ДНО ПРОПАСТИ
За триста шестьдесят два года до рождества Христова, на римском Форуме разверзлась пропасть, и прорицатель изрек, что она не закроется до тех пор, пока в нее не будет брошена самая большая драгоценность Рима. Едва он это произнес, как на Форуме перед собравшейся толпой появился юноша, именем Меттус (или Меттиус) Курций, на коне, в полном боевом доспехе, и воскликнув, что у Рима нет ничего дороже, чем его мужественные воины, ринулся в пропасть, которая немедленно сомкнулась. Это событие, подобно большинству легенд древнего Рима, подвергалось серьезной критике. Возможно, те, кто слишком доверчив, изменят свое мнение, ознакомившись с тем, что не было известно прежде - что случилось на дне пропасти.
Курций и его лошадь не пострадали при падении, и достигли дна в том же положении, в каком были наверху, то есть лошадь внизу, всадник на ней. Но едва лошадь сделала несколько быстрых шагов, как ноги ее подогнулись, она упала и испустила дух. Курций, несколько потрясенный, но не получивший ни малейшего повреждения, присел на павшее животное и огляделся, нет ли каких признаков обратного пути. Взглянув наверх, он обнаружил, что края пропасти сомкнулись не полностью, и сквозь трещину проникает дневной свет. Пещера, в которой он оказался, светилась каким-то странным зеленоватым светом, и вдруг, из какого-то углубления, донесся голос, поразивший юношу. Голос спросил:
- Ты не ушибся?
- Нет, - отвечал Курций. - Я и не думал, что здесь внизу кто-то есть. Ты удивил меня. Выходи, и дай мне взглянуть на тебя.
- Нет, спасибо, - сказал голос. - Скажи, ты и в самом деле верил что умрешь, когда прыгал в пропасть?
- Конечно.
Голос рассмеялся, мелким противным смехом.
- Ты такой же как все. Ты будешь умирать медленно, от удушья, по мере того как в пещере кончится воздух.
- В таком случае, ждать нечего, - произнес Курций. - У меня прекрасный меч и пара кинжалов. Я прихватил их с собой как раз для такого случая. Вопреки ожиданию, я не умер, и если мы приложим все усилия, то вскоре выберемся отсюда.
- Благодарю, - отозвался голос, - но я ничего прилагать не собираюсь. Я вообще не из людского рода. Мне не нужен воздух, которым вы дышите. Я даже не думаю, что все прекрасное сосредоточено во внешнем мире. Поэтому я живу здесь. А ты - ты должен умереть. Извини, но помогать тебе я не стану. Ты угодил в расставленную мною ловушку, и если ты один из лучших представителей внешних жителей, то это только подтверждает мое невысокое мнение о них.
- Что значит расставил ловушку? - спросил Курций.
- Ну... это я разверз пропасть, заранее зная, что именно по этому поводу скажут ваши глупые прорицатели. Мне было интересно, кто именно послужит жертвой. Возможно, это были бы девы-весталки. Они бы воскликнули: "Чистота и преданность!", вместо "Оружие и мужество!", и, конечно же, заслужили бы громкие рукоплескания. Возможно, это была бы какая-нибудь пожилая римская матрона, которая заявила бы, что у Рима нет ничего более ценного чем нежная материнская любовь. Или мог бы быть сам прорицатель, или еще кто. Но появился ты, а я почти ничего о вас не знаю. Оружие? Что пользы в этих странных бронзовых штуковинах, которыми подобные тебе люди увешивают себя? Мужество? Но почему? Разве у всех людей есть мужество?
- У меня есть, - спокойно сказал Курций, - я думал, что умру, и я готов умереть.
- Минутная слабость, - возразил голос, - минутное опьянение, когда толпа воет от восторга и рукоплещет. Ты получил этот восторг сполна. Теперь ты снова трезв, и не хочешь умирать за всех. Человек, который способен умереть в одиночестве, медленно и страшно, безусловно смелый человек. Но в тебе смелости не больше, чем в куске потертого каната. Ты бел как мел.
- Это от зеленого света, - возразил Курций.
- Вздор! - отозвался голос. - Зеленый свет не заставляет человека трястись, не так ли?
- Я еще не пришел в себя после падения, - сказал Курций. - Впрочем, я не хочу более оставаться здесь и спорить с тобой, я собираюсь осмотреть пещеру. Где-то ведь должен быть выход.
- Нет, - произнес голос, - но ты можешь поискать.
- Но я не могу умирать, как крыса в мышеловке, - нетвердым голосом сказал Курций.
И он отправился на поиски. Он заглянул в углубление, откуда, как казалось, исходил голос, и ничего не нашел. Пещера была огромной. В течение многих часов он бродил по ней, заглядывая во все уголки, но ни через одну трещинку, ни через одно отверстие не пробивался ни малейший лучик света. В конце концов, измученный и голодный, он бросился на пол пещеры и почти сразу же голос, молчавший все это время, раздался снова.
- Голоден?
- Да, я измучен голодом, - дрожащим голосом произнес Курций. - Я хочу пить. У меня во рту так пересохло, что я едва могу говорить. И не похоже, чтобы в этой проклятой пещере нашлась хоть капля воды.
- Ты прав, - подтвердил голос, - и ни единой крошки еды, за исключением лошади, но я не думаю, что ты снова сможешь ее найти. Можешь попробовать поискать, если угодно. Мое мнение изменилось, теперь я склонен полагать, что ты умрешь не от удушья, а от голода. Это быстрее, чем я рассчитывал, но мне придется с этим смириться.
- Но я не могу умереть так, - рыдал Курций.
- Оружие и мужество, - произнес голос, - те две вещи, которые в Риме ценятся превыше всего. Ступай, мой мальчик; это последнее, что у тебя осталось.
Тогда Курций выхватил меч и отправился на поиски говорившего, желая убить его. Но не нашел. Он снова принялся осматривать пещеру. Прошло несколько часов, слабость стала такой, что он не мог двигаться дальше. Его охватило какое-то подобие сна, а когда он проснулся, то увидел, что его оружие исчезло.
- Где мой меч? - воскликнул он.
- Я взял его, - отозвался голос, - ты хочешь получить его обратно? Зачем?
- Чтобы убить себя, - сказал Курций.
- Если я верну тебе твой меч, ты признаешь, что вел себя как пьяный театральный актеришка?
- Да.
- И что ты трус и умираешь смертью труса?
- Да.
Меч сорвался откуда-то с потолка пещеры и с лязгом упал у ног героя.
Он поднял его и стиснул зубы.
КОНЕЦ ЗРЕЛИЩА
Это была небольшая деревня в крайней северной части Йоркшира, в трех милях от железнодорожной станции на короткой ветке. Про нее нельзя было сказать, чтобы в ней кипела жизнь; вполне самодостаточная, она спряталась среди холмов, окружавших ее со всех сторон и скрывавших от всего остального мира. И все же, подобно большим городам, люди здесь рождались, жили и умирали, и, опять же подобно жителям больших городов, время от времени нуждались в каких-нибудь развлечениях. Иногда в школе ставились представления, иногда мастера исполнения на ручных колокольчиках или фокусники навещали эти места, но им зачастую оказывали не самый лучший прием. "Что фокусники, что музыканты, - говорили с печалью в голосе самые благоразумные, - разве они понимают толк в настоящих развлечениях?" Но даже эти самые благоразумные несколько оживились, когда летней порой несколько фургонов расположились на пустыре, примыкающем к кладбищу. Открылись балаганы с увеселениями, на пару дней ставшие самым популярным местом в деревне. Понятно, это не были славные балаганы старых времен; вовсе нет. Увы, многое в деревнях утратило прелесть старых времен.
Первый день увеселений подходил к концу. Было уже половина одиннадцатого ночи, а в одиннадцать балаганы закрывалась до утра. Эти последние полчаса были самыми удачными для организаторов. Карусель была переполнена, владелец кинетоскопа не успевал собирать полупенни, хотя и не так быстро, как владелец другого, несколько отталкивающего, зрелища. Этому немало способствовала надпись на холсте, которая гласила следующее: ПОПУЛЯРНАЯ НАУЧНАЯ ЛЕКЦИЯ, Вход свободный.
В одном конце шатра расположился стол, накрытый красным сукном, на нем стояли бутылки, коробки, реторты, лежали пучки каких-то засушенных трав, большая книга и человеческий череп. За столом сидел лектор, старого возраста, с тонкими чертами лица серого цвета, одетый в пестрый халат. Он излагал свои мысли уверенно и многословно, казалось, его рвение и малый объем шатра раскалили атмосферу, и он часто вытирал капли пота, стекавшие по лбу.
- Я собираюсь поведать вам секрет, - говорил он четко и со знанием дела, - известный немногим посвященным; полагают, что он достался нам от восточных мудрецов, о которых говорится в Священном Писании.
Он наполнил водой две пробирки, бросил в одну сине-зеленые кристаллы, а в другую несколько желтых. Говорить он не переставал, цитируя обрывки латинских авторов, рассказывая разные истории, делая полупрозрачные намеки, наконец снова обратил внимание на пробирки, вода в которых к этому времени совершенно обесцветилась. Он поочередно вылил их в широкий плоский сосуд, и смесь сразу же приобрела темный, коричневато-фиолетовый цвет. Он бросил в сосуд что-то, что вспыхнуло, едва коснувшись поверхности.
Такие трюки пользуются неизменным успехом; аудитория находилась под впечатлением и не сразу поняла, что старик тем временем сменил тему и заговорил о жизни. Казалось, он знал о жизни все, самое удивительное и неправдоподобное. Он изготовил таблетки, творящие чудеса, и может осчастливить ими желающих, продавая в коробках по шесть пенсов или один шиллинг, в зависимости от количества. Четыре коробки были куплены сразу, и он уже собирался вернуться к своей сколь классической, столь и анекдотичной постановке, когда вперед протиснулась женщина. Это была очень бедная женщина. Не может ли она купить коробку чудотворных таблеток за полцены? Ее сын плох, очень плох. Не будет ли он добр...
Он прервал ее сухим, кашляющим голосом:
- Женщина, я никогда не бываю добр, даже к самому себе.
Тем не менее, приятельница сунула ей в руку несколько монет, и она взяла две коробки.
Было уже за полночь. Яркие огни на пустыре погасли. Усталые владельцы увеселений уснули. Надгробия на кладбище отсвечивали белым в ярком лунном свете. У входа в свой маленький шатер, на ящике, сидел старик-шарлатан и курил глиняную трубку. Халат он снял и остался в рубашке, черной, поношенной. Что-то привлекло его внимание - ему показалось, что он услышал звуки рыданий.