Леонек. — Что мне снилось сегодня, отец!
Отец. — Что же?
Л. — Но это было не сразу. Этот сон состоял из… четырех частей.
О. — О! О!.. Да это не шутка.
Л. — Ты смеешься, отец, а это очень важный сон и мне хотелось бы рассказать его тебе.
О. — С удовольствием, мой мальчик, говори! Каков же был твой важный сон.
Л. — Начать сначала?
О. — Конечно. Так тебе будет всего легче рассказать все по порядку.
Л. — Да, но… сначала… это была одна глупость.
О. — Да? Начало мало обещает.
Л. — Снилось мне, что я летал над землей.
О. — Э, да это очень красивый сон, что ж видел ты, мой мальчик, на своем пути?
Л. — Сначала, отец, увидал я огромное поле… Словно это было весной; пели жаворонки, небо было такое ясное, чистое… Бросив взгляд кругом, я увидал одного только человека… Я ясно видел его загоревшее лицо, непокрытую голову, темные, огрубевшие от работы руки: он был одет в льняную сермягу, ноги его были босы. Этот человек пахал. Сошник его плуга уходил глубоко в черную землю, и когда пахарь на повороте подымал его, он блестел на солнце, как серебро. Два вола тащили с трудом этот плуг, но пахарь, несмотря на пот, выступавший на лбу, и согнутую спину, пел песню, от которой у него, казалось, прибывало сил. Он пел о черной земле, которую он пахал и которую он потом засеет отборным зерном. Пел о том, как целая нива зазеленеет молодой рожью, как зашумят колосья, как срежет их коса, как будут молотить их цепами, как потом эта работа даст хлеб. Пел о том, как этим хлебом будут питаться люди и как он даст им сил для новой работы. И когда он так пел, плуг шел легче в земле и волы шли живей и у самого пахаря выпрямлялась согнутая спина… И его пение сливалось с песнью жаворонка все больше и больше, и я, наконец, не мог отличить голоса человека от голоса птицы.