— Ну и что ты на это сказала? — хмуро спросил я.
— Я согласилась, — ответила она, потупив глазки… анютины сука глазки.
— А ты не забыла, что у нас через три дня вообще-то свадьба? Слушай, пойдем покурим куда-нибудь, — закончил я свою мысль.
— Ты ж не куришь.
— Ради такого случая придется начать.
И мы пошли в коридор, а потом в курительную комнату.
— Анюта, кончай дурить, у нас же с тобой все хорошо было, а будет еще лучше… через три дня вот будет.
— Понимаешь, Сережа, ты уж извини, но ты пока никто, а Видов это Видов, второго такого шанса у меня в жизни может не быть…
Где-то я уже слышал такую фразу, подумал я.
— Аня, со мной ты будешь Анютой Сотниковой и совсем скоро выйдешь в мировые звезды под своим именем, а с ним ты навсегда останешься женой Видова… ну если он тебя возьмет в жены конечно, что не факт.
— Да понимаю я все, но ничего не могу с собой поделать… это как дудочка гаммельнского крысолова у меня перед носом звучит, а за ней значит иду, сложив лапки. Короче прости, родной, но я уезжаю.
— А свадьба?
— Ну придумай что-нибудь, ты же мужчина…
Далее рассусоливать манную кашу по тарелке не имело никакого смысла, вернулись в зал.
— Олег, — тряхнул я головой, отгоняя более тяжелые мысли, — а хочешь я расскажу, когда, где и от чего ты умрешь?
Видов аж побелел, бедняга.
— Откуда ты это можешь знать? — только и спросил он.
— Дар у меня такой есть, будущее видеть, не всегда и не для всех, но временами прорезывается, кучу народу уже спас с его помощью. Ну так как, рассказать?
— Ну расскажи, — с трудом выговорил он.
— Через 20 лет от рака гипофиза в Уэстлейк-Виллидже, штат Калифорния, США. Сейчас еще конечно рано, но через 5–6 лет начинай проверяться на онкологию примерно раз в год, должно помочь.
— И что я там буду делать в этой Калифорнии?
— То же, что и здесь, сниматься в кино… с Микки Рурком и Арнольдом Шварценеггером, если тебе эти имена что-то говорят… и еще выкупишь права на показ советских мультфильмов в Штатах, это много денег принесет.
— А про Анюту ты что-нибудь скажешь?
— Увы, но нет — про нее мой дар что-то молчит как рыба. Совет вам, дорогие, да любовь, а я пошел.
И я повлекся нога за ногу на Гоголевский бульвар, да. Вот, как говорится, тебе, бабушка и анютины глазки во всю радужку. Перевернута еще одна страница жизни, только сука похоже, что не в ту сторону перевернута… даже можно сказать, что и с корнем вырвана эта страница. Говорят, что история повторяется дважды и второй раз как фарс, но у меня что-то второй раз совсем без смеха проходит. Ладно, попробуем жить дальше, чо…
------
Я сижу в недрах своей квартиры на Кирова и керосиню второй день подряд. В столице у меня еще хватило сил доехать до Инны с Мишей, забрать свои вещи (Анюта свои пусть сама забирает), отбрехаться, как сумел, от недоуменных инниных расспросов и докатиться по железке до горького города Горького… ехал один в купе СВ, да, проводница, видя мои расстроенные чувства, даже не сделала попытки подселить еще кого-нибудь на свободное место.
А дома отзвонился матери и декану, сказал им примерно одно и то же, что мол в связи со срочным форс-мажором меня не будет два дня… может даже три, на вопрос же матери, что там со свадьбой, ответил, что через два дня все видно будет, а пока не видно ничего, потому что не рассвело. А сам пошел в ближайший гастроном на Краснодонцев, закупил там водки (сука Ветлужскую ведь продали, из сучков выгнанную, ну да это не особенно и важно сейчас), взял какой-то закуски, консервы что ли какие плюс хлеб и ливерная колбаса, отключил проводной телефон, вытащил батарейку из мобильного и отсоединил провода от дверного звонка, обрубил короче все внешние связи, замкнул их, так сказать, на себя и начал керосинить по-черному, да…
И закурил тоже — вот в предыдущей жизни последний раз курил лет в 20, а тут сорвался… Беломора прикупил, усманского, ядреного, с картой одноименного канала на этикетке… гадость изрядная, но от нехороших мыслей отвлекает.
В дверь стучали несколько раз, один весьма даже сильно, я не открывал — ну что они мне сказать могут, эти стучащие? И что я им сказать могу? Пустое все это, а лучше я сорву-ка козырек с еще одной бутылочки, на этот раз арзамасского розлива. И с вещами анютиными надо ведь что-то делать, вон их сколько в шкафу… и в другом шкафу… и на вешалке в прихожей… и в ванной тоже есть… а, подумаю об этом завтра.
На исходе первых суток моего плоского штопора ко мне пришел ангел и сел за стол напротив… ну то есть я его так назвал, а на самом деле хер его знает, кто он там по профессии и образу жизни, да это и неважно — в костюмчике… нет, не черном, а коричневом, с красненькой искрой, и в ярко-красном галстуке и начищенных до блеска ботиночках, напомнив мне безвременно ушедшего от нас Сергей-Викторыча.
— Что, Сергуня, тяжело тебе? — спросил ангел.
— Выпьешь? — вместо ответа сказал я.
— Что там у тебя? Ааа, арзамасская… ну налей на два пальца, — и он пододвинул мне второй стакан. — За что пить будем?
— Чтоб не последняя, — буркнул я сквозь зубы. — Курить будешь? — и я протянул ему уполовиненную пачку Беломора. — Курить он отказался.
— Ты как сюда попал-то? И зовут тебя как? И что тебе вообще от меня надо?
Товарищ в галстуке лихо вылил содержимое стакана в рот, от закуски в виде кильки в томате отказался и ответил мне следующее:
— Видишь ли, Сережа, я это и есть ты, только немного альтернативный. Ты же здесь, насколько я понимаю, пытаешься выстроить альтернативную историю, да?
— Ну как бы хотелось бы…
— Вот, а я, получается, Сергуня Сорокалет из той ветки, которую ты похерил.
— Че ты гонишь, чепушило? — окончательно перешел я на блатной жаргон. — Ты ж старше меня нынешнего лет на 20 и рожа у тебя не моя, в зеркало вон хотя бы посмотри, найдите, как говорится 10 различий, в смысле сходств.
Встал ведь товарищ и пошел в ванную смотреться в зеркало. Потом вернулся и сказал:
— Да, рожа подгуляла, согласен, можешь конечно не верить, но все равно я это ты и наоборот.
— Ну ладно, допустим на минутку, и дальше что? — отвечал я, разливая по стаканам остатки из бутылки.
— А дальше, Сергуня, то, что надо стойко держать удары судьбы, а ты тут раскис как баба, у которой козел капусту на огороде съел. Сам же говорил не раз — кому сейчас легко?
— Ладно, проехали, — ответил я, — лучше расскажи, как там у вас в реальной альтернативности… или как уж там.
— Да все так же, как и в учебниках по новейшей истории, учил ведь поди в школе-то? А вот у тебя тут в альтернативщине что-то не очень, заигрался ты, Сергуня, со своими женщинами, а надо ведь кому-то и дела делать.
— Слушай, альтернативный я, иди нахер, я ж понимаю, что ты эманация моего воспаленного сознания.
Товарищ поморгал несколько раз и испарился без слов, однако уровень водки в бутылке остался прежним — явно я столько не выпил… долго размышлял над этим удивительным фактом, потом взял баян в руки и долго играл на нем, подбирая ноты к самым тоскливым песням, кои мне вспоминались в пьяном своем угаре. Потом в дверь забарабанили особенно сильно. Я поначалу собрался игнорировать это дело, ну постучат и уйдут, не будут же они замок выламывать в самом деле, но вдруг понял, что стучание складывается в определенный такой и очень знакомый мне ритм… да, точняк это оно, «Одиночество сволочь». Ну хорошо, ребята, вы меня уговорили, иду открывать, ну кто там это еще ломится.
Замок подался с большим трудом, дверь распахнулась, а на пороге, значит, двери… вот если б мне сказали написать список из ста возможных посетителей меня в текущих обстоятельствах, то человек на пороге в этот топ-100 точно не вошел бы, да…
Глава 3
Анют так много на земле…
А стояла там Анечка Пак, которая дочь хирурга из 40-й больницы и знаток восточных боевых искусств, вся из себя тихая и спокойная, как глубокая бухта в бурю.
— Привет, — с места в карьер начала она, — как жизнь, как семья, как здоровье?
— Жизнь сплошное спортлото, — автоматически вылетело у меня.
— В смысле?
— Где ни поставишь крестик, все не то, — продолжил я, — ну заходи, раз пришла.
Аня зашла, озираясь по сторонам, я помог ей снять куртку, повесил на вешалку, нашел какие-то тапочки, от Усиковых по-моему остались.
— Ну пойдем, если не боишься, — и мы зашли в мою комнату.
— Мда… — протянула она, — давно квасишь-то?
— Второй день заканчивается, — ответил я, — послушай вот, что я тут сочинил в ходе этого увлекательного процесса.
И я вытянул из-под стула баян. Сначала проиграл «Гранитный камушек»:
В этот вечер снова ждет тебя другой,
Это он украл любовь у нас с тобой.
Не ходи к нему на встречу не ходи,
У него гранитный камушек в груди.
— Ну как? — спросил я, закончив.
— Волшебно, — ответила она, — не останавливайся, давай жги дальше.
Ну ОК, дальше, значит дальше. Забабахал, не останавливаясь, Ляписа-Трубецкого:
Я читал тебе вслух стихотворения
Покупал дорогие печения
Я выгуливал твою глупую, глупую собачку
А помнишь, подарил иностранную жевачку
Но ты, ты, ты меня кинула,
Ты ты, ты меня кинула
— Еще лучше, — немного подумав, сказала Аня. — Еще что-нибудь есть?
— А то как же, у меня еще много чего есть, — ответил я и продолжил песенкой Ингрид под названием «Будь ты проклят, гад», пришлось, правда, немного ее адаптировать к российским реалиям:
Ты обещал мне рай на земле и любовь в небесах,
Но я осталась просто ни с чем и в дырявых трусах,
Ты говорил, что я буду принцессой твоей,
Но мне досталась лишь стирка носков и варка щей.
Да будь ты про-про-про-клят, гнида,
Да будь ты про-про-про-клят, гад.
— Идеально, не забудь слова с нотами записать, — ответила Аня, изучая завалы бутылок под столом. — Давно она тебя кинула-то?
— Да вот позавчера, — автоматом вырвалось у меня. — А ты откуда знаешь?
— Нетрудно догадаться. В общем так, дорогой Сергуня, ты щас встанешь и пойдешь в ванную отмокать и трезветь, а я пока все тут уберу, согласен?
— А чего это ты тут раскомандовалась? Командирша нашлась, — сказал я, еле ворочая языком.
— А того я тут раскомандовалась, дорогуша, что тебя все ищут и на ушах стоят, дела не делаются, время идет, а он сидит тут, обливаясь горючими слезами и водку лопает. Экая ж невидаль — баба его бросила! Не ты первый, не ты последний, с кем это случилось, баб на земле много еще осталось. А ну быстро собрался, тряпка, а то сидит тут, нюни распустил, и шагом марш в ванную! Еще водка есть? — спросила она в итоге своего спича, взяв в руки недопитую бутылку арзамасской.
— Нет, эта последняя.
— Я ее щас в раковину вылью, а ты дуй в ванную.
Собрался и пошел, чо… через полчаса она пришла проверить, что там у меня и как. Я сказал, что вообще-то я как бы голый тут сижу, на что она ответила в том смысле, что она голых мужиков что ли не видела (интересно, где это, подумал я, в свои 17 лет она много голых мужиков-то видела, но вслух ничего не выдал), так что давай спину что ли тебе помылю, горе ты мое.
А потом она битый час поила меня какими-то своими национальными отварами, на вкус омерзительные они были, но действие на организм оказали ураганное, все перед глазами встало на свои места, перестав крутиться, как каруселька в осеннем парке, и похмелье мигом куда-то испарилось.
А еще потом она привела меня в комнату, уложила на диван и сказала, что сделает мне восточный массаж. И сделала, вполне профессионально причем.
— Слушай, а ты петь умеешь? — неожиданно спросил я ее.
— Да вроде как да, а ты с какой целью это спрашиваешь-то?
Я достал свой баян из-под стула и заиграл «Ромашки спрятались».
— Спой пожалуйста, а я послушаю.
Ну не оперный конечно голос, но очень приличный.
— А теперь «Одиночество сволочь»… откуда ты кстати знаешь эту песню-то?
— Сорока на хвосте принесла.
Одиночество у нее совсем на ура пошло, ну надо же…
— Что еще будет угодно моему господину? — спросила она, сложив ладошки на груди.
— Ну что ты несешь-то, какие у нас нахрен господа на шестидесятом году советской власти… если уж так приперло, можешь называть меня «мой товарищ».
— Хорошо, — покладисто согласилась она, — что еще будет угодно моему товарищу?
— Хм… — задумался я, что ж мне еще надо-то в самом деле? — Слушай, а тебе восемнадцать лет уже есть?
</font>
— В прошлом месяце исполнилось, а что?
Ну надо ж, у нас и дни рожденья рядом. Подошел к шкафу, вытащил комплект белья белого цвета.
— Примерь пожалуйста, — протянул я этот пакет Ане.
Она внимательно изучила его содержимое и спросила:
— Зачем?
— Ну считай это дружеской просьбой твоего госп… товарища то есть.
Она повернулась и пошла в ванную, через пять минут вернулась в белье…
— Пройди пожалуйста направо, потом налево… нет, не так, как манекенщицы ходят, видела наверно?… да, так лучше.
Тут наверно надо бы описать Анечку, а то я про всех что-то говорил, а про нее кажется еще нет… так вот — фильм «Морозко» видели? Настеньку в роли падчерицы помните? Ну значит и Аню Пак тогда можете представить… с небольшими ориентальными отклонениями конечно, разрез глаз немного не тот, скулы чуть побольше и не такая безответная, ответить может, и еще как может. Фигура точеная, осанка правильная, ноги ровные и длинные, грудь второй номер, … ну может полтора… полукровки они почти все такие, хорошо получаются, что тебе еще надо-то, хороняка? — спросил я у себя.
— Все, можешь переодеваться обратно.
— Ой, а можно я это на себе оставлю?
— Что, понравилось? Оставляй конечно, какие вопросы.
Аня опять вышла, вернулась через некоторое время одетая.
— Еще что-нибудь? — спросила она с некоторым вызовом.
— Да, один мелкий вопросик остался — выйдешь за меня замуж, а?
Пауза продлилась не меньше минуты…
— Это ты назло ей что ли?
Тут я немного призадумался…
— Если и да, то совсем немного, — и я показал большим и указательным пальцем, сколько именно этого немного.
— Когда?
— Завтра в 15.00 в Автозаводском дворце бракосочетаний.
— Что-то очень быстро… ты ж меня не знаешь почти? Ошибиться не боишься?
— Я свое уже отбоялся.
— Ну тогда хоть комплимент какой сказал бы что ли, а то уж очень все дежурно у нас выходит.
— Да легко, — ответил я, лихорадочно собирая остатки мыслей в голове. — Ты в этом белье была как ветка сакуры в начале мая в предгорьях Амисан в лучах восходящего солнца, ага.
— Сакура это у японцев, у нас тсели… но в принципе неплохо, мне понравилось. Давай еще что-нибудь.
— Тебе говорили, что ты похожа на Настеньку из фильма Морозко?
— Нет, ты первый.
— Так вот, я таким болваном, как Иванушка из того же фильма, не буду.
— Как это?
— Пропустим все стадии превращения в медведей и унижения мачехами — перейдем сразу к свадьбе, а?
— Поцелуй меня, Сережа, — робко попросила она.
Да мне жалко что ли, посадил ее на колени, закрыл губы долгим поцелуем.
— Хорошо, — сказала она после продолжительной паузы, — но ты все-таки объясни, почему я-то? По тебе, если ты не знаешь, половина девчонок нашего факультета сохнет?
— Да ну? — удивился я, — что-то я этого не замечал.
— Так это потому что их всех твоя Анюта построила… кстати дура-девка, такого парня упустила…
— Давай не будем про это… значит почему ты? Объясняю на пальцах — ты красивая, молодая, спортивная, не дура, петь опять же умеешь плюс к этому хорошо выводишь из запоев и звать тебя Анечкой.
— А имя-то тут при чем?