Мудрый караванщик научил Томаса правильному ответу. Среди гонимых повсюду шиитов существовала "такийя", право принимать любую веру, если того требовала жизнь. Опять же, имелась вполне разумная причина – Старцу Горы пригодился бы необрезанный лазутчик. Наконец, прямо сейчас Томас мог выкрикнуть шахаду: "Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!"
Томас криво улыбнулся и ответил подслушанное у старого араба там, в чайхане, вовсе даже не стихотворение, вовсе не мудрость:
– Когда Абу-Аббас оскорбил своими стихами правителя Йемена и бежал в Каир, то погонщик его повозки напевал: "Не завидуй же, Сальма". Узнавши свое стихотворение, Абу-Аббас, в тайной надежде на похвалу, вопросил: известно ли погонщику, кем написано и кому посвящено сие?
Сановник и фидаины переглянулись, однако же, Томаса не остановили. Тогда Томас просипел:
– "Как же, знаю," отвечал погонщик. "То бесчестный Абу-Аббас, коему назначили уплатить сто серебряных за сожительство с собственной матерью, а ее-то и звали Сальма." После Абу-Аббас говорил: "Я и не знал, то ли мне ужасаться приписываемому мне кощунству, то ли дивиться столь малой вире за столь ужасную вину."
Люди в белом переглянулись теперь уже в неподдельном изумлении. Сановник даже отступил на полшага:
– Ты нас удивил. Входи!
* * *
– Входи! – прошептал Томас, открывая боковую дверцу. Чагатайский караванщик скользнул в проем; после года обучения в фидаинах Томас понимал, что халат гостя раздут от кольчуги, а штаны немного топорщит от вшитых медных пластин.
– Налево главные ворота, направо стена внутренней крепости. За ней направо садик, налево вырубленная в скале узкая лестница в покои рафиков и даи, а уже где-то там вход к имаму. Но туда меня не пускали.
– Ты славно потрудился, храбрый ференг, – под белой разбойничьей луной глаза караванщика блестели сталью, и Томас припомнил с непонятной тоской, как он сам впервые вошел в эту неприметную дверцу, и как его соперники мечтали подать хозяевам Аламута голову нахального ференга… И точно так же блестели под луной жадные глаза – пока еще белым блеском.
– К воротам!
Пробежали к воротам; двух стражников Томас опоил с вечера маковым зельем – тем самым, что давали новичкам, чтобы отнести их, уснувших, в закрытый сад. В том саду новички видели диковинные цветы, вкушали царское угощение – и, разумеется, прикасались к женщинам.
Женщину на востоке купит совсем не каждый. Дорогое удовольствие. Да и ходят здесь женщины обыкновенно закутанные по самые глаза. Почти все новички в том саду встречали первую женщину за всю жизнь.
А потом отвар из мака срабатывал, и новички, заснувшие в раю, просыпались на своем узком жестком ложе, под каменными пыльными сводами Аламута. И великий имам назаритов говорил, сочувственно качая благородными сединами: "Рай находится в тени сабель, о бесстрашный фидаин. Ты видел, что получишь после смерти, если выполнишь мою волю."
Затем, если повелителю Аламута требовалась голова эмира Хорезмшаха, грузинского князя или рыцаря Иерусалимского королевства, или даже самого Салах-Ад-Дина, то имам призывал к себе верного слугу… О, имам вовсе не говорил: "Пойди, убей для меня" того или этого.
О нет!
Имам говорил: "Сын мой, сегодня ты отправляешься в рай."
Рай находится в тени сабель!
Саблей и луком, удавкой и ядом Томас выучился владеть весьма неплохо. Не сравнить с наставниками-рафиками, но большая часть рядовых фидаинов уже не могла сражаться против рослого англичанина лицом к лицу. Пока чагатайский лазутчик сдвигал тайные запоры, Томас черной тенью шел по этажам надвратной башни, по стене к скучающим караульным – и убивал.
Вот уже второе столетие крепость Аламут покрывала страхом пределы ближние и дальние. Незримые клинки Аламута и сейчас готовились отлично – а вот высшие сановники уже далеко ушли от аскезы первооснователя. Им в голову не приходило, что кто-то может их не бояться.
И уж тем более, никто не задумывался, что против Аламута можно точно так же применить незримый клинок – да еще и откованый в нем самом!
Но вот заскрипели тяжеленные створки; больше не требовалось беречь тишину. Во двор между внутренней и наружной стенами с ревом хлынули бронные и оружные северяне. В громадной здешней библиотеке Томас встречал рисунки каплевидных щитов и высоких, остроконечных шлемов. Здешние мусульмане накручивали на шпиль чалму – русы носили броню вовсе без покрывал.
Великий Боже! Предводитель нападавших прямо в чешуйчатой броне выпрыгнул по плечам товарищей до гребня стены! Удар, лязг прямых мечей, страшный звук лопнувшего железа; крик падающего со стены стражника.
Хруст – и скрип ворот.
Внутренняя цитадель вскрыта!
Подняв щиты над головой, русы железным потоком вливались в пыльные стены. За ними бежали чагатаи все в тех же полосатых одеждах, только уже не в тюбетейках, в плоских шлемах-мисюрках, блестящих под все той же злорадно ухмыляющейся луной, и кричали:
– Сар ба дар!
Караван-баши оказался рядом с Томасом на внешней стене:
– Теперь я могу открыть, что мое имя Алп-Тегин, мой предок правил в Газни триста лет назад. Как я оказался в Самарканде, история долгая. Не в бою же рассказывать. Что с тобой, Томас из Донкастера? Отчего ты застыл? Или мусульманское имя вытеснило из твоего сердца ту, за которой ты пришел с края света?
Нет, о сестре Томас помнил. В саду среди гурий он с ужасом ждал именно ее – но имам совсем не дурак, чтобы позволить свидеться двум светловолосым…
Правда – чего стоять столбом? Вот оно, вымечтанное мгновение, вот за чем Томас терпел плевки и затрещины перед входом, вот ради чего рвал жилы на учении.
Как там кричат висельники-самаркандцы: "Сар ба дар!"
Лучше смерть!
А вот кому – сейчас уточним.
Томас выхватил саблю:
– Проведу тебя по наружной стене вон туда, где все сходится. Мы влезем сразу в жилые покои. Пять новолуний я готовил путь, забивая в скалу железные гвозди. А если ты не умеешь лазить по скалам, втащу на веревке!
– Я не умею? – Сарбадар оскалился, вытащил кинжал-пешкабз, и побежал следом. Недлинная стена привела к угловой башне, но меч и кинжал не понадобились: караул отсюда уже отступил во внутреннюю цитадель и теперь уверенно переселялся в рай под стрелами сарбадаров, под мечами северных наемников.
Ибо рай находится в тени сабель. Таковы подлинные слова Пророка. Воистину, он – прощающий, кроткий!
Саблю в ножны, ножны за спину, чтобы не мешались в ногах. Ласточкой Томас взлетел по заготовленным костылям; на вдох, не больше, отстал от него Алп-Тегин. Не скрипнула тщательно смазанная деревянная рама – но хоть бы и скрипнула, правее и снизу русы прорубались по лестнице, грохот и рев стоял неимоверный, пахло гарью и глиной, туркменские ковры, купленные за свой вес в золоте, истаивали густыми клубами вонючего дыма.
Защитники Аламута успели схватить копья, кто-то влез в доспех – но никто не обернулся, когда на головы им свалились из окна предатель-ференг и коварный сарбадар. Томас привычно крестил саблей – с его ростом и силой хватало пары ударов. Алп-Тегин с потрясающей скоростью орудовал удобным в тесноте кинжалом. Несколько мгновений, и по телам ворвалась бронная пехота русов, громко благодаря за помощь и восхваляя храбрость лазутчиков.
Резную самшитовую дверь в покои сановников разбили секирами – русы владели ими ничуть не хуже Константинопольских варангов. Запахло сладко, приятно миррой и ладаном, сожженным в очаге можжевельником и тем самым отваром из маковых головок – Томаса учили ядам тоже, и теперь он понял, что кто-то из высших этой ночью предавался пороку.
– Стойте! – Томас поднял руку. – Берите живьем, кого сможете. Я пришел сюда за сестрой, такова моя доля в добыче. Но надо хотя бы узнать, где она! Если вы перережете всех, кто мне ответит?
Капитан русов только наклонил голову; в прыгающих отовсюду красных бликах выскалилась кованая полумаска. Сарбадары под окном снова подняли боевой клич, Алп-Тегин выглянул:
– А, до конюшни добрались. Лошадок делят.
Передний покой мигом сделался тесен: обдирая занавеси, обкалывая стальными наплечниками лепнину с углов, закованая пехота текла в чистую половину, в жилища начальства. Направо, к саду, никто не совался: каменную дверь, сработанную заподлицо со стеной, мог отыскать один лишь Томас.
Открывать неожиданным союзникам главную тайну Томас не спешил. Здесь, в Аламуте, фидаинов учили не только по многу часов стоять без движения, но еще и думать. Благо, времени на таком недвижимом учении хватало.
Вот англичанин и подумал: откуда Алп-Тегин знал про Аламут все? Он тайный посланник Самарканда, это ясно. Неясно – откуда сарбадар-висельник точно и подробно осведомлен про испытание новичков на входе? Про то, как правильно отвечать сановникам, про само учение исмаилитов, его сходство и различие с шиитами, суннитами, двунадесятниками, пятеричниками? Наконец, про райский сад, одурманивание новичков? Ведь без предупреждения лже-караванщика Томас бы принял все за чистую монету и, пожалуй, уверовал бы в Пророка на самом деле!
– Послушай, Алп-Тегин… – англичанин самую малость помедлил. В замке щелкали чешуйчатыми доспехами русы, трещала мебель, орали пленники, шумно восхищались добычей сарбадары. Приходилось говорить на ухо, но Томас этому радовался.
– … Скажи мне, зачем сарбадарам взятие Аламута? Какое вам-то дело до здешних низаритов? Ты сам говорил, что в Самарканде можно молиться кому хочешь, нельзя только проповедовать.
– Правильный вопрос ты задаешь, молодой ференг!
Бледная от ужаса луна заглянула в окно и отшатнулась, оглушенная криками с чистой половины. Похоже, захваченным начали уже подпаливать пятки в поисках тайников. Алп-Тегин оскалился, на потном лице блеснули крепкие зубы:
– Нет спасения от ночных убийц. В самой верной страже найдется червоточина. Ты, ференг, знаешь это, как никто, ибо прямо сейчас ты и есть эта самая червоточина. Воистину, мы устали жить в страхе, а единственный способ избавиться от страха – устранить причину. Владыка Иерусалима, отобравший его у неверных, молниеносный Юсуф ибн Айюб, переживший пять покушений от рук фидаинов, дал нам деньги. Вольный Самарканд – проводников и товары. Русы пришли от короля Даниила из Галича, только не спрашивай, где это. Русы тут всем чужие, и потому лучше всех годятся для войны. Да и сам ты явился с края света, ведомый общей ненавистью к гнезду пауков. Воистину, все по воле Аллаха!
– Воистину, он – прощающий, кроткий. – Томас указал рукояткой сабли на стену:
– Вот каменная дверь в райский сад, сокровищницу, покои самого имама и жилище гурий. Имам берег свою тайну, так что дверь всегда открывали евнухи с той стороны. Сейчас они видят нас и, конечно, не откроют. Увы, но за год я не сумел узнать, можно ли попасть в сад как-то иначе.
Томас ударил кулаком в камень:
– Сама дверь толщиной добрый локоть. С тараном тут не повернуться, а колоть секирами полтора фута камня придется до рассвета. Имам сбежит потайным ходом… И не сделал бы сын Иблиса и собаки худого пленницам!
Сарбадар понимающе покивал, выглянул снова в окно и свистнул четырежды. Совсем скоро передний покой расчистился: пленных русы пинками выгнали во двор. Туда же вытаскивали тела защитников из казармы, из переходов и лестниц – кто где открыл свою дверь в рай. Убитых складывали в длинный ряд; после года обучения Томас не удивился, что русы потерь не имели, да и сарбадары, самое большее, ходили с перевязками. Все, как рассказывали наставники: ночной приступ, натиск и быстрота, предатель в крепости…
Предатель!
Томас поежился, но потом плюнул. Аламут не у него одного украл сестру, да и сколько тут по утесам других исмаилитских крепостей, сколько в них наложниц? Даже жаль, что расплатится за всех один этот замок.
В освободившийся от людей покой снизу, оскальзываясь на залитых кровью ступенях, десяток сарбадаров с руганью внес тяжелые округлые мешочки, судя по хрусту, проложенные изнутри бумагой. Бумага… Ханьцы?
– А вот и наш быстроногий Али! – лже-караванщик дружески улыбнулся старшине носильщиков. – Тебя только за смертью посылать.
Али, однако, совсем не обиделся:
– Воистину, грозный Алп-Тегин, только мне и можно доверять в таком деле. Меня знают и ференги в Акре, и мамлюки в Каире, сам император Константинополя даровал мне титул Многосильный на языке Восточной Империи. Только я, Али Экспресс, даже смерть в срок и без потерь доставляю в нужное место. Вот сейчас я тебе что принес?
– Воистину, ты прав, о Многосильный. Ну, Томас, где тут вход?
Англичанин постучал рукояткой сабли по стене и по звукам уточнил контуры прохода. Внимательно следивший за ним Алп-Тегин жестом приказал носильщикам – те уложили хрустящие кульки вдоль тайной двери. Второй десяток притащил еще мешки с обычной землей, покрыл ими круглые мешочки с бумагой, притоптал к стене плотно, набросал немалую кучу.
– Томас, отведи всех во внешний двор, – велел Алп-Тегин. – Чтобы людей отделила стена. Не возвращайтесь, пока не услышите.
– Услышим что?
Алп-Тегин только ухмыльнулся в тонкие усы и постучал Томаса по груди:
– Крест не потерял? Услышишь, не сомневайся!
В самом-то деле, вздохнул Томас, осторожно спускаясь между липких темных лужиц, ведь ровно год прошел с той встречи в чайхане. Господь ответил мне и даровал знак, и вот я с каждым пропахшим кровью мгновением ближе к сестре… Если, конечно, ее содержат именно в Аламуте!
Распоряжение Томаса все выполнили, на удивление, быстро и четко. Видать, уже сталкивались раньше с мешками ханьской бумаги. Заклятия, что ли, написаны в хрустящих листах?
Долина проснулась. По растревоженной деревне бегали люди с факелами. Лаяли собаки, в чайхане трубил одинокий слон. Тела новичков, так и не дождавшихся пропуска в рай, громоздились на обочине. Северный ветер с Мазандерана, с берегов Хвалисса, тянул влагой, обещая скорый дождь, кутая в тучи бледную от ужаса луну…
Ай, да мало ли луна видела вырезанных в ночи крепостей!
Могла бы уже и привыкнуть.
* * *
Привыкнуть можно ко всему. После года обучения на тайного убийцу Томас это знал доподлинно. Можно привыкнуть к высоте, к холоду и боли, к страху и одинокой предрассветной тоске…
Но к реву обвала? Брызнувшим на все стороны камням величиной с голову? К выпрыгнувшей из-под ног земле?!
Тоже, наверное, можно привыкнуть. Но, Боже всемогущий, для этого надо хоть что-то знать заранее! Проклятый сарбадар, чагатай, караванщик – или кто он там в самом деле!
– Алп-Тегин! Ты что творишь! Чтоб тебя черт побрал и засадил в Ифрит, заодно с душами Одина и Тора!
Теперь в селении точно проснулись все.
Кроме тех, кто прямо во сне испустил дух от невыносимого ужаса.
Половина внутренней стены Аламута высыпалась во двор крепости, неопрятной тушей мертвого дракона расползлась до самых ворот, пожрав необобраные трупы защитников. Темный дым на темной ночи, разгорающийся там и здесь огонь, треск оседающих балок…
Алп-Тегин и капитан русов живо построили в цепочку своих людей – заливать огонь, разбирать проход в завале. Да и снизу, из поселения, набежало немало народу. Кто любопытствуя, кто в ужасе, кто в надежде под шумок уволочь ценный подсвечник или коробочку для благовоний, или хоть монетку… Томас хрустел рассыпанным золотом, не замечая окружающей роскоши. Вот знакомый переход, и вот своды, а вот и тела евнухов, стражей заветного сада.
Из покривившейся двери, кашляя и ругаясь, показался высокий худой старик; огонек масляной лампы в трясущейся руке высветил тонкое лицо. Томас мысленно дорисовал над лицом чалму, подвернутую по арабскому обычаю. Выходит, поэт все же пробился в заветную библиотеку.
– Что случилось, юноша? Такой грозы я не слыхал даже на Цейлоне, куда плавал по молодой горячности… Ох, много уже лет назад…
– Да увеличит вам Аллах дни жизни, длину бороды и величину мудрости, о эфенди, – выплюнув пыль, Томас ответил высоким слогом, выученным на тот конец, когда придется убивать кого-либо в собрании людей благородных либо ученых.