Раздался цокот и лохматая неблагородная морда Николая появилась из двери соседней квартиры.
— Здрасьте, — кивнула Роня.
Николай ограничился ответным кивком, а потом подошёл ближе и поставил лапы на перегородку.
Роня протянула руку и осторожно коснулась одной лапоньки. Николай это понял, как приглашение и решил, что тут уместно рукопожатие.
— Какой вы умница, — шепнула Роня, вставая на колени, чтобы оказаться на одном уровне с лицом Николая, а у этого пса совершенно точно была не морда.
— Как ваши дела? — спросила она, а Николай ткнулся носом в её щёку.
— Николай… Николя! Можно я буду звать вас Николя? — Николай снова ткнулся носом в щёку Рони, а потом взял и всей своей тушей перепрыгнул через бортик.
Хозяйка квартиры ему тут же стала неинтересна и он уверенно зашагал прямо в комнату.
— Стойте! Николя, вас же непременно хватятся! — воскликнула Роня, но Императору это было по-барабану, он спокойно и невозмутимо шёл по делам. Обнюхал всё, поискал на кухне миски для еды, но увы, в этом дворце собак не кормили по-человечески, всё не как у людей, ей богу!
Тяжко вздохнув Император Российский завалился на бок, и подложив лапоньки под голову, уснул прямо посреди кухни на пушистом коврике.
— Какой вы бесцеремонный, — улыбнулась Роня, при этом на душе было неспокойно.
Он потеряет свою собаку… И будет переживать.
Вероника пошла в комнату и быстро написала на стикере:
Ваша собака у меня! Спит на коврике, на кухне!
Вероника
А потом без лишних раздумий вышла на балкон и перелезла через перегородку.
Войти в комнату было не страшно. Страшно было не удовлетворить своё любопытство и остаться в неведении. Ей было ужасно интересно как он живёт.
На балкон выходило две двери. Одна из гостиной, вторая из спальни. Дальняя дверь в гостиную оказалась закрыта, а вот ближайшая, в спальню — открыта, оттуда пришёл Император Николай, чтобы захватить Ронину квартиру.
Вспомнилось что-то про Польшу…
Но Польша осталась во “вчера”, а между “вчера” и “сейчас” прошла целая таинственная ночь, после которой Роня проснулась такой спокойной и почти здоровой.
На самом деле Влад нашёл у сестры температуру, но сейчас она будто и прошла. По крайней мере, держалась на том уровне что позволяет беспрепятственно скакать по балконам в октябре-месяце.
Вероника приблизилась и сделала уверенный шаг за порог. Тёмная комната, мягкая, деревянная. На стене дерево, на полу дерево. Стол старинный, обшарпанный. Рядом с ним древнее кресло, широкое. Даже жуткий торшер имелся, и книжные полки… другой мир.
— Мастер, — шепнула Роня, вспоминая “Мастера и Маргариту”. Так она представляла себе подвал в Арбатском переулке.
И почему до этого казалось, что Егор Иванович живёт в современных светлых апартаментах, как герой мелодрамы? Даже зная, что квартиры их должны быть примерно похожи, виделось Роне, что у него тут чуть ли не плазмы из потолка и окна панорамные с видом на Нью-Йорк… И пусть за окном вполне себе Россия, но дерево в новостройке?
Торшер?
Письменный стол? Не компьютерный даже…
Куча странных вещичек, не сувениров. Вазочка крохотная для цветов, ландышей бы туда. И плед вязаный на кресле. И при полном ощущении, что этой обстановке миллион лет… запах новой штукатурки и краски.
Если бы Роня прошла вглубь квартиры, она бы непременно увидела, что это единственная обжитая комната. Гостиная и кухня представляли совершенно другую картину: серые, чистые, абсолютно девственные стены и минимум мебели. Егору это нравилось… Егор не хотел делать ремонт где-то ещё.
Он тоже представлял себе, что входя в комнату попадает в подвальчик в Арбатском переулке.
Егор спал тут же, на кровати придвинутой к стене у которой и она сама спала. Спал свесив руку, спал на животе и его красивое лицо казалось милым, а поза беззащитной. С него свалилось одеяло и Вероника его поправила. А потом решила оставить стикер на видном месте, на столе, да там и осталась.
История
Значилось на тетрадке. Самой обычной в сорок восемь листиков.
Для таких, как Соболева
Было написано ниже, размашисто и нервно. Для неё. История для неё, для таких как она. И сверху тонкое колечко из ярко-рыжих волос. Сердце забилось чаще, даже как-то больновато стало. И удушливо. Разом вернулась температура.
Прикоснуться к тетрадке Роня не решилась, отступила на пару шагов, спиной вперёд, и тут же оказалась прижата к горячей после сна груди, обхвачена горячими руками, обожжена горячим дыханием.
— Я не читала. Я стикер принесла, — выдохнула она, но её никто не ругал.
Её просто держали очень крепко, и хоть страшно было до жути, не наслаждаться моментом было просто невозможно. Она в руках, которые узнает из тысячи, они держат — даже если для того, чтобы придушить. И пока Егор Иванович молчит ей не будет повода сбегать. Вмиг стало казаться, что её температура, всё же выше, и он не то это почувствовал, не то поддался желанию странному и мимолётному, но обнял Роню крепче. Даже прижался подбородком к её макушке.
Если бы Вероника могла сейчас посмотреть на него, то непременно увидела бы прикрытые глаза, спокойствие на лице и совершенную невозмутимость. Таким она Егора не видела и не знала, и боялась зря, но откуда ей было знать. Разве только найти его отражение в стекле висящей на стене фотографии… но это не слишком очевидно и она ничего искать не стала.
Егор держал её вечность, пока от волнения ей не стало тяжело стоять, а почувствовав как девчонка кренится на бок, он отошёл к кровати и сел на неё. Роню посадил рядом, облокотился о колени и замолчал.
Все её навестили сегодня, а он — нет.
И не станет.
Она сама придёт, так он подумал, когда провожал за порог мать, и нисколько не ошибся. Он ждал её, и уснул в ожидании. Он сказался больным, потому что хотел не выходить из дома. И хотел, чтобы все ушли. Чтобы Лев ушёл. Хотел остаться в одиночестве и дать "звезде" шанс снова прочитать его мысли, если она такая умная.
Егору казалось, что Веронику Соболеву он знает как облупленную. И не пришёл бы к ней Николай — она нашла бы повод. И вот сидит рядом, крутит в руках стикер, который так и не прилепила к столу. Такая же, какой он оставил её ночью. Растрепанная, в майке и шортах. Слишком обнажённая для похода в гости к соседу, слишком одетая для сна.
Она поняла?
Не факт.
Но пиджак!..
Ты сам его забрал… значит хотел, чтобы поняла!
Когда он к ней повернулся, Роня испуганно повела подбородком, будто хотела посмотреть на него, но не решилась.
— Я уеду на пару дней, — Егор почесал бровь и уронил руки обратно на колени. — Маме надоели эти гастроли. Отвезу её домой. Николая нужно покормить.
Роня кивнула.
— Я оставлю дверь открытой.
Роня кивнула.
— Еда на кухне. Поводок… он покажет.
Роня кивнула дважды. И её молчание Егору не нравилось просто категорически! Он мечтал проснуться и услышать её голос, чтобы убедиться снова, что им не будут сказаны какие-то гениальные слова! Чтобы стать трезвым и вернуть себе ясный ум.
— Скажи уже что-нибудь! — голос стал твёрже и звонче, прокатился по комнате, как острый дротик, отскочил от стен и вернулся чтобы ударить Роню прямо в лоб.
Она отстранилась, отвернулась и выдохнула.
— Хорошо, я погуляю, покормлю, — на одной ноте. — Простите, что зашла… Я боялась, что вы не найдёте Николая. Но это глупо… ему некуда идти. А ещё у вас комната, как подвал на Арбатском переулке? У Мастера. Я думала, что у вас совсем другая квартира. А ещё эта тетрадка… странная. Что там? Впрочем… не важно. Не моё дело. Я заболела, кажется. Но скоро выздоровею, кажется… Мама ваша приходила, слойки принесла. Лев приходил, апельсины принёс, — Вероника не замолкала, а Егор смотрел в пол и кивал, кивал на каждое слово, будто вот этого он и хотел. За тем и просил её го-во-рить. — Николай мне лапу подал. Спать лёг прямо на коврик. Вчера так плохо было, я вас в лекционной боюсь… да и так боюсь. Хотя нет, вы не страшный. Вы — не страшный… страшно быть рядом с вами глупой. И я же не хочу казаться умнее, чем есть. И моя жизнь от вас не зависит… хотя… что я говорю. Глупо так всё. Знаете, мне кажется, что иногда мы с вами на другой планете, где больше никого и так тесно, такая маленькая эта планета, что места там только на двоих! А потом мы возвращаемся и больше не так всё… И вот позавчера вечером, я могла что угодно делать, мне целая планета принадлежала, а сегодня ничего у меня нет и ничего я не могу. Знаете, я пойду. Спасибо… за пиджак, за ночь, за сны. Простите, если не давала вам спать… Я побуду с Николаем. До свидания, хорошей дороги.
И она выбежала, перемахнула через перегородку, влетела в квартиру и заперла впервые за две недели балконную дверь, прижавшись к ней спиной.
Примечание:
*Ты — боль, сладкое горе,
Ты — мой свет, ты — наважденье,
Ты — миг, горькая доля,
Бог нас хранит….
Грех наш нас обручает.
Ты и я — падаем в бездну,
Грех наш нас повенчает,
Бог нас простит.
"Ты боль" — Т. Дольникова, А. Постоленко (мюзикл "Пророк")
=Если бы только знать!*
Ирина Васильевна улыбалась, будто её забрали прямо с урока природоведения, где она в роли восьмилетней ученицы, и везут в Дисней Лэнд. Улыбка до ушей, взгляд в окно, болтовня и: “Ой! Смотри!” — каждые пятнадцать минут.
Ирина Васильевна умела радоваться всему. Будто прилетела на планету Земля с радужной звезды по имени Счастье, что в галактике “Непосредственность”.
Егор улыбался, глядя на мать, смеялся, когда она шутила и был готов проехать пару тысяч километров в этой нехитрой компании. А потом… сорваться и помчать домой! Без сна и перерыва на кофе.
— Егор, — позвала мама, прихлёбывая из чашки от термоса. Она обожала термосы и “дорожную еду” в контейнерах.
— Мм? — он всё никак не мог перестать улыбаться, после очередного: “Ой, смотри же!”, в результате которого пришлось останавливаться посреди трассы и идти смотреть какую-то странную берёзу, совершенно идеальную для аватарки в "Одноклассники".
— А ты хочешь быть счастливым?
— Конечно, ма, — ответил он расплываясь ещё больше. При слове “счастье” внутри разлилось какое-то рыжее тепло.
— Что такое, ма? — повернулся он к Ирине Васильевне. — Ты что-то будто задумала?
— Ну что я могла задумать! — с таинственной улыбкой отвернулась Ирина Васильевна. — В самом деле…
— Ма-а?
— Ну что? Не нуди, — фыркнула славная женщина, скрывая усмешку. — Будто могла я, скажем, в багажник, Роню положить… что-бы…
— Что? — на миг Егор дар речи потерял.
— Что? Что… я молчала! — воскликнула мама-Ирина и засмеялась.
— Мам…
— Что, мам? Я уже тридцать с хвостиком лет “мам”!
— И что ты об этом думаешь? — Егор поскрёб щетину.
Вспомнилась девчонка, стоящая посреди его спальни. И её слова, все до единого. Чистый поток сознания.
— Я её сильно ненавидел, — не дождавшись ответа заговорил Егор. — Она — воплощение всего, что я ненавижу в студентах.
— А в женщинах?
— В женщинах… я не даю им оценок. Ты же знаешь, я никогда не считал, что способен на длительные или серьёзные отношения
— Э-это у тебя от отца, — захихикала мама, как девочка.
— Да ладно тебе! — Егор покачал головой, не в силах скрыть странное радостное возбуждение от этого разговора с матерью. — Так вот… я не знаю, что я люблю и ненавижу в женщинах. Есть такие как ты, есть такие как… не ты.
— А она как кто?
— Как не знаю кто… Я как-то сказал ей, что как Халапеньо.
— А сейчас думаешь, что как Каролина Риппер? — мама захлопала в ладоши
— Не… скорее она как чёрный апельсин! Знаешь, такой с сочной мякотью. Или как грейпфрут.
— М… мне тоже так показалось! А её Влад — чисто имбирь!
— Ха! Точно, — рассмеялся Егор.
— Ну так что? Тебе кажется, что она необычная?
— Пожалуй…
— Ты её больше не ненавидишь?
— Не могу объяснить, — Егор искренне задумался. — Пожалуй… я… я мистер Дарси, мам.
— Ни слова больше! — объявила мама-Ирина и выставила вперёд руку.
Мистер Дарси полный предубеждений, гордости и прочьего дерьма. Н-да… славная оценка, мистер Волков! Дошло, наконец…
— Но торопиться тоже не буду. Что-то чую неладное… Как будто я прощался с ней….
Он прощался с ней.
—…а она будто умоляла не уезжать!
А она будто умоляла не уезжать.
— Будто что-то предчувствовала.
Будто что-то предчувствовала, как Наташа Ростова перед прощанием с Болконским.
И Вероника сидела на кровати и смотрела в стену, а у ног её лежал Император Николай.
— Где ж ты нарвалась на эту… проблемку? — спросил Влад, глядя на животное, развалившееся в спальне сестры.
— Да вот, сосед попросил… составить компанию другу, — ответила Вероника, глядя на важное лицо Императора Николая.
— Там это, гости к тебе, — кивнул Влад себе за спину.
— Кто?
— Лев.
— Лев? Лев… — шепнула Вероника.
Она не могла понять рада или раздражена. Посмотрела на пса, кивнула ему и приложила палец к губам, призывая мол-чать. Николай поставил лапоньки на её колени и лизнул щёку.
— Какой же ты нежный пёс, — Роня зарылась носом в неблагородную косматую шерсть.
Лев и правда ждал на кухне, а когда Роня вошла, встал и как-то замялся. Ох, это напоминало сцену из старинного романа. Вот прямо-таки “Война и мир”, и стоит Болконскому уехать воевать, как Наташа… ах! На свете есть мужчины? А я-то и не знала! Я ж взапертях просидела шестнадцать лет!
И сразу вам и Анатоль и все дела. И именно чувство тревоги, что возникло на душе у Рони минувшим вечером, ощущала она при чтении той самой сцены прощания… Теперь, при виде Льва, внутри что-то недобро зашевелилось.
— Лев, здравствуйте! Как вы…
— Навестить! — Лев склонил голову и посмотрел исподлобья. — Как ваше здоровье? — а потом обратил внимание на пса, стоящего позади Рони. — Э… Николай?
— Да, мы с Николя временно друзья. Мне его… Егор Иванович оставил.
— Ясно, ясно… А я как раз обещал Ростовым поездку на дачу! Сегодня всё-таки суббота, и последний тёплый день. Может вы со мной?
— Рос… ростовы? Валерия? Генеральская дача?
— Да! — радостно кивнул Лев.
— Ну… я даже не знаю. А с ночевой?
— Можно и так и так. Так как вы? Согласны?
Не принимая никак решения, стояла Вероника, поглаживая макушку пса, и не знала что ей делать. С одной стороны, веяло от предложения чем-то нехорошим, а с другой… не оставлял никто ей инструкций. Никто ничего не обещал.
Разве что обнял её Егор на прощание, так кто ж не расщедрится на объятие в полусне и полутьме спальни? Глупо думать, что что-то это значит… И тошно, стыдно, неловко. Она себе казалась навязчивой уже и глупой.
— А Саша с Глебом там будут?
— Всенепременно!
Машина Льва везла знакомой осенней дорогой на Генеральскую дачу, навстречу тёплому пряному запаху пикника, шашлыка. Дурману вина и дыму костра. Роня не хотела казаться в этой машине… чьей-то парой. Ей казалось, что “место справа” — заветное, что его занимают только девушки водителей.
— А кто будет? — спросила она.
А сама мыслями там, на другом пассажирском, и рядом совсем другой человек. Быть бы сейчас с ним, хоть на заднем, хоть в багажнике.
Машина остановилась перед дачей, до того, как Лев успел ответить.
— Саша, Глеб, — начал было он, но к машине подлетели две собаки. Огромная слюнявая и тощая безродная.
— Николя, кажется, это ваши родители? — спросила Вероника, открыла дверь и пёс вылетел пулей.
Во дворе была привычная компания, разве что Валерия и Костя — новые для Рони персонажи. Да ещё хмурый крепкий брюнет, который о чём-то увлечённо болтал с Ростовым.
— О! Приехали! — воскликнула подошедшая к машине Валерия. — А я подружку позвала, никто же не против? Она правда тоже с пёсиком… Надеюсь это не смутит Николая…
И буквально через секунду все замерли, глядя на огромную счастливую собаку, обозначенную выше, как "пёсик" и бегущую за ней блондинку, прицепленную к поводку, больше как украшение, нежели хозяйка…