Бастиану вдруг подумалось, что Аделин никто не приглашал. Нет в Инегене настолько смелых, чтобы танцевать с могущественной ведьмой.
Смотреть на нее, почти роняя слюни, любоваться ее лицом и нежным силуэтом — одно дело. Но пригласишь такую на танец — наберешь себе столько проблем, что и за месяц не разгрести. Хорошо, если в жабу не превратит от скуки. Должно быть, Аделин держится и одевается, как дама, и поэтому тоже.
Мягко запели скрипки, и молодые люди дружно шагнули к девушкам. Бастиан протянул Аделин руку и с легким поклоном произнес:
— Миледи, вы позволите пригласить вас?
Аделин посмотрела на него со страхом и непониманием, и Бастиан убедился в том, что раньше с ней в самом деле не танцевали. Не находилось таких отважных.
Может, она не умеет танцевать? Хотя как нет, умеет, этому всех учат. У Бастиана тоже был учитель, несмотря на то, что однажды он расплакался, убежал с урока и сказал отцу, что не будет учиться — ни одна девушка никогда не согласится с ним танцевать, ни одна!
Отец только отмахнулся от него — в первый и единственный раз. И Бастиан продолжил занятия: видимо, для того, чтобы Аделин сейчас оторопело смотрела на его руку и не двигалась с места.
— Миледи? — улыбнулся Бастиан. Аделин шагнула к нему так, словно ее тянули на веревочке, и послушно опустила правую руку на его плечо.
Музыка упала на них, как апрельский дождь. Ганьян — самый легкий танец, знай себе кружись, имея хотя бы элементарное чувство ритма. Аделин казалась невесомой, от нее веяло теплом и страхом, и Бастиан, скользя с ней по паркету, думал, что готов так кружиться всегда. На какое-то время все отодвинулось в сторону, сделалось незначительным и маленьким.
Была лишь эта девушка в его руках, было тепло ее кожи и призрачный запах духов, были глаза, которые смотрели на него с надеждой.
И было то, что вдруг нахлынуло и соединило их — что-то, настолько похожее на счастье, что впервые за многие годы Бастиану захотелось обмануться. Поверить, что счастье возможно и для него тоже, что это счастье не нужно покупать или выменивать, что оно просто есть. Даже для такого, как он.
Когда танец закончился, он позволил себе несколько мгновений не выпускать Аделин, чувствуя, как в душе все звенит и звенит натянутая струна. Потом Аделин отстранилась от него и с какой-то растерянной улыбкой промолвила:
— Благодарю вас, милорд.
Бастиан обнаружил, что на них смотрят — и как смотрят! Преобладала, разумеется, зависть: ведьма загребла столичного богача и теперь не выпустит, вот же успела подсуетиться, дрянь такая! Должно быть, навесила заклинаний на бедолагу, пока кружилась в его объятиях! Бастиан улыбнулся и ответил совершенно не по этикету:
— Это я должен вас благодарить, Аделин.
Ему казалось, что ноги гудят. Он подумал, что отец был прав, когда отказался отменять уроки танца.
Больше Бастиан не думал о танцах. С улицы донесся выстрел, потом второй и третий.
***
Когда прогрохотали выстрелы, а зал наполнился испуганными криками и звоном бокалов, выпавших из рук, Аделин внезапно представила палевого волка с рыжим пятном на загривке. Уве в своем зверином обличье всегда вставал перед ее глазами, когда где-то начиналась стрельба. Охотники отгоняли ворон и скворцов над полями, мальчишки стреляли по мишеням, а Аделин казалось, что пальба ведется по ее брату, и пули находят цель, вырывая окровавленные клочья светлой шерсти из волчьих боков.
Потом перед ее внутренним взглядом появлялся Уве — уже человек. Мертвый, окровавленный, смотревший в небо пустыми светлыми глазами. Не вернуть, не защитить, как ни старайся. Поздно. Палевый волк уже бежал в тех краях, где нет ни охотников, ни охоты.
Она бросилась было к окну — посмотреть, убедиться, что это не Уве, что с ним все в порядке! — но Бастиан удержал ее за руку и пророкотал на весь зал:
— Всем отойти от окон!
Его послушались — гости проворно отступили к стене. Никому не хотелось попасть под случайную пулю. Краем уха Аделин слышала нервный перезвон бокалов: один из официантов по-прежнему держал поднос, его руки тряслись, бокалы отплясывали, разливая шипучее. Аделин сама не поняла, как оказалась не в центре зала с Бастианом, а рядом с Золли, которая не знала, что делать: то ли плакать от страха, то ли радоваться — потому что это было пусть опасное, но все же приключение.
Бастиан подошел к окну и через несколько мгновений высунулся наружу и громко спросил:
— Что там? Кто стрелял?
Ему ответил густой бас офицера Бруни — Аделин не разобрала слов.
— Что там? Что? — пробежал по залу шепоток, но люди вздохнули с облегчением — Бастиан держался спокойно, так, словно опасность миновала.
С Уве все в порядке, напомнила себе Аделин, он обещал, что останется дома, а на кладбище и в церковь пойдет ранним утром со слугами. На мгновение ей стало так легко, что Аделин подумала: еще чуть-чуть, и взлечу. Бастиан обернулся к гостям и отчетливо проговорил:
— Элин Бартез пыталась покинуть праздник и сесть в экипаж.
Все дружно ахнули, стали оглядываться по сторонам в поисках девушки. Госпожа Бартез дотронулась до виска и со стоном:
— Элин, дитя мое! — рухнула в обморок на руки супруга, едва успевшего ее подхватить.
Аделин растерянно переводила взгляд с Бастиана на госпожу Бартез, которую пытались привести в чувство. Ведь Элин несколько минут назад была здесь, Аделин видела, как она уплетает пирожные за обе щеки, стоя так, чтобы маменька не видела. И вот пальба, крики — ей казалось, что она читает авантюрный роман.
Все произошло неожиданно, как во сне.
— Что с ней? — воскликнула Золли. Бастиан лишь махнул рукой: значит, пустяки. Все обошлось, беды не случилось. Аделин стало легче дышать.
— Жива, ее ведут сюда, — ответил он. — Все в порядке.
Он был бледен до синевы. Потемневшие шрамы на лбу казались нарисованными — каким-то нелепым гримом, непонятно зачем нанесенным. Аделин внезапно поймала себя на мысли о том, что хочет подойти к нему. Дотронуться до изуродованной щеки, пообещать, что все будет хорошо.
Господи Боже, разве она могла что-то обещать!
Через несколько минут в бальный зал ввели плачущую Элин, маленькую рыжеволосую толстушку. Матушка сразу же пришла в себя, бросилась к дочери и отвесила ей такую пощечину, что отдалось по всему дому. Бедная Элин едва смогла удержаться на ногах.
— Да как ты смела, дрянь! — прокричала госпожа Бартез. — Как ты смела куда-то идти и к кому-то садиться! Ты совсем рехнулась! Позор своих родителей, позор семьи! Бессовестная, бесстыжая!
Элин зарыдала еще горше, уткнувшись лицом в ладони и сгорая от стыда. Аделин хмуро подумала, что это соответствует общему духу: не радоваться, что жертва вырвалась из когтей хищника, а обвинять ее в том, что она вообще в них попала.
— Я не знаю… — всхлипнула она. — Это как-то само…
Бастиан отстранил госпожу Бартез и склонился над Элин, крепко сжав ее за плечи. В зале воцарилась благоговейная тишина, а над головой девушки медленно поплыли золотые пылинки — остаточная магия, причем довольно сильная. Бастиан понимающе кивнул, выпрямился и, выпустив плечи Элин, произнес:
— Это магия. Девушку очаровали, она вышла из дома против воли. Не браните ее, госпожа Бартез, она не понимала, что делает.
— Если бы не полиция… — папаша Бартез впервые посмотрел в сторону офицеров с благодарностью. Да, не стой офицер Бруни на страже, Элин уже увезли бы из-под носа у родителей.
Все думали бы, что она вышла с подругами попудрить носик — в такой толпе не сразу сообразишь, кто и где. Никто бы не встревожился, отдавая должное еде, танцам и шипучему — что плохого может случиться на празднике? — а Элин убивали бы в эту минуту. А потом подбросили бы к дому господина Шу — чтобы свет Инегена убедился, насколько беззащитен.
— Вы что-то помните, миледи? — спросил Бастиан. Элин уставилась в его лицо широко распахнутыми голубыми глазами и едва слышно ответила:
— Я… не знаю. Я ела пирожное вон там, и мне вдруг захотелось выйти. Очень сильно захотелось, словно кто-то звал. Таким тихим настойчивым голосом. И я вышла…
— Шла, как во сне, — важно добавил офицер Бруни и кивнул в сторону коллеги: — Мы с Шанти так сидели, что нас с улицы не заметить. И вот она вдруг идет. Одна. Я еще подумал: как так, такие юные барышни в одиночку не ходят. Либо с родителями, либо с подружками. Или няня там еще, служанка. Но не одна, нет. Шанти сразу сказал: дело нечисто.
Офицер Шанти, маленький и лысый уроженец крайнего юга, кивнул и сказал:
— Я сперва испугался, что она слепая. Глаза белые, не видит ничего. Тут глядим — батюшки мои, у ворот экипаж, дверь открыта, ну и миледи прямо туда и идет, будто это за ней. Бруни ее схватил, я тоже встал — а этот из экипажа в нас выстрелил. Это с нервов, я полагаю. Разозлился, что помешали. Ну и мы в него пальнули, а он прочь.
Аделин невольно обрадовалась. Теперь у них есть подробное описание экипажа, кучера и лошадей, и Бастиан их обязательно найдет!
— Понятно, — кивнул Бастиан и быстрым шагом покинул зал. Полицейские послушно отправились за ним.
Некоторое время тишина в зале нарушалась лишь всхлипываниями Элин, которая только сейчас поняла, какой опасности и каким чудом сумела избежать. Затем хозяин дома вышел вперед и вскинул руку, привлекая внимание:
— Господа! — произнес он. — Предлагаю все-таки продолжить вечер — и выпить за чудесное спасение юной Элин. У нас тут прекрасный стол и полный погреб напитков, так покажем этому мерзавцу, что не боимся его!
И господа согласились.
***
— Вашбродь! Смотрите! Там, внизу! Вон валяется!
Экипаж, который со стрельбой и шумом уезжал от дома Герберта Шу, видело множество свидетелей — оставалось просто идти по улице и опрашивать зевак, которые испуганно стучали по вискам. Показания рознились, конечно: одни утверждали, что кучером был сам Дьявол в кроваво-красном сюртуке и с золотыми рогами на черной голове, а другие наперебой кричали, что Дьявол-то как раз сидел в экипаже, и сюртук у него был синий, а палил он из трехствольной пистоли. А правил экипажем черный дракон с тремя головами, а из зада у него валил дым, погуще, чем из заводской трубы.
— Магия? — предположил господин Арно на бегу. Рассказы о дьявольском экипаже уже раздражали его — он смотрел на свидетелей так, словно они все рехнулись.
— Магия, — кивнул Бастиан. — И очень сильная. Навел на всех морок, причем разный.
Они покинули город, прошли по гребню холма, и Бруни, который шагал впереди, вдруг остановился и замахал руками. Бастиан и полицмейстер подбежали к нему и увидели обломки экипажа. Ни лошадей, ни возницы, ни пассажира — лишь деревянное крошево, из которого сиротливо торчало уцелевшее колесо и обломок скамьи, обитый красной кожей.
— Это он! — воскликнул Бруни. — Точно вам говорю, я на двери царапину приметил. Вон она!
— Дьявольщина, — в сердцах выдохнул господин Арно. — Разбились они, что ли?
Он осмотрелся в поисках следов, оставленных на земле, но широкая тропа была чистой, без малейших улик.
— Если бы разбились, пострадали бы лошади, — сказал Бастиан. — А лошадей нет.
— Дьявольщина, мать ее побери растак, — согласился с начальником Бруни, задумчиво почесывая затылок.
Они спустились с холма, встали рядом с обломками, и Бастиан, глядя на разломанное колесо, подумал: здесь что-то не так, здесь все не так. Он простер руку над деревяшками, и летний вечер на мгновение померк, утратив свою прелесть и цвета, превратившись в дагерротипический снимок в старой газете. Потом над обломками закружилось сверкающее облако искр остаточной магии, и останки кареты растворились в воздухе с легким шипением и треском.
Полицмейстер с шумом выдохнул воздух. Офицер Бруни не сдержал забористого ругательства. Шанти застучал пальцами по виску. А Бастиан запустил обе руки в волосы и, запрокинув голову к небу, долго стоял просто так, не двигаясь.
Струна, которая звенела в нем все это время, лопнула с протяжным стоном.
— Господин Арно, давайте вспомним еще раз, — глухо произнес Бастиан. — Он не прячет тела, а подбрасывает их. Зачем?
Полицмейстер принялся ходить по траве туда-сюда. Трава не была примята, призрачный экипаж не оставил на ней следов.
— Он хочет, чтобы их нашли как можно быстрее, — сказал господин Арно. — Еще это способ показать нам наше бессилие. Вот, он убил снова, а мы не смогли предотвратить это и не поймали его. Я читал об этом в «Вестнике современного полицейского», там одно время выходил цикл статей о маньяках.
Бастиан кивнул. Он не мог точно сказать, что сейчас чувствует — то ли обиду, то ли злость.
— Да. Бессилие, — произнес он и устало провел ладонями по лицу. — Юную Бартез не собирались убивать. Она не вписывается в его картину, но он взял ее, чтобы посмеяться над нами. Показать, что мы ничего не можем. Мы не остановим его.
Во рту сделалось так горько, что Бастиан сплюнул в траву. Отец когда-то потратил уйму сил, чтобы отучить его плеваться, даже тростью, помнится, пригрозил — помогло, набалдашник там был знатный… Офицер Бруни демонстративно размял пальцы, словно собирался вытрясти из убийцы душу — и да, это впечатляло.
— Он говорит нам: вы окружили дом полицией, вы засунули девушкам маячки, а я приду и все равно заберу то, что мне нужно, и вы меня не поймаете и не удержите, — Бастиану захотелось рассмеяться. — И он был среди гостей, это точно! Ему надо было посмотреть на произведенное впечатление. Убедиться, что мы испуганы и растеряны.
Полицмейстер усмехнулся.
— Похоже, тот лоточник не врал, когда говорил про Дьявола в экипаже, — сказал он. — Почему бы ему не изобразить Дьявола с драконами, раз уж взялся смеяться и запугивать…
Арно устало вздохнул и, махнув рукой, сел прямо в траву.
— Верите ли, никогда у нас такого не было, — признался он. — Тихий спокойный городок, самая большая проблема — турист потерял бумажник с чековой книжкой. Помнишь, Бруни? Орал, что ограбили, и шевелитесь, сволочи, а сам забыл его у шлюх. Хозяйка борделя принесла, с поклоном вернула, благодарила и приглашала еще. То-то жена голосила… И тут вот такое.
Он сокрушенно покачал головой. Бруни потер висок и, обернувшись к Бастиану, спросил:
— Вашбродь, простите, а как вы все это поняли?
Вечер был тихим и каким-то невесомым. Над холмами с веселым цвирканьем пролетела птичка, откуда-то издали донеслось щелканье кнута и томное мычание коров, травы пахли настолько сладко, что голову окутывало хмелем, как после бокала вина. Бастиан подумал, что это невероятно несправедливо: в такой вечер надо гулять в приятной компании красивой девушки, а не разбираться в мотивах серийного убийцы.
Идти бы сейчас по тропинке с Аделин, говорить о тех пустяках, которые разрешает светский этикет, смотреть, как солнечные лучи путаются в ее волосах…
Бастиан сердито осадил себя. Нечего лишний раз раздразнивать нервы.
— Он следит за тем, как ведется расследование, — сказал Бастиан. — Он очень осторожен, здраво оценивает свои силы и никогда бы не полез в дом, оцепленный полицией и артефактами. Вас и Шанти не было видно с дороги, но он знал, что вы там. Видел из окна.
Мало того, что он маг — он еще и редкостная сволочь. Бастиан не знал, с кем легче, с магами или с мерзавцами.
— И он создал морок экипажа и выманил девицу Бартез на улицу, — произнес он. — Потом этот проклятый морок обстрелял полицейских и промчался по Инегену с треском и блеском. Смачно плюнул всем нам в лицо, проще говоря. «Я сделаю, что захочу, и вы даже не помеха на моем пути».
— Почему девица Бартез не вписывается в его картину? — поинтересовался полицмейстер. Он сорвал легкую метелку мятлика, куснул стебель, и Бастиану подумалось, что господин Арно давно никуда не выезжал и не отдыхал.
Какой уж тут отдых, когда в городе убито шесть девушек… Если полицмейстер Инегена так и не найдет преступника, то его запросто уволят — пришлют нового полицмейстера из столицы, вот и весь разговор. Соберите вещи и освободите место для более опытных и старательных. Что тогда будет делать господин Арно? Неужели уйдет на пенсию, будет проводить время с драгоценной Медведихой…