- Ты молчи, я сам говорить буду, а то быстро уговорят заявление забрать.
- Не думаю, у них тоже план есть.
- Это да. Но одно дело пришлых по этапу отправлять, а другое дело своих. Я узнавал у администратора, они в пригороде прописаны, село их рядом, а значит, свои.
Мы вошли в здание и нас сопроводили в кабинет дежурного опера, что и занимался этим делом. Он и в гостинице был. У меня на рубашке медаль висела, новенькая, блестит ещё, специально надел и документ на неё при нас. Вздохнув, лейтенант, что и вёл это дело, стал пояснять:
- Бурильщики, пять месяцев, две смены отработали. Отдыхали, их можно понять. Таких тут много…
В общем, к чему тот клонил понять не трудно, поэтому я твёрдо сказал:
- Заявление забирать не будем. Понять вас тоже можно, но и меня вы поймите. Едва выжил в противостояние с бандитами, получил психологическую травму, а тут раз и обокрали. У меня есть психологическое отклонение, это вам любой психиатр подтвердит. Я очень трепетно отношусь к личному имуществу, и если кто его возьмёт, тем более без спросу, готов довести ситуацию до членовредительства, покалечив. Я очень не люблю, когда берут моё. А тут мало того, что взяли, так ещё и испортили её. Нижняя струна просела, да руками заляпали. Я по следам вижу рассол от квашенной капусты и салата под шубой. Так что нет, вор должен сидеть в тюрьме!.. М-м-м… Я сказал!
- Хорошо сказал, - одобрил опер, поправив китель. - Кого процитировал?
- Владимир Высокий, который сыграет капитана МУРа. Вы от темы не уходите, у вас работа стоит, а нам завтра в Москву вылетать.
- Тем более, - даже порадовался тот. - Гитара вещдок, придётся задержаться пока идёт следствие.
- С какой это радости? - удивился я. - У меня тут отец остался, он гитару и заберёт. А если так потребуется, то и я задержусь. Ради справедливости согласен.
Тут раздался стук в дверь и зашёл мужичок. Судя по светлой коже снизу у подбородка, тот совсем недавно сбрил бороду. Опер обрадовался, сказав:
- Это бригадир буровой вышки, начальник тех охламонов что у вас гитару взяли. Повезло, он как раз в городе и захотел с вами поговорить.
Лейтенант вышел, а мы несколько секунд задумчиво изучали друг друга. Наконец тот начал уговаривать, обращаясь к матери, но та сидела и изучала портреты министра МВД и Брежнева на стене, не реагируя на того. Маме было любопытно до чего всё дойдёт, хотя прямо сказала мне, чуть позже заявление заберёт, губить жизнь мужиков та не хотела. Да я и не против, так и сказал ей. Но наказать их, вот что я хочу, к этому всё и вёл. Тот наконец стал со мной общаться, но тоже ничего не добился, и вздохнув, достал свёрток в платке, развернув, показывая красные червонцы, сказал:
- Может договоримся?
Я даже со стула вскочил с красным от ярости лицом:
- Мзду мне суёшь?! - зло шипел я. - Я мзду не беру, мне за державу обидно. Уберите, пока милицию не вызвал и вас не арестовали за дачу взятки должностному лицу!
- Чего? - удивился тот, шустро пряча деньги.
- В смысле, за дачу взятки, - поправился я, садясь на место.
- Так чего ты хочешь?
- Наказания. Сурового и неотвратимого наказания.
- У них семьи, дети малые, - горестно вздохнул тот, я понял, сейчас будут давить на жалость.
- Я не про это, - отмахнулся я. - Я заберу заявление, но с одним условием.
- Какое? - тут же заинтересовался тот.
- Пусть лейтенант вернётся, это его тоже касается, свидетелем выступит.
Бригадир сходил за опером, они оба вернулись, хозяин кабинета за столом устроился, и оба внимательно посмотрели на меня, чего это я такое выдам?
- Под вашу ответственность. Я хочу, чтобы вы взяли их на поруки, и не давали им пить спиртное в течении года. С завтрашнего числа и до тринадцатого июня тысяча девятьсот семьдесят третьего года они будут вести трезвый образ жизни. Потом с них епитимия снимается. Любое спиртное, от пива до самогона, а вот квас, лимонады и кефир в список не входят, хотя там есть какая-то доля процента алкоголя. И это ещё не всё, вот они проснутся, похмеляться не давать, только воду.
- Это жестоко, - в шоке проболтал бригадир, губы его затряслись.
- Жестоко, - подтвердил я. - Но это лучше, чем четвертование или дыба как я первоначально хотел просить. Я очень не люблю, когда трогают моё, в этом случае у меня появляется желание причинять другим гражданам повреждения мало совместимых с жизнью.
Похоже бурильщик начал прикидывать, что суд не такое и страшное дело, по поручительству товарищей с буровой могут и условное получить. Лейтенант же с живейшим интересом переводил взгляд с меня на бригадира и обратно, ожидая к чему мы придём. Мама тоже интересовалась и кажется едва сдерживала улыбку. Наконец бригадир принял решение и кинул, он брал товарищей под поруку, под честное слово. Это ещё не всё, я всё на бумаге решил оформить, лейтенант под мою диктовку написал, и они с мамой расписались как свидетели, а мы, как истец и представитель обвиняемых. На этом гитару я забрал. Все бумаги оформлялись, я отмывал ту, пока не вернул зеркальный блеск.
- Товарищ лейтенант, я тут насколько песен написал, хотите исполню?
- Про маму? - с живейшим интересом спросила моя мама.
- Э-э-э, - я смутился. - Это другая песня, не думаю я что она тебе понравиться. Может ты меня на улице подождёшь?
- Ну уж нет, - та села на стул и стало ясно, не встанет.
А лейтенант кликнул знакомых, и в кабинет набилось человек десять, даже окно открыли чтобы не так душно было. Бригадир тоже остался. Тронув струны, провисшую я уже подтянул, и сказал:
- Не судите меня строго, я ещё учусь. Есть среди вас такие замечательные люди, которые стали папами, и у которых есть сыновья? Можно поднять руки.
Подняли шестеро, включая опера и бурильщика, кивнув, принимая ответ я добавил:
- Это песня для вас, для пап.
Медиатор побежал по струнам как лодка по волнам, и золотой голос гитары тронул частички души каждого, дверь открылась и нас начали слушать из коридора. А такие простые, но душевные слова разлетались по кабинету:
- Кто-то зовёт их «батя»,
Кто-то отцом называет,
А я называю «папа»
Ведь лучше его не бывает.
Папа очень был скромный всегда.
Улыбался на мой он вопрос.
Почему ты, папа, всегда уходил.
Когда приходил дед Мороз.
И в шесть лет на машине вдвоём.
Мы с тобой на безлюдной дороге.
И я впервые сижу за рулём.
А педали жмут папины ноги.
Он ремня тебе дать обещал.
Ты внутри холодел от вины.
Но из брюк он ремень, доставал лишь тогда.
Когда мама стирала штаны... (В. Мясников).
Когда я замолчал, проняло всех, многие украдкой вытирали слёзы с ресниц, и я ещё больше убедился, у Тимофея настоящий золотой голос. Поэтому почти сразу сыграл следующую. Про маму, которая в этот раз купалась во внимании мужчин в форме, которые понимали для кого я пою. Правда всё равно выбил слёзы у той. Да и слушатели тоже были задумчивы и печальны, видимо многие вспомнили своих мам.
- А теперь давайте что-нибудь весёлое, - громко сказал я, вырывая всех из их воспоминаний. - Думаю все мужчина здесь меня поддержат. Итак, песня называется «Шоппинг».
- В магазине как-то шмотошном,
Очень бледный, очень злой,
Весь обвешанный пакетами,
Муж таскался за женой.
Был похож мужик на зомби,
Был похож мужик на тень.
Со своей любимой заей,
Он таскался целый день.
Триста раз сказал: нормально,
Двести – хорошо.
Никакая ты не толстая,
- Говорил мужик ещё.
Приседал он на все стульчики,
Письма он писал,
Обхватив руками голову,
Очень жалобно стонал… (В. Мясников).
В этот раз всё улыбались, слушая меня, подталкивали друг друга локтями, а вот мама слушала серьёзно, явно о чём-то думая. После я спел ещё две песни, «Про уборку» и «Эта почта», хохот в кабинет стоял знатный, а потом чтобы умаслить маму, спел заключительную:
- В семейном альбоме долгими днями.
Старые фото нас ждут,
К ним прикоснуться можно руками,
И сразу они оживут.
Встречи, разлуки, счастье и драмы,
Ты просто на них взгляни:
Вот папа влюблённо смотрит на маму,
Едва лишь знакомы они
Вот фотография дедушки с фронта –
Он взрослый не по годам,
Словно всех нас он видит со снимка
И улыбается нам.
Вот папа со свертком, крылечко роддома,
А мама держит цветы.
Все в жизни у них теперь по-другому –
Теперь появился ты.
A старые фотографии,
просто и без вранья
Старые фотографии – мама, папа, я.
A старые фотографии, где мир такой большой,
А на обороте даты маминой рукой… (В. Мясников).
А пока пора было собираться. Оказывается, отец стоял в коридоре, слушал со всеми. В гостинице тот нас не нашёл, отправили сюда, и вот под конец моего импровизированного концерта и появился. Нас проводили до выхода, пожелали всего самого наилучшего. Полковник тоже тут был, спросил есть ли у меня песня про милицию, на что я серьёзным тоном ответил, если надо напишу. Пусть официально подают заявку, сделаю, не проблема. А потом нас бригадир догнал. Стал убеждать что он ух, как будет держать их в кулаке, и поблагодарил за песни. А пока тот их оставил в милиции, утром заберёт как проспятся. Мы же дошли до гостиницы, слушая радио поиграли в карты, потом я сказал родителям что пойду прогуляюсь, намекнув, мол, я сестричку хочу и был выгнан взашей раскрасневшейся мамой и хихикая направился вниз, и на улицу, тут фонари горели. А то я не видел их переглядываний. Сколько ведь не увидятся, попрощаться тоже нужно.
Утром я собрал цветов полевых, и когда мы завтракать направились, то вручил их поварихе, сообщив:
- Прости родная. Но мы не можем быть вместе. Судьба страны в моих руках и мне нужно быть в Москве.
- Ну вот так всегда, - наигранно вздохнула та. - Командировочные такие. Поматросят и бросят.
- Как вы могли о таком подумать?! - схватился я за голову. - Да я дочь назову вашим именем… Кстати, а как вас зовут?
Большая часть тех, кто сейчас завтракал, были на ужине вчера, так что с интересом наблюдали за представлением, а что, хотелось подурачиться, и если не мешают, то почему нет? Зал снова грохнул смехом. Так рассылая воздушные поцелуи персоналу, я спокойно позавтракал, и мы отправлюсь в гостиницу. Сегодня нас мама подняла рано, в шесть утра, тут и вещи подготовить, всё же уезжаем, и самим подготовься. Так что из гостиницы сразу же покатили на служебной машине, отец взял по месту работы, в аэропорт. Тот нас усадил в «Ан-24», салон был полон, и мы взлетели. Без пересадок и дозаправки добрались до Москвы, сев в Шереметьево. Время в пути пролетело незаметно, я банально спал, и вот так мы прибыли в столицу нашей родины. Кстати, улетали в девять, прилетели к обеду. Пол двенадцатого было, я по часам посмотрел, своих не было, по аэровокзальным. Кстати, а часы у Тимофея были, настоящие, командирские, часового завода Чистополь, но они пропали, как и ботинок. Все вещи перерыли так и не нашли, придётся новые покупать. Я был загружен не так и сильно, рюкзак мой за спиной, с мелочью и пакетом с трофеями, в руке небольшая сумка, Тимофей её не брал в путешествие, в номере осталась. На правом плече ремень чехла с гитарой. У мамы небольшая сумка, скорее даже саквояж, но женский, и женская сумочка на длинном ремешке. Это всё, можно сказать налегке были, другие вокруг нас загружены были как мулы. А хорошо сейчас летать, пистолет провёз, даже не досмотрели. Может и медаль виновата, что блестела на груди. Постоянно носить я её не собирался, а тут решил, что надо, награждённых вряд ли будут досматривать перед посадкой. Так и оказалось. В полёте я снял медаль и убрал в коробочку, дальше дремал в полглаза.
Оказалось, мама дала телеграмму свекрови о времени прилёта, с номером борта. Мама свекровь любила, считала её своей второй мамой, так что я был встречен на вокзале бабушкой, осмотрен и расцелован. И кепку сняла, темечко осмотрела. Ей о ранении не сообщали, тревожить не хотели, поэтому та сама приметила что я обрит и с одной стороны кусок пластыря, увидела, сняла, осмотрела и вопросительно глянула на маму.
- Ранило его слегка, швы наложили.
- В машине расскажите, - строго сказала бабушка.
Попыталась забрать у нас вещи, но никто не дал, так что пошла впереди, сопровождая. Та машину наняла, она стояла у вокзала и ожидала, жёлтая «копейка». Частная оказалась, соседа у бабушки подрабатывал извозом, он до дома и довёз. Мы ещё в Ханта-Мансийске договорились, что бабушке нужно сказать правду, иначе сама узнает и обидеться, что солгали, но осторожно и не всё. Мама и рассказала, как бандитов я увидел, те по мне стрелять начали, но я убежал раненый и вызвал милицию, что бандитов перестреляла, те отказались сдаваться, убежать пытались. Они же убили ранее трёх геологов. А меня наградили грамотой и медалью, что было тут же предъявлено бабушке. Так конечно разволновалась, но не так сильно, как ожидалась. Водитель тоже глазом косил, любопытствовал. Тот высадив нас у подъезда девятиэтажки, укатил, а мы с вещами направились к подъезду.
- Смотри, Тимош, твоя одноклассница сидит. Лена Арбузова, - сказал мама, когда мы по тенистой тропинке подходили к крыльцу.
Там на лавочке действительно сидела девочка. Знаете, а красивая, сейчас ещё гадкий утёнок, шло окукливание из девочки в девушку, однако то что та превратиться в настоящую русскую красавицу, сомнений не было. Белое лицо с большими и выразительными голубыми глазами, длинные ресницы, вишенки губ, правильные черты лица и миленький носик. Она уже сейчас красавица, а что потом будет? Стройная, толстая чёрная коса длиной до попы лежала на груди. У девочек в двенадцать лет ещё ничего нет, а у этой уже проявлялись грудки, привлекая к себе мечтательные взоры мальчишек. Простенькое домашнее ситцевое платьице с цветочками, и гипс на левой ноге ниже колена, а рядом костыли. Надо познакомиться, и потихоньку расширять круг знакомств. То, что я изменился, родители точно отметили, увидят это и одноклассники, которые Тимофея должны знать как облупленного. Значит история с бандитами, в моей версии, должна уйти в народ, это многое объяснит и снимет множество вопросов. Поэтому я решил пообщаться с одноклассницей.
Подходя к скамейке, я подмигнул той и слегка улыбнувшись, сказал:
- Ленусик, привет. Мы только из аэропорта, но если немного подождёшь, я переоденусь и спущусь. Угощу кое-чем вкусненьким.
Та вытаращила на меня и так огромные глаза, но всё же молча кивнула, провожая нас взглядом, она лишь поздоровалась с моим сопровождением. Поднявшись на пятый этаж, где была квартира Корневых, двухкомнатная улучшенной планировки, мы открыли входную дверь и прошли в прихожую. Пока старшие раздевались, я скинул сандалии и занёс свои вещи в комнату. Хм, это явно гостиная и спальня родителей. Так и оказалось, мама поинтересовалась не заблудился ли я? Моя спальня дальше. Пройдя к следующей двери, закрытой, я попал в свою теперь спальню. Это точно она, чехол со скрипкой на столе. Сама комната с большим окном и не широким подоконником, квадратов десять была. Небольшая, но и не маленькая. Места хватала для односпальной кровати из «ДСП», слева у стены, шкаф стоял, рабочий стол у окна и пара стульев, и место ещё оставалось. Всё прибрано, аккуратно, на полу зелёная с коричневым дорожка. Положив гитару на кровать, рюкзак закинул в шкаф, а сумку оставил на столе. Подумав, трофеи убрал на шкаф, место такое, и не дотянуться и не видно, а то чую мама или бабушка вещи мои разложат, ещё найдут. В вещах были покупки с Севера, например, рыба горячего копчения муксун, а также имелась сосьвинская сельдь. Я пробовал, вкуснятина. Быстро умывшись в ванной, помыл руки, потом переоделся. С этим были проблемы, вещи есть, с выбором замешкался. Наконец надел штаны, в шортах коротких не хотел ходить, а бриджей, тех что до колен, я не нашёл.