— Да! — воскликнул господин Арно. — Врачи осмотрели его — полностью лишился рассудка. А еще вечером все было нормально. Слуги говорят: уходил из дома, как всегда. Кому по зубам, кому в зубы.
— Драчливый, значит? — осведомился Бастиан.
— О, еще какой! — с некоторым привычным возмущением ответил полицмейстер. — Чуть что не по нему, так сразу зуботычина, это если простому сословию.
Бастиан усмехнулся. Он навидался таких молодчиков в столице. Рожденные с золотой ложкой во рту, у знатных и богатых родителей, они считали весь мир своей собственностью, и их наглость не знала ни границ, ни берегов. Устроить гонки на самобеглых экипажах по главному столичному проспекту, передавив дюжину перепуганных прохожих? Легко! Отцы выкупят. Поджечь самый крупный бордель, чтоб шлюхи бежали голыми по всем улицам? Да запросто! Поймать купца, который отказался угощать бесплатно, вымазать в дегте и вывалять в перьях? Пара пустяков!
— А с благородными как? — спросил Бастиан. Господин Арно хмыкнул и покачал головой.
— А с благородными дает волю языку, — ответил он. — Вроде бы без прямых оскорблений, но сами знаете, как это бывает. Иногда лучше в рожу получить, чем всякую дрянь слушать. Его вызывали на дуэли, но там сразу папаша на дыбы становился и обещал: вам жизни не будет, можете паковать свое исподнее и убираться из города. Так что вызовы забирали обратно…
С улицы донеслись чьи-то голоса. Бастиан бросил взгляд в окно — шли какие-то молодые хмельные гуляки, поддерживая друг друга.
— Ура филину! — прокричал один из них, и остальные поддержали с глумливым хохотом:
— Ура филину!
По улице раскатилось уханье на разные голоса. Молодые люди явно не были приятелями бургомистрова сына. Арно молча махнул рукой в сторону окна: вот, уже отмечают. Курт Гейнсбро не пользовался ни уважением, ни любовью горожан.
— Он пошел в Итман, к Аделин Декар, — продолжал полицмейстер, хлопнув ладонью по стопке свежих писем. — Напал на нее, ударил на глазах слуг, сыча ее пнул. Ну сыча-то и я бы пнул, уж очень кусается. Цапнул меня однажды за погон, представляете?
Бастиан откинулся на спинку стула и сделал еще один глоток. Кофе почему-то стал немилосердно горчить.
Картина вырисовывалась простая и примитивная. Сын бургомистра почему-либо поссорился с ведьмой. Она не стала терпеть обиды, как это делали остальные горожане, прочла заклинание, и Курт Гейнсбро лишился рассудка, не успев дойти до дома.
Бастиан готов был поклясться, что Аделин не делала ничего подобного. Но он никогда не убедит в этом бургомистра и горожан.
Во всех неприятностях испокон веков винили ведьм.
— Что ж, — вздохнул Бастиан. — Пойдемте навестим этого филина, посмотрим, о чем он там ухает.
Уханье они услышали еще на ступеньках больницы — тоскливое и угрюмое, оно летело откуда-то из глубины спящего здания. Доктор Холле, который четверть часа назад вернулся из Итмана, выглядел сосредоточенным и суровым. Набросив на плечи халаты, Бастиан и господин Арно пошли за ним на третий этаж.
— Как себя чувствует госпожа Декар? — поинтересовался Бастиан. Доктор одарил его весьма выразительным взглядом, и Бастиан понял, что Холле уверен в невиновности Аделин. Уверен и готов сражаться за свою правоту.
— Сотрясение мозга, — ответил он. — Негодяй дал ей пощечину, она упала, ударилась головой о ступеньку. Крепкий череп! Иначе была бы мертва.
Бастиан подумал, что, пожалуй, все в Инегене вздохнули бы с облегчением. Соседство с ведьмой никого не радует, даже если с этой ведьмой поддерживаются вполне приятельские отношения.
— Она пришла в себя, — продолжал Холле. — Я велел ей оставаться в кровати и ни в коем случае не вставать. Вы понимаете, господин Беренгар, что после сотрясения мозга ни один волшебник не способен колдовать?
Бастиан кивнул. Разумеется, он это понимал. Аделин невиновна, и он не собирался ее обвинять в несчастье Курта Гейнсбро.
— Конечно, — ответил Бастиан. — Осталось убедить в этом бургомистра.
Холле презрительно фыркнул.
Курт Гейнсбро сидел в отдельной палате — устроившись на корточках на койке, он смотрел в окно на стареющую луну и тоскливо ухал. Когда дверь открылась, и вошли гости, Курт спрыгнул с кровати и принялся бегать кругами по палате, размахивая руками, как крыльями, и злобно хохоча.
— Да, очень похоже на филина, — не сдержал усмешки полицмейстер. — Знаете, это, конечно, плохо, так говорить. Но он это заслужил. Так ему и надо.
Доктор посмотрел на него с искренним уважением.
Бастиан прошел в палату, схватил Курта за руку и, дернув к себе, взял его за плечи. Сумасшедший издал болезненный вздох и снова разразился уханьем. Из уголка рта потянулась тонкая ниточка слюны. Бастиан всмотрелся в глаза Курта, в которых теперь не было и тени разума, и удовлетворенно кивнул.
— Да, — сказал он. — Магия. Его свели с ума направленным магическим ударом.
Бастиан разжал руки, и Курт забрался на койку и повернулся к окну, лицом к луне. На его запястье Бастиан увидел пятна синяков — чьи-то пальцы держали сына бургомистра.
Аделин пробовала защищаться? Скорее всего.
— Допрашивать тут некого, как я понимаю? — осведомился господин Арно. Бастиан утвердительно качнул головой.
— Он безумен, — произнес он. — Боюсь, это не исправишь.
— Попробуем, — откликнулся доктор Холле. — У нас есть замечательный врач, Поль Гошар. Он приложит все усилия.
Бастиан обернулся и понял, чего от него ждут доктор и полицмейстер.
— Это не Аделин, — твердо сказал он. — Да, она могущественная ведьма, но такое заклинание ей не под силу, — Бастиан поймал взгляд Холле и добавил: — Тем более с учетом сотрясения мозга. На всякий случай жду от вас, доктор, официальных бумаг по осмотру господина Гейнсбро и госпожи Декар с вашими выводами. И уточните отдельной строкой, что ведьма не может колдовать после такой травмы.
Доктор посмотрел на него с искренним уважением, словно ожидал от Бастиана совсем другого и готовился отстаивать невиновность Аделин с той же решимостью, с которой давеча наставлял на Бастиана пистолет.
Летняя ночь клонилась к рассвету — в тихом воздухе уже чувствовалось движение ветра и жизни. Где-то в садах начали просыпаться птицы, перекатывая в горлышках песни. Полицмейстер зевнул, спрятал руки в карманы и, поежившись, спросил:
— Что думаете, вернуться прикорнуть на часок или еще кофе?
— Давайте прикорнем, — сказал Бастиан. — Нам нужны силы.
Он чувствовал, что спокойный сон придет к ним еще не скоро.
***
— На костер! Немедленно на костер! Эта мразь должна сгореть!
Бургомистр, который спешно вернулся в Инеген после телеграммы, рвал и метал. Лежа на металлической лавке в подвальной камере, Аделин слышала его вопли из кабинета полицмейстера на первом этаже и представляла, как он брызжет слюной во все стороны.
Отец и сын Гейнсбро жили в полной уверенности, что им все дозволено. Папе можно разорять и вышвыривать из города тех, кто рискнет сказать слово поперек. Сыну можно бить женщин, которые ему не нравятся. Делай все, что хочешь, никто не осмелится встать у тебя на пути.
А теперь кто-то встал. И Курт ухает филином, не успев дойти до дома.
Конечно, в ее виновность никто не поверил. Пусть ее боялись, но Аделин все-таки имела репутацию достойной женщины и законопослушной ведьмы, к тому же, у нее были показания свидетелей и заключение врача. Все горожане, узнавшие о том, кто именно так громко ухает в больнице, считали, что Курт Гейнсбро получил по заслугам, что он давно нарывался, и за такое надо не карать, а награждать.
Ведьма воспитала, раз папаша не воспитывал.
Но его отец, разумеется, придерживался совсем другого мнения, и господин Арно был вынужден приехать к дому Декар и предъявить Аделин ордер на ее арест, спешно выписанный лично бургомистром. Буквы тряслись, словно написанные пьяной рукой — глава города не помнил себя от гнева. Полицмейстер выглядел так, словно был вынужден переступать и через себя, и через свои чувства, и через все принципы, которым служил много лет.
— Доктор Холле пообещал, что лично присмотрит за Уве, — сказал он так, словно это могло что-то исправить. Аделин смогла лишь кивнуть.
Она ведь всегда знала, что будет именно так. Однажды ее обвинят в том, чего она не совершала, и господин Арно приедет, чтобы забрать в тюрьму ту, которую хотел бы видеть женой младшего сына. И ничего уже не поможет — просто потому, что ее хотят уничтожить.
Аделин позволили собрать необходимые вещи и одеться в простую и удобную одежду, и она невольно обрадовалась тому, что ее не волокут из родного дома в нижней рубашке, как волокли всех ведьм на протяжении всей человеческой истории. Уве, который выглядел сосредоточенным и серьезным, проводил ее до полицейского экипажа, и там его лицо нервно дрогнуло — так, будто ребенок устал быть взрослым и позволил себе на мгновение по-настоящему испугаться за сестру и свое будущее.
— Все будет хорошо, Лин, — произнес он с надеждой. — Я не покину дома без Барта, обещаю. И вообще… — Уве посмотрел на полицмейстера и сказал: — Я уверен, что это какое-то недоразумение. Все должно разрешиться, полиция разберется, что ты ни в чем не виновата.
Господин Арно лишь кивнул, избегая смотреть на Уве, и экипаж поехал в город. Аделин сидела на скамье рядом с ним, гордо выпрямив спину и вскинув подбородок, и со стороны казалось, что они едут на прогулку, вот только полицмейстер не знает, куда себя деть от стыда.
Держаться спокойно и гордо и не сдаваться, вот все, что Аделин могла делать — достоинство было единственным, чего у нее еще не успели отобрать.
Самообладание окончательно покинуло ее, когда Аделин вошла в камеру в сопровождении офицера Бруни, который держался хмуро и виновато, словно это из-за него ее сюда и привезли. Аделин почти без чувств опустилась на лавку, спешно застеленную чистой простыней, и уткнулась лицом в ладони, пытаясь хоть как-то закрыться от несправедливости. Еще вчера она способна была окружить себя непроницаемой завесой: все видели бы девушку, которая спокойно сидит на лавке — а Аделин за этим мороком могла бы кричать, рыдать в голос, бить кулаком в стену, выплескивая боль и горе.
Ей стало бы легче, обязательно. Но теперь она не могла ничего сделать. Удар Курта Гейнсбро отнял у нее магию.
— Совести у людей нет, — сообщил Бруни таким тоном, что было ясно: он тоже на стороне Аделин, уверен в ее невиновности, и его не переубедить никакими доводами обвинения. — Вы не плачьте, барышня, господин следователь говорит, что вы тут не при чем. И вся полиция за вас, и люди в городе тоже. Может, уже вечером домой поедете.
Аделин шмыгнула носом, пытаясь сдержать слезы. Сколько раз она лежала ночью без сна, представляя, что однажды ее обвинят в том, чего она не совершала — такова судьба любой ведьмы. Ее не избежать, как ты ни старайся и что ты ни делай. Вот все и свершилось.
— Он правда ухает, как филин? — глухо спросила Аделин. Бруни ухмыльнулся, словно всецело одобрял расправу над Куртом, кто бы ее ни совершил.
— Еще и летает, ну то есть, бегает и руками машет, и гадит, простите за выражение, не в горшок, а где попало, — сообщил он. — Так ему и надо! Весь город радуется, вот честно вам говорю, — Бруни сделал паузу и чуть ли не смущенно добавил: — Вы, миледи, если перекусить захотите или там винца, или чего бы еще, да там хоть поговорить захотите, то зовите меня или Шанти, запросто. Все принесем, все сделаем.
Когда он вышел из камеры, сокрушенно качая головой, Аделин поняла, что настолько устала, что не может даже плакать. Глаза были сухими, голова — тяжелой и горячей. Она свернулась калачиком на лавке — когда лежишь, не так сильно болит затылок — и подумала, что за Уве присмотрят, это самое главное. А вот что будет потом, когда ее сожгут…
Почему-то Аделин не сомневалась в том, что все кончено. Как будто для ведьмы возможны другие варианты! Бастиан на ее стороне, полиция тоже, но бургомистр обязательно захочет с ней расквитаться и лично подпишет смертный приговор.
Может, он уже и подписал его. И сейчас едет в участок с бумагами. Ведьма была язвой на Инегене и окрестностях, вот и пришло время эту язву выжечь каленым железом.
Да и зачем Бастиану ссориться со здешней властью, пусть он и уверен в невиновности Аделин? Ради ведьмы? Он ведь не сошел с ума. Аделин ему никто. Просто девушка, с которой свела судьба, а ради такой не пойдут наперекор бургомистру. Бастиан завершит расследование, уедет отсюда и обо всем забудет. Пройдет полгода, и он не вспомнит ни лица Аделин, ни ее имени.
Да, Аделин ему понравилась — вчера на балу это заметил бы и слепой. Но он выбросит ее из головы сразу же после казни. Аделин хотелось верить, что это все-таки не так — но она не могла. Сейчас в ней говорило глубинное, природное чутье всех ведьм, которые вот так же ждали собственную казнь и понимали, что надеяться не на кого.
Все ведьмы встречают свой конец в одиночестве. Так было и так будет всегда.
— Где эта тварь? — раздалось на лестнице.
Бургомистр — низкорослый, весь какой-то дерганый, как поломанная марионетка — влетел в коридор перед камерой. Полицмейстер шел за ним с таким видом, словно присутствие главы города вызывало у него приступ острой зубной боли. Последним в коридор перед камерой вбежал какой-то мелкий чиновник, в руке которого Аделин заметила пузырек с нюхательной солью.
— Лежит! — рявкнул бургомистр и ударил по решетке так, что отдалось до чердака. — Развалилась! Ты за все ответишь, гадина! За все! Слышишь меня, ты, мразь!
Аделин отстраненно подумала, что если бы не очень дальнее родство с королевской фамилией, то такой припадочный ни за что не просидел бы в кресле бургомистра так долго. Ну да вот он, хозяин здешних лесов и полей, беснуется. И никто ему не скажет, что он, мягко говоря, ведет себя не так, как подобает джентльмену.