядя продал по дешёвке права почти на всё, кроме Мореи! — возмущенно выкрикнул Дмитрий. — Чем он только думал, на что надеялся?
— На меня, — сказала как отрезала Софья. Нужно было много денег, чтобы стать в Москве не просто женой царя, но и той, кого начнут слушать, слушаться и бояться. А этот глупый король Карл, который купил короны Константинополя, Трапезунда и Сербии… Чезаре Борджиа не остановило это, когда он отдал Сербию своей сестре, Лукреции. В Париже и слова сказать не осмелились. Понимаете, дети?
— Сила. У кого она, тот и прав, — подтвердила очевидное Елена. — Ты могла в любой день отречься от того, что сделал дядя Андрей. С высоты Московского престола, не просто так.
Разгорячившаяся от важных разговоров Софья наконец сбросила шаль прямо на пол и, остановившись совсем рядом с дочерью, посмотрела на неё с большой такой надеждой. Раньше она надеялась, что Василий станет достойным наследником, но увы…сыновьями ей можно сказать не повезло. Старший оказался разве что хитрым, но эта самая хитрость соседствовала с трусостью. Юрий был просто недалёк, непригоден для чего-то сложного. Дмитрий… Видна была готовность сражаться, разрывать на части врагов, но лишь тогда, когда присутствовала уверенность в имеющейся за спиной поддержке. О младших пока не всё было ясно, но вот Елена, она уже оправдала многие возложенные на неё надежды. И, пожалуй, именно старшая дочь способна была понять всю глубину новых, вынужденно изменившихся намерений по возвышению династии Палеологов. Тех намерений, которые настало время приоткрыть.
— Османская империя доживает последние месяцы. Будет чудом, если от неё через год не отколются ещё несколько кусков. Болгария, Трансильвания… может и вся Валахия. Или сыновья Баязида II оторвут каждый по куску от владений ослабевшего отца.
— Скорее они убьют друг друга в борьбе на отцовский трон. Так у них принято, — буркнул Дмитрий. — Среди Османов остаётся только один. Ещё с Мехмеда так.
— Времена изменились. Всё не удержать, — покачала головой Софья. — Глупые могут попробовать, а умные возьмут то, на что у них хватит сил. Мне стало многое известно.
— Дядя Мануил…
Эти два слова, произнесённые Еленой, напомнили Палеологам о том, что и в Стамбуле, в самом сердце умирающей империи, у них есть глаза, уши и коварный разум, который, как многим казалось, слишком долго находился в ничегонеделании. Или это было не совсем так? Точнее сказать, совсем не так, ведь не просто так византиец уже как два десятка лет назад вернулся в уже не Константинополь, но Стамбул, как бы сдавшись на милость Мехмеда II. Понимал, хитрец, что такого человека, готового говорить, открывать многие тайны и давать нужные советы, не тронет даже давний враг.
А случилось это самое возвращение через пять лет после свадьбы Софьи Палеолог и Ивана III. Как раз к тому времени, как стало ясно — Палеологи сумели закрепиться в Москве, получив пусть не власть, но возможности.
Софья в Москве. Андрей в Европе, мечущийся меж монаршими дворами вроде бы как ничтожный проситель, а на деле собирающий важные слухи, сплетни, выведывающий и вызнающий мало-мальски пригодное для рода. А что тогда там, близ прежних владений? Всё верно, именно Мануил Палеолог и его сын Андрей, который ради пущего укрепления своего положения даже принял ислам, став именоваться Мехмед-пашой и служа при османских судах в Стамбуле. Вроде и не очень важное место, но зато сколько позволяющее узнать для сообщения сперва отцу, а потом доставляемое в Москву и Андрею в Европу.
Основа в Москве, поддержка из Европы и Османской империи. Всё ради восстановления прежнего величия и, возможно, возвращения законно принадлежащих роду Палеологов земель. Так было задумано. Однако…
Появление интереса Борджиа к Москве. Затем вроде скрытая, но в то же время очевидная поддержка Елены Волошанки и её сторонников в борьбе за наследованиерусского престола. Арест и заключение в подземельях замка Святого Ангела Андрея Палеолога, который, понятное дело, в обмен на жизнь должен был рассказать если и не всё, то многое. Спрашивать Борджиа умели, а солгать им так, чтоб поверили… Софья знала, что её брат не настолько умён и хитёр.
Зато оставались Мануил и его сын в Стамбуле. Мало кто знал, что именно там делает самый старый из Палеологов. Зато знающие осознавали, насколько он должен был оказаться важен потом. Да и до этого… Совсем не просто так Иван III после долгих раздумий решился на временный союз с крымским ханом Менглы-Гиреем. Не из прихоти султан Баязид II милостиво и с почтением принимал послов царя русского, попутно заключая договора о торговле. Работу Мануила можно было назвать безукоризненной, настолько тонко он своими советами и заработанным доверием подводил султана к нужным действиям. Османам не тягаться с теми, кто с молоком матери впитал в себя истинно византийскую склонность к интригам, а воспитание отточило её до близкой к совершенству.
И вот теперь в своих письмах, передаваемых с верными людьми, Мануил сообщал, что Османская империя умирает. Трагедия? Нет, Палеологи были рады, что увидят крушение врага, лишившего их власти над родовыми землями. Досада от того, что рушатся имеющиеся связи и всё ещё возможные, пускай вновь отсроченные, планы? Опять же неверно! Там где многие видели крах, они могли разглядеть возможность.
Какую возможность? Воспользоваться противоречиями и в нужное мгновение сделать одному, а то и нескольким из притязающих на куски империи предложение, от которого тем будет очень сложно отказаться. А уж потом вовсе не обязательно выполнять всё обещанное или даже часть. Но тут уж как получится, не всё можно предугадать — это Палеологи успели понять и даже принять.
— У нас нет войск, мама, — со скорбью в голосе вздохнул наиболее воинственный из детей Софьи, то есть Дмитрий. — И даже если муж Елены поможет своими воинами и в найме готовых сражаться за золото — как мы сможем противостоять пусть умирающей, но ещё грозной Османской империи? Путь либо через враждебную нам Молдавию, либо через Польшу и Венгрию. Это далеко, сложно, очень опасно. И приведёт только к гибели войска… которого всё равно нет.
— Воюют не только мечами, сын! Сначала слова, потом обещания, а уже после, если не удалось добиться желаемого, следует использовать отравленный кинжал. Мы начнём убаюкивать песнями сирен того, кто более прочих боится за своё положение и жизнь, если Османская империя начнёт распадаться на куски. Того сына султана Баязида II, который сидит не в окружении единоверцев, а окружён большей частью христианами, помнящими о своей вере и смиренно ждущими освобождения от гнёта.
— Махмуд в Варне или Мехмет в Салониках? — мигом уловила подсказку матери Елена.
— Тот, что в Салониках, — по доброму улыбнулась Софья своей любимице. — И знаете, почему именно он?
— Морея, — хихикнул Василий. — Там нас помнят. И не только там, а вообще греки.
— А болгары были бы полезнее, — вздохнул Дмитрий. — Я про восстания против османов.
Тут Софья лишь отмахнулась от смотрящего исключительно в сторону войны сына. Палеолог не хотела рисковать, ставя на силу меча. Не в нынешнем положении. когда своих мечей почти что и не было. если не считать тех немногих, кто вместе с её семьёй бежал от гнева Ивана III. Да и то… Немалая их часть наверняка предпочтёт покровительство Александра Ягеллончика, а вовсе не беглой царицы. Или будет рядом лишь до тех пор, пока её сундуки с золотом и каменьями не покажут дно. А этого ждать не так и долго. Неудача с казной в Белоозере, которую она надеялась захватить, изрядно подточили ещё несколько возможных планов. Потому оставалось лишь то, что мало зависело от золота. От большого количества золота, если быть честной.
Вместе с тем не только из-за опасения ввязывать в полноценную войну она опасалась лезть в болгарские земли. Была и другая причина, не менее, а то и более весомая.
— Нам нельзя ещё раз вызвать неудовольствие Борджиа. Лучше всего и вовсе не привлекать их внимания, — нехотя выдавила из себя глава рода Палеологов.
— Они лишь выскочки, которым…
— Успокойся, Юрий! — повысила голос Софья, властным голосом придавливая не очень разумного своего ребёнка. — Они уже растоптали наши планы, просто видя помеху. А что будет, если сочтут нас своими врагами? Посмотри в сторону Франции, Османской империи, Мамлюкского султаната. Кто из врагов этих интриганов, отравителей и полководцев может сказать, что сохранил прежнее, не говоря о приобретении им принадлежащего? Рим Изначальный вновь показал свою силу. Силу новую, от которой нам лучше держаться подальше.
— Но Болгария…
— Она рядом с Сербией, Дмитрий, — уже спокойно уточнила Палеолог, зная, что этот сын может воспринимать разумные слова. Конечно, когда не находится в ярости. — И среди болгар уже шныряют люди из Рима… или из Приштины, что теперь одно и то же. А вот греков Борджиа презирают, считая склонившимися перед завоевателями, слишком покорными, а потому недостойными. Потому нам нужен не Махмуд, а Мехмет! Сейчас ему не на кого опереться. Если империя распадётся, то остальным сыновьям Баязида II — тем, кто уцелеет вначале — придётся тяжело. Но мусульманские подданные и подданные христианские — это большие отличия. А Махмуд… Или бросится к ногам единоутробного брата, Ахмета, или Борджиа помогут ему отправиться в магометанский рай.
Слова бывшей царицы находили отклик в разумах одних из её детей и просто пробивались под толстые черепа других с тем или иным успехом. Но противоречить матери… на подобное никто не осмеливался, даже её любимица. К тому же Елена и так была с ней во многом согласна. Почти во всём, помимо того, что сама хотела бы получить больше влияния на трёх своих братьев, тут собравшихся. Но тут великая княгиня Литовская могла и готова была подождать. А ещё добавить…
— Может нам нужно не ускользать, а пойти на поклон? Одаряют не только златом, но и словами. Мы знаем многое. И об Османской империи тоже!
— Об этом потом, сестра, — прищурился Василий, успевший немного стряхнуть с себя хмель. — Мехмет. Что мы ему дадим и что получим в ответ?
Вот на этот вопрос Софья готова была ответить с удовольствием.
— Надежду! Пусть думает, что законные наследники Мореи смогут умиротворить население, помочь ему удержаться. Этот сын султана решил позаботиться о своём будущем, каким бы ни был исход империи. А то, что он хочет нам дать… Земли, деньги, сделать немусульман не просто почти бесправными зимми, а только немного ниже своих правоверных.
— Обещать не значит выполнить, — чуть ли не пропела Едена. — Нам нужно будет позаботиться, чтобы не приняли за тех, кто договаривается с магометанами. Борджиа! Они с высоты Святого Престола объявили, что сделают с теми, кто их не послушается.
— Не послушается понтифика…
— Прошли те времена, когда слово Папы Римского весило больше слова монархов, Вася, — посмотрела великая княгиня Литовская на брата сверху вниз. — И уже не будет! Их поддерживают связанные уже двумя браками Трастамара и Ависская династия. Испания и Португалия — это много! Нам нужно договариваться. Говорят, что Борджиа стали ценить данные ими клятвы.
— Только Чезаре и Лукреция, дочь, — уточнила Софья. — Верить Александру VI означает самим рыть себе могилу.
— Если и так, что это меняет?
— Ничего, — с заметным недовольством отозвалась царица-беглянка. — Говорить с Борджиа придётся. А ещё и с Авиньоном.
Тут уж даже Елена удивилась, не говоря о её братьях. А всё потому, что им пока не хватало кому разума, а кому просто умудрённости, что приходит с годами. Лишь Софья Палеолог понимала, что один договор хорошо дополняется другим, дабы не сложить все яйца в одну корзину. В политике подобное часто заканчивается очень плохо. Но осторожность! И бдительность! Вражда между Римом и Авиньоном не собиралась исчезать. А раз так, то требовалось, чтобы обе интересующие Палеолог стороны не догадывались о том, что переговоры ведутся и там, и тут. Или на подобное не стоило надеяться, учитывая очень уж высокую осведомлённость Борджиа о том, что они знать ну никак не могли? Это ещё предстояло как следует обдумать. Мысли, так они имелись. Нужно было лишь проверить кое-что, способное принесли большую выгоду и, в конечном итоге вернуть семье Палеологов место на троне. А уж как он будет называться и где находиться… не самое важное.
* * *
Русское царство, Москва, июнь 1497 года.
Франческо Галсеран де Льорис и де Борха думал уехать из Москвы вскоре после того как удалось то, чего так желал его родственник и итальянский король Чезаре Борджиа. Думать то думал, но и сам не заметил, как завяз в русских делах, словно в болоте. Золотоносном таком, а ещё дающим, как оказалось, огромное влияние. Ведь нежданно-негаданно столица Русского царства становилась одним из очень важных мест, где вершилась мировая политика. А что ещё надо представителю древнего и теперь уже королевского рода де Борха, как не быть причастным к таким вот делам? К тому же тут, в Москве, он уже успел обзавестись влиятельными и обязанными ему союзниками. Пока что это было больше тайно, но он сильно надеялся, что в скором времени тайное станет явным.
Когда? С переходом власти от Ивана III к его наследнику, конечно. Ждать этого события, глядя на происходящее с пока ещё живым и правящим русским царём, вряд ли придётся долго. Очень уж болезненно царь перенёс бегство не просто одной своей жены, но и всех её детей. Сперва ещё крепился, думал мысли о возможном походе на великое княжество Литовское, благо и войско было сильно, и возможность заключения крепкого союза с Италией позволяло обезопасить себя во время этой войны от части угроз со стороны иных государей… Но то было сначала. Потом всё резко изменилось.
Иван III, получая письма от уже пару лет как ставшей великой княгиней Литовской Елены, своей старшей дочери, словно постарел на десяток, а то и более лет. Франческо де Борха, узнав о том, сперва было подумал, что любимая дочь царя написала отцу нечто злобное, яростное, способное ударить по душе… Ан нет, не то. Понимая, что ему, как родственнику и послу Чезаре Борджиа, требовалось понимать происходящее со столь важным для Италии государем, посол обратился к обязанному ему Федору Курицыну. Этот думный дьяк и старый, с ещё юношеских лет, друг Ивана III, после бегства Софьи с её детьми стал не просто ближним советником царя, а чуть ли не единственным, с кем тот ещё продолжал нормально разговаривать, а не ограничиваться лишь краткими приказами. С ним, ну а ещё с Дмитрием, внуком и по сути единственным близким родственником, который оставался тут, в Москве и вообще в пределах Русского царства.
Курицын не мог не ответить итальянскому послу, не выполнить просьбу того, кому был обязан как сам, так и за исторжение за пределы царства всех Палеологов. Ответ же оказался… не самым ожидаемым. Иван Васильевич получал от дочери письма, наполненные не гневом, а просьбами если не простить её мать и уже взрослых братьев, так хотя бы не карать, оставить в покое за пределами Руси. Не вынуждать их бежать ещё дальше, в такие места, где они уже не смогут быть уверены в своей безопасности. И вот это… надломило действительно могучего монарха, поставившего благо государства выше личного покоя.
— Тяжким грузом ложится всё то, что государь делает против своего сердца, духа, но согласно разуму, направленному на благо Руси, — сокрушался в разговоре с Франческо де Борха Курицын. — Он же видел, что если победит Софья, то сгинет единственный сын его первенца, Ивана Младого, которого государь действительно любил, как и первую жену свою, Марию Тверскую. А если бы Елена Волошанка смогла одержать верх, зримо показать, что она сильнее, что за неё и бояре с детьми боярскими, и духовенство… Она бы не пожалела ту, что и мужа её отравил, и на сына покусился бы непременно.