Я не видела его с раненного утра. Предполагаю, что он, как обычно, наверху, дожидается приезда Эйприл. Я не хочу находиться на кухне, когда она войдёт сюда, поэтому поворачиваюсь и иду в свой кабинет. Неожиданно натыкаюсь на Джереми, но он смягчает удар, делая шаг назад, хватая меня за плечи. Храни Господь его за то, что он уберёг мой драгоценный кофе, не разлив его.
Он выглядит уставшим, но я не могу судить его за это, потому что в этом моя вина.
— Доброе утро, — говорит он, как будто это не так.
— Доброе, — шепчу я, не знаю почему.
Он двигается так, что оказывается близко ко мне, наклоняясь вперёд, будто защищает кого-то от того, что он собирается сказать.
— Как бы ты себя чувствовала, если бы я запер дверь твоей спальни? Его вопрос смутил меня.
— Ты уже сделал это.
— На внешней стороне двери, — уточняет он.
— Оу.
— Я могу запереть их после того, как ты пойдёшь спать, и открою перед тем, как ты проснёшься. Если тебе нужно будет выйти — ты всегда можешь написать мне или позвонить, и я открою дверь за считанные секунды, но мне кажется, что ты будешь лучше спать, чувствуя то, что дверь заперта.
Я не уверена, что чувствую по этому поводу. Не знаю, почему это кажется более радикально, чем замки на внутренней и внешней стороне двери, которые будут использоваться для одной и той же цели: держать меня в моей комнате. Даже, если мысль об этом заставляет меня ощущать себя некомфортно, но будет хуже зная то, что я смогу снова выйти из комнаты.
— Мне нравится такая идея. Спасибо.
Эйприл заходит в дом и останавливается, проходя мимо кухни. Джереми всё ещё смотрит на меня, игнорируя её присутствие.
— Я чувствую, что тебе нужно взять перерыв на сегодня. Я перевожу взгляд с Эйприл на Джереми.
— Я предпочитаю заняться какими-то делами.
Он молча смотрит на меня перед тем, как кивнуть, понимая такую причину.
— Доброе утро, — говорит Эйприл, сбрасывая грязные туфли у двери.
— Доброе, Эйприл, — небрежно отвечает Джереми, словно ему нечего скрывать. Он проходит мимо неё к задней двери в то время, как она не двигается. Она пристально смотрит на меня, сдвинув очки на кончик носа.
— Доброе утро, Эйприл. — Я не выгляжу такой невинной, как Джереми. Я возвращаюсь в офис Верити и начинаю свой день несмотря на то, что не могу прийти в себя после того, что произошло ночью.
Я провожу свой день, сидя в интернете и читая сообщения. Кори отправил несколько интервью, чего я никогда не получала. Многие вопросы похожи тем, что все хотят знать почему Верити наняла меня, что планирую написать, как мой прошлый опыт поставил меня в положение написать для неё. Я копирую и отвечаю на все вопросы.
После обеда, я сосредотачиваюсь на разработке написания седьмой книги. Я отказалась искать часть этой книги у Верити, и решила начать всё с нуля. Это сложно, потому что я устала из-за прошлой ночи. Я не в себе, но пытаюсь не думать об этом.
После полудня, я чувствую запах тако. Это заставляет меня улыбнуться, зная о том, что он специально готовит их для меня. Я уверена, что он оставит мне одну тарелочку, как всегда. Просто я не в том положении, чтобы ужинать вместе с ними, когда Эйприл и Верити за столом.
Я провела следующие несколько минут, думая о Верити и почему так её боюсь. Я смотрю на коробку, в которой лежит её рукопись. Ещё одна глава, и я остановлюсь. Обещаю.
ПУСТЬ БУДЕТ ТАК
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Прошло шесть месяцев с тех пор, как они родились, и я всё ещё хочу, чтобы их не существовало.
Но они есть, и Джереми любил их. Я так устала. Иногда я себя спрашивала, а стоит ли оно того. Иногда мне хотелось собрать чемоданы, уехать и никогда не возвращаться. Единственное, что меня останавливало — это он. Жизнь без Джереми — это не жизнь, в которой я хотела бы прожить. У меня было два варианта:
1) Жить с ним и с девочками, которых он больше любит, чем меня.
2) Жить без него.
В тот момент они были сделкой. Я ненавижу себя за то, что не использую противозачаточные средства, за то, что я думала, что смогу это сделать и всё будет хорошо. Всё было не в порядке. Во всяком случае, не со мной, как будто моя семья существовала в снежном шаре. Внутри всё было уютно и идеально, но я не была частью их; я была просто посторонним человеком, смотрящей внутрь.
Ночью на улице шёл снег, но в квартире было тепло, и всё же я проснулась из-за озноба. Я не могла перестать дрожать. Кошмар, который я видела, был настолько ярким, что я чувствовала его последствия в течение нескольких часов после того, как проснулась. Кошмарное похмелье.
Я мечтала о будущем, о девочках, о Джереми и обо мне. Им было лет по восемь- девять. Я не была уверена, потому что я не знала много о детях и о том, как они выглядят на каждом этапе. Я просто помню, как проснулась и почувствовала, что им было восемь или девять.
Во сне я проходила мимо их спальни. Я заглянула внутрь и не могла понять, что я вижу. Харпер лежала на Честин, накрыв голову подушкой. Я бросилась к кровати, испугавшись, что уже слишком поздно. Я оттолкнула Харпер от сестры и отодвинула подушку. Я посмотрела на неё и со вздохом закрыла рот рукой.
Там ничего не было. Лицо Честин спереди было гладким, как лысина на затылке, никакого шрама, ни глаз, ни рта. Нечего душить.
Я взглянула на Харпер, заметив её зловещее выражение лица.
— И что же ты сделала? А потом я проснулась.
Моя реакция была не на сон. Это было до такой степени похоже на предчувствие, и как сильно он меня потрошил.
Я обхватила руками колени, раскачиваясь взад-вперёд на кровати, гадая, что же это за чувство. Боль. Это была боль. И… душевная боль.
Я чувствовала боль в сердце во сне? Когда я думала, что Честин мертва. Мне хотелось упасть на колени и заплакать. Именно это я и чувствовала, когда думала о возможности смерти Джереми. Я бы потеряла все функции жизнеспособности.
Я сидела и плакала, чувство было настолько подавляющим. Неужели я, наконец-то, соединилась с ними? С Честин, по крайней мере? Разве это было чувство, когда ты мать? Любить что-то так сильно, что мысль о том, что это будет оторвано от тебя, причиняет физическую боль?
Это было самое сильное чувство, которое я когда-либо испытывала с тех пор, как девочки были зачаты. Даже, если я чувствовала это только к одной из них, это всё равно что-то значило.
Джереми перевернулся на кровати. Он открыл глаза и увидел, что я сижу, обняв колени.
— Ты в порядке?
Я не хотела, чтобы он спрашивал меня об этом, потому что Джереми хорошо разбирался в моих мыслях. Во всяком случае, в большинстве из них. Я не хотела, чтобы
он знал об этом. Как я могла признаться, что в конце концов полюбила одну из наших дочерей, не признавшись при этом, что никогда не любила ни одну из них?
Я должна была что-то сделать. Сделать так, чтобы он не задавал слишком много вопросов. Я знала по опыту, что Джереми не смог бы вытянуть из меня правду, если бы у меня был его член во рту.
Я поползла вниз по нему, и к тому времени, когда я оказалась над ним, мой рот был готов к работе, а он уже был твёрд. Я взяла от него столько, сколько могла взять.
Мне нравилось, когда он стонал. Он был тихим любовником, но иногда, когда я действительно застигала его врасплох, он не был таким тихим. В этот момент он был в эйфории, и задалась вопросом, прежде чем я появилась, сколько других женщин заставили его стонать? Сколько ещё пар губ было обёрнуто вокруг его члена? Я позволила ему выскользнуть из моего рта.
— Сколько женщин сосали твой член?
Он приподнялся на локтях и озадаченно посмотрел на меня.
— Ты серьёзно?
— Скорее любопытно.
Он рассмеялся, уронив голову на подушку.
— Даже не знаю. Я никогда не считал.
— Так много? — поддразнила я. Я взобралась на его тело и оседлала его. Мне нравилось, когда он дёргался подо мной и сжимал мои бёдра.
— Если это не немедленный ответ, значит, больше пяти.
— Определённо, больше пяти, — сказал он.
— Больше десяти?
— Возможно. Возможно. Да.
Странно, как это не заставило меня ревновать, но два ребёнка могли заставить меня кипеть. Может быть, это было потому, что девушки были в настоящее время в его жизни, но все его прошлые шлюхи были просто в прошлом.
— Больше двадцати?
Он поднял руки к моим грудям и обхватил их ладонями. Сжал их. У него было такое выражение лица, что я поняла, что меня сейчас трахнут. Жёстко.
— Наверное, это хорошая оценка, — прошептал он, притягивая меня к себе. Он приблизил свои губы к моим и просунул руку между нами, потирая меня.
— Сколько парней лизали твою киску?
— Двое. Я не такая шлюха, как ты.
Он рассмеялся мне в губы, а потом перевернул меня на спину.
— Но ты влюблена в ловеласа.
— Бывшего ловеласа, — уточнила я.
Я ошиблась насчёт взгляда, который был в его глазах. Он не трахнул меня в ту ночь. Он занимался со мной любовью. Целовал каждый дюйм моего тела. Заставил меня лежать неподвижно, пока он дразнил и мучил меня, когда всё, что я хотела сделать, это сосать его член. Каждый раз, когда я пыталась пошевелиться, взять верх, он останавливал меня.
Не знаю, почему я получала столько удовольствия, ублажая его, но мне это нравилось больше, чем быть удовлетворённой. Это, вероятно, определяется в языках любви или какой-то ерунде. Мой язык любви был актом служения. Любовный язык Джереми — это его член. Мы были идеальной парой.
Он был в нескольких шагах от кульминации, когда одна из девочек начала плакать. Он застонал, я закатила глаза, и мы оба потянулись к монитору, чтобы он посмотрел на них. Я — выключить его.
Я чувствовала, как он становится мягче внутри меня, поэтому я вытащила вилку из задней панели монитора. Мы всё ещё слышали крики, доносящиеся из коридора, но я
была уверена, что смогу заглушить их, если он продолжит с того места, где мы остановились.
— Пойду проверю, — сказал он, пытаясь скатиться с меня. Я потянула его обратно к кровати и забралась на него сверху.
— Я уйду, когда ты закончишь. Пусть поплачет несколько минут. Это хорошо для
них.
Он, казалось, не был доволен этим, но, как только мой рот вернулся на его член, он
принял это.
Я стала намного лучше глотать по сравнению с первой попыткой. Я чувствовала, что он готов кончить, поэтому притворилась, что меня тошнит. Не знаю почему, но это всегда выводило его из себя, думая, что я давлюсь его членом. Мужчины. Он застонал, и я загнала его ещё глубже в своё горло с очередным булькающим звуком, а затем всё закончилось. Я сглотнула, вытерла рот и встала.
— Ложись спать. Я могу с этим справиться.
Я действительно хотел разобраться с этим на этот раз. Это был первый раз, когда я почувствовала что-то, кроме раздражения, при мысли о необходимости кормить их, но мне хотелось покормить Честин, обнимая её, прижимаясь к ней, любить её. Я была взволнована, когда подошла к их спальне.
Но это волнение сменилось раздражением, как только я увидела, что плачет Харпер.
Какое разочарование.
Их колыбели стояли голова к голове, и я удивилась, что Честин спит, несмотря на крики Харпер. Я прошла мимо Харпер и посмотрела на Честин.
Мне было больно, как сильно я переживала за неё в тот момент. Мне было больно, как сильно я хотела, чтобы Харпер заткнулась.
Я вытащила Честин из кроватки и отнесла её в кресло-качалку. Когда я села на руках с ней, она зашевелилась в моих объятиях. Я подумала о своём сне и о том, как мне страшно было видеть, как Харпер пытается причинить ей боль. Я думала, что заплачу от одной только мысли, что когда-нибудь потеряю её. При мысли о том, что всё это однажды может сбыться.
Может быть, то, что я чувствовала, было маминой интуицией. Может быть, в глубине души я знала, что с Честин случится что-то ужасное, и именно поэтому мне была дана такая огромная и внезапная любовь к ней. Что, если это был способ вселенной сказать мне, чтобы я любила эту девочку так сильно, как только смогу, потому что её не будет так долго со мной, как с Харпер?
Может быть, именно поэтому я ещё ничего не чувствовала к Харпер, потому что Честин был тем, чья жизнь должна была оборваться. Она умрёт, и тогда останется только Харпер.
Я знала, что где-то внутри себя, должно быть, я хоронила свою любовь к Харпер.
Приберегаю её на время, проведённое с Честин.
Я зажмурилась, чувствуя головную боль от криков Харпер. Заткнись! Плачет, плачет, плачет! Я пытаюсь сблизиться со своим ребёнком!
Я пыталась не обращать на это внимания ещё несколько минут, но боялась, что придёт Джереми. В конце концов я уложила Честин обратно в постель, удивившись, что она всё ещё спит. Она действительно хороший ребёнок. Я подошла к кроватке Харпер и посмотрела на неё сверху вниз, переполняясь гневом. Мне почему-то казалось, что она виновата в том, что мне приснился этот сон.
Может быть, я неправильно истолковала свой сон. Может, это и не было предчувствием. Возможно, это было предупреждение, если я не сделаю что-нибудь с Харпер до того, как будет слишком поздно, Честин умрёт.
У меня вдруг возникло непреодолимое желание исправить то, что, как я знала, должно было произойти. Никогда в жизни мне не снился такой яркий сон. Я чувствовала,
что, если не сделаю что-нибудь в этот момент, то это сбудется в любой день. Впервые я не могла вынести мысли о потере Честин. Это было почти так же больно, как мысль о потере Джереми.
Я ничего не знала о том, как покончить с жизнью, не говоря уже о жизни младенца. В тот единственный раз, когда я попыталась, это не привело ни к чему большему, чем царапина, но я слышала о Сидах. Джереми заставил меня прочитать об этом. Это не редкость, но я не знала достаточно об этом, чтобы понимать, смогут ли они отличить удушье от Сидов.
Хотя я слышала, что люди задыхаются во сне от собственной рвоты. Это, вероятно, было бы труднее объявить преднамеренным актом.
Я коснулась пальцем губ Харпер. Её голова быстро двигалась взад и вперёд, думая, что это бутылка. Она вцепилась в меня и начала сосать кончик моего пальца, но это её не удовлетворило. Она отпустила мой палец и снова начала кричать, брыкаться. Я засунула палец ещё глубже ей в рот.
Она всё ещё плакала, поэтому я продолжила это делать. Она задыхалась, но почему- то продолжала плакать. Может быть, одного пальца было недостаточно.
Я засунула два пальца ей в рот и горло, пока мои костяшки не прижались к её дёснам, и она больше не плакала. Я наблюдала за ней с минуту, и вскоре её руки начали напрягаться между каждым сильным рывком её маленького тела. Её ноги сомкнулись.
Вот, что она сделала бы со своей сестрой, если бы я не сделала это с ней первой. Я спасаю Честин жизнь.
— Она в порядке? — спросил Джереми.
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Я вытащила пальцы изо рта Харпер и взяла её на руки, прижимая её лицо к своей груди, чтобы Джереми не слышал, как она хватала ртом воздух.
— Не знаю, — сказала я, поворачиваясь к нему. Он зашёл в комнату. Мой голос был безумным. — Я не могу успокоить её. Я всё перепробовала. — Я гладила её по затылку, пытаясь показать ему, как я обеспокоена.
Тогда-то она и блеванула на меня. Как только её вырвало, она закричала. Вопила. Её голос звучал хрипло, и она задыхалась между криками. Это был крик, какого никто из нас никогда раньше не слышал. Джереми быстро схватил её и оттащил от меня, чтобы попытаться успокоить.
Его даже не волновало, что её стошнило на меня. Он даже не взглянул на меня. Он был полон беспокойства, его брови сошлись на переносице, лоб наморщился, когда он осмотрел её, но из всего того беспокойства, которое он испытывал, ни одно не касалось меня. Оно было направлено только в сторону Харпер.
Я задержала дыхание и пошла прямо в ванную, боясь вдохнуть этот запах. Это было единственное, что я ненавидела больше всего в том, чтобы быть матерью. Вся эта чертова рвота.