— Ибреса Брунгильда Чоп, — выговорила Хельга, и я ободряюще хлопнула подругу по плечу. Впрочем, в том, что Бруна не завалится, я ни секунды не сомневалась.
Так и произошло. Бруна спокойно одолела почти весь коридор. Лишь у самого выхода начала тереть лицо руками, словно смывая косметику. Но это ей нисколько не помешало преодолеть последнее препятствие.
— Ибреса Шантилья Дельвере! — прозвучал новый вызов, и трясущаяся Шанти под песнопения, ставшие оглушительными, шагнула в пепельный воздух.
Трястись Шанти не переставала. А когда дым немного заслонил ее силуэт — еще и качаться начала, как хмельная. Она обхватывала себя руками, морщила нос, скалила зубы, будто замерзшая собака, присаживалась на корточки. To шла спиной вперед, отшатываясь от невидимых врагов, то переходила на порывистый бег, будто скача по кочкам. Одна Филлагория знала, что ей мерещилось.
— Ибреса Альвина Иванез!
Альви вышла вперед и неожиданно замерла у самого порога.
— Я отказываюсь, — сорвалось с ее губ.
— Отказываетесь? — королева недовольно свела брови.
— Д-да, — буркнула Альви. — Дело в том, что я…
— Альви, нет! — услышала я собственный голос. — Если ты поступаешь так из-за своей особенности, то знай: это будет самый глупый поступок в твоей жизни.
Альви обернулась через плечо, сверля меня чистым взглядом. Действительно: посланница самой Филлагории. Или терялась в раздумьях, или злилась.
— Решайте же что-нибудь, — строго проговорила королева Инесса.
Я едва заметно кивнула. Неприятнее всего было ощущать свою причастность к происходящему. Если бы я не наврала Альви сегодня утром, возможно, все сложилось бы иначе. А сейчас она подставляет сама себя под огонь из-за моего дурацкого поступка!
Альви кивнула в ответ и осторожно перешагнула порог.
Ничего страшного мы не увидели и на этот раз. Зато услышали. Альви раскатисто храпела, заглушая прекрасные песнопения магов, весь свой путь от порога до порога. И, возможно, очутившись на другой стороне, она проклинала меня всеми известными ругательными словами.
Впрочем, никто, кроме Алексиса, не захохотал. Не до веселья нам было.
— Гранна Роттильда Колон! — провозгласила Хельга.
Роттильда вскинула взгляд в потолок и зашептала что-то едва раскрывающимися губами. А когда шагнула через порог — стиснула кулаки.
Поначалу ничего не происходило: лишь языки серого дыма постепенно поглощали васильковое пятно ее платья. Но когда Роттильда дошла почти до середины пути, громкое песнопение магов заглушило ее гортанное пение. И, хотя никто из нас не слышал ранее этого странного текста, смысл угадывался безошибочно.
— Песнопение во славу низших! — возмущенно процедила королева Инесса. — Так я и знала, что она обвела нас вокруг пальца, когда выпрашивала баллы за аудиенцию!
— Зато она постоянно молится Филлагории! — подначил шут.
— Такое не замолишь, — коротко прокомментировала королева.
И пока Роттильда шла к конечной черте, страшное пение не сходило с ее уст. Даже сквозь густое дымное марево я разглядела, что перед самым выходом она сбросила с себя платье, стянув его через голову. Лишь тогда жуткий страх пробрал меня, разлившись смертельным ядом по крови. В плену серого дыма мы можем учудить что угодно на виду у всей Аэрии!
Что же будет со мной?
— Ибреса Лира Крэтчен, — проговорила Хельга, и я неосознанно попятилась в толпу
Глава 61
— Нет, — с моих губ предательски сорвалось горькое дыхание.
Дверной проем, окутанный серыми языками дыма, затрясся перед глазами, а вместе с ним — коварно ухмыляющееся лицо Хельги. Нетрудно было сообразить, насколько я ей не по душе.
— Тоже хотите отказаться? — холодно выцедила королева.
Задрожав, я поймала взглядом ее строгое, безупречное лицо. Зеленые глаза укоризненно щурились, наблюдая за мной, будто за букашкой. Будто специально выжидала: сломаюсь или нет.
О, Филлагория?! Что происходит? Это вправду я? Это я, Лира Крэтчен, веду себя, будто последняя трусиха?!
— Эй! — кто-то из девушек дернул меня за рукав. — Не спи!
— Прошу прощения, — пробормотала, словно во сне.
Собравшись с духом, я сделала шаг вперед. Лишь обернулась напоследок и посмотрела на Рэнимора. По его лицу гуляла мертвенная, незнакомая бледность.
Прости, Рэм. Это все эмоции.
— И не рассчитывайте, Хельга, — бросила я, перешагивая порог. — Я справлюсь.
— Буду рада вашим успехам, — язвительно процедили в ответ.
Дым бросился в глаза непроглядным туманом. Защипал веки, словно едкий газ, влился в легкие и заставил закашляться. Он пах пылью библиотек и прахом прошлого. Мертвыми расселенными домами, где стоит поломанная мебель, и обои вздуваются пузырями от сырости. Кладбищенскими склепами, где спят целые династии. И с каждым вдохом время вливалось в меня. Прорывалось в кровь, текло по сосудам, сминало пол и стены.
И вот, я стою на землистой тропке меж плодовых деревьев. Под ногами трещит коробочками физалис. Родной сад окутан утренним туманом, а я… Я в секунду помолодела на двенадцать лет.
— Мама? — кричу я, выбегая в туман. Плотный и влажный пар окутывает кожу, оседая на ней капельками. Я знаю: где-то за мутной завесой, за преградой кружевных крон стоит наш дом. Подпирает резной верандой облака и горбит красную крысиу. И я хочу туда.
Я бегу сквозь сад, но вновь и вновь тону в густом молоке тумана. Кругом одни деревья: целый непролазный лес. А серое небо зарешечено переплетениями веток…
— Мама!
Страх нарастает. Подкатывает к самой груди и хватает за горло. Я мечусь меж одинаковых стволов, как птица в клетке, но вижу только бесконечную белизну. Туман распахивает пасть навстречу, и его острые зубы истекают слюной дождевых капель.
— Мама, где ты?!
Страх стискивает ладонь на шее, и я останавливаюсь. Тщетно кусаю густой воздух, прошитый ядовитой белизной. Кашляю, выталкивая из себя едкий дым, и на миг вижу сквозь решетку стволов янтарные стены…
Показалось.
Туман заволакивает все. Небо, землю, деревья. Укутывает меня шерстяным коконом и переваривает, как безликое чудище. А я молчу. Никто и никогда не слышал меня, когда я плакала. Так зачем зря тратить силы?
— Я поведу тебя, — сквозь белую завесу проталкивается мужская рука, и я с надеждой перехватываю пальцы незнакомца.
И туман становится реже. Лучи света разбавляют его муть и рисуют передо мной знакомый силуэт. Олаф… Все тот же: гордый, высокий, статный. И пусть иллюзия рухнет, едва он сдвинется с места: при ходьбе Олаф хромает на правую ногу. Он все равно держится так, слоено достоин короны и всех звезд небосвода.
— Пойдем со мной, — говорит он тихо, и я сжимаю его пальцы сильнее своей детской ладошкой.
Так хочется поддаться. Спрятаться за его широкой спиной, стать его тенью. Ведомой. Чтобы ничего не решать и ни о чем не думать! Но…
— Я с тобой не пойду, — отвечаю я и разжимаю пальцы.
— Я знаю все твои секреты, — заговорщицки шепчет Олаф, и на его лице просыпается страшная улыбка. Нет — не улыбка: оскал хищного зверя!
— Я тебя не боюсь, — проговариваю в ответ, и силуэт послушно тает в тумане.
И снова остаюсь в белой хмари. Одна. Не выбраться. Не найти путь…
«Ты можешь противостоять даже моим чарам, — звенит в голове знакомый голос, а память воскрешает страстный танец и теплые руки Рэнимора. — У тебя сильный поток!»
Могу? А что, если…
Я вспоминаю тот вечер. Дышу глубоко. Пропускаю через себя туман и выдыхаю его обратно. Закрываю глаза, сосредотачиваясь на своем существе. Что было до? Есть ли этот сад? Реален ли этот туман?..
Голова неожиданно посвежела. Открыв глаза, я разглядела перед собой знакомые янтарные стены, сходящиеся коридором. Прямо над головой, раскидывая лапы, сияла люстра-осьминог. Вот меня накрыло! Позорище… Судя по расстоянию до выхода, я и половины коридора не одолела!
Дрожащие ленты дыма неожиданно отлетели к стенам, склубившись у их подножия и расчистив передо мной дорогу. Звонкий голос Галианты задрожал и стал тише, а в спину впечатались восхищенные вздохи. Происходящее было подобно чуду! Но самым странным оказалось признать, что это чудо сотворила я сама!
Такого физического и душевного истощения чувствовать мне еще не доводилось! Я побежала к выходу. И едва переступила порог, растолкав девушек, дым застелил пространство за моей спиной, прибирая коридор в свою власть.
Глава 62
— Так-так-так, — Лусьена смотрела на меня то ли как на воровку, то ли как на смертницу. Сверху вниз, со своим обычным заносчивым высокомерием. — Так, значит, простейшее проклятие боли подкосило тебя так, что ты вынуждена была выпускать свою зверушку, но при этом ты рассеяла чары четырех самых сильных дворцовых магов на раз-два, будто чихнула. Как это возможно вообще?
— Козырь всегда нужно держать в рукаве, — я попыталась сделать вид, что знаю, о чем веду речь. На самом же деле понятия не имела, откуда во мне возникла эта внезапная сила и вернется ли она еще.
— Но ты же почти проиграла, когда мы сражались! Как ты могла допустить такое? — Лусьена выходила из себя, а моим рассудком овладевало странное торжество.
— Палить из пушки по воробьям — не в моих привычках, — усмехнулась я, и Лусьена впервые не нашла, что ответить. Лишь высокопарно задрала нос.
Испытание помяло и покорежило всех. Бруна энергично мерила шагами коридор. Оливия отвернулась к стене, пряча заплаканное лицо; Роттильда, нацепив платье задом наперед, медленно сползала по колонне. Альви поглядывала на меня исподлобья, словно на вечного врага, и от этого было больнее всего. Я успокаивала себя лишь тем, что она злилась бы на меня в любом случае.
— Убери розги! — жуткий вопль прокатился по коридору, и в клубах всепожирающего дыма возникло искаженное страхом лицо Бронды. — Бабушка, прошу тебя!
— Кто маму зовет, кто бабушку, — хищно прокомментировала Лусьена, поглядывая на меня.
— А кто-то вообще пауков боится, — заметила я.
— Я не боюсь, — возразила Лусьена. — Они просто мерзкие.
Сложно было придумать более тягостное и выматывающее испытание. Организаторы отбора постарались на славу! Чего мы только ни услышали из уст участниц, когда их рассудком овладевал серый дым. И отборные ругательства, и проклятия, и будоражащие душу признания… Наблюдая этот бедлам, я горячо благодарила Филлагорию за то, что не дала мне ударить в грязь лицом. И за дар, о котором я почти не знала.
Роттильду отсеяли, едва испытание завершилось. Даже баллы не стали подсчитывать, просто прогнали: резко и с позором. Королева гневно заявила на всю страну, что обманщиц на отборе не потерпит, а прославляющих низших — и подавно. Тщетно Роттильда пыталась убедить ее в том, что пишет научную книгу об Ордене: больше провести себя королева не позволила. В тот момент, когда стражи тащили упирающуюся несчастную по коридору, я впервые увидела на лице Оливии улыбку. Но не злорадную, а удовлетворенную. Мол, «я же говорила, что так и будет».
— Теперь дышится легче, — прокомментировала Лусьена с ее обычной изысканной ядовитостью, и на этот раз я была с нею полностью согласна.
После обеда, на котором мне пришлось убедиться, что Шанти, вдобавок ко всему, шикарно готовит суфле, Хельга снова развернула экран. Итоги испытания подвели быстро и бесстрастно. Весьма неожиданно для всех на первое место выскочила Бруна. Второй стала Альви. Я же — тоже внезапно — очутилась на третьей позиции. Оливия опустилась на четвертое место, а пятую строчку заняла безупречная Лусьена, которую результат совсем не привел в восторг. Попрощаться, помимо Роттильды, пришлось с Тати и Брондой.
После оглашения результатов нас всей толпой потащили в цирюльный зал, где цирюльницы и модистки в течение битых трех часов лепили из нас настоящих принцесс. Платье, пошитое по заказу, оказалось мне точно впору, даже молния на талии сошлась после вкусного и плотного обеда! Цирюльница, больно орудуя расческой, уложила мои локоны на затылке и украсила прическу цветами и мелкими камушками, и я снова удивилась своему отражению в зеркале. Непередаваемое чувство: сквозь прозрачную гладь на меня смотрела совершенно другая девушка. Уверенная в себе, сосредоточенная и очень красивая. Девушка, которая точно знала: наступает ее звездный час.
Представление неумолимо приближалось. Оставались лишь небольшие приготовления: накрутить кому-то кудри, подправить разрез на подоле платья или подобрать более удобные туфли. Вместе с секундами, утекающими в никуда, росла и моя тревога. Нет, я совершенно не боялась завалить испытание, просто вспоминала о том, о чем Рэнимор не велел думать. О Хрустальном рубеже и о коварных планах Олафа, что могли перевернуть и переиначить все.
«Брось, — уговаривала я сама себя, когда цирюльница наносила на мои веки блестящие тени. — Рэнимор знает все, у него везде есть уши. Дворец, из-за визита высоких гостей, сейчас охраняется в особом режиме. Разве у Олафа и его прихвостней есть шанс? Посмотрит-посмотрит, развернется и обратно поедет.»
Я глотала эти мысли, как успокоительные пилюли. Горькие, с привкусом безысходности и отчаяния. Но отчего-то они не возвращали душе гармонию. Умом я понимала: вряд ли здравомыслящий человек будет так рисковать. Но сердце слишком хорошо знало Олафа Кампера. Не умеет он здраво мыслить, когда цель так близка и так манит. А еще он никогда не разворачивается на середине пути.
И он разъярен. Очень.
— Прекрасно! — с восхищением пропела цирюльница, разглядывая мое лицо. — Вы произведете фурор!
— Постараюсь, — ответила я без особой инициативы.
Глава 63
Зал для представлений, к моему удивлению, разместился на цокольном этаже дворца. Приблизительно на той же глубине, где Рэнимор показывал мне ворота магического источника, но в противоположной части здания. Помещение казалось таким огромным и высоким, что я невольно удивилась, окинув его взглядом. Три входа, бесконечные ряды мягких кресел красного бархата с позолоченной отделкой на ручках, поднимающиеся вверх широкими ярусами, и роскошная сцена, залитая призрачным сиянием цветных маглюмов.
Зайти внутрь нам не дали: сразу потащили за кулисы. Откуда-то издалека слышался гул чужих голосов и топот десятков ног: зрители, в отличие от нас, уже были в полной готовности. К глубокому разочарованию Бруны, и известных артистов отправили в другую часть помещения, за толстую каменную стену. Нам даже краем глаза взглянуть на них не довелось. Все, на что Бруна надеялась теперь — выпросить автограф у Миколы Теноркова после представления.
— Думаешь, даст? — шепнула она угнетенно, пробираясь ко входу в отсек для участниц.
— Конечно, — без сомнений ответила я. — И вообще: это он у тебя должен автографы просить. Ты же лидер отбора. Для него это будет великая честь.
Сердце сжалось, как замерзший котенок, едва я подумала о том, как Бруну будут короновать. Нет, конечно я желала удачи единственной подруге, и она была достойна победы. Но сумею ли я смириться, если ее обручат с Рэнимором? Смогу ли отпустить их обоих без тени грусти и разочарования? Смогу ли вспоминать лишь самое лучшее о них?
Душа отвечала — нет. Будет так больно, что сложно даже представить. Боль породит злость, та — негодование и ярость… И мир рухнет, рассыпавшись на осколки. Выгорит дотла вместе с моим сердцем. Воскреснешь ли ты из пепла, Лира Крэтчен, если Филлагория решит все иначе?
У входа в закулисье нас задержала Хельга. Воротник ее неизменно-желтого платья смешно топорщился на сухих ключицах, губы презрительно морщились, пуская вокруг сеточку морщин.
— Сначала жребий, — произнесла она самодовольно и вытянула вперед руку. Из сжатого кулака, как перья неведомой птицы, торчали длинные бумажные хвостики.
— О, Филлагория, глупость какая, — прокомментировала Бруна и лениво потянула бумажку.
Я сделала свой выбор следом за ней. Бруне досталась цифра пять, мне — гордая девятка. И я уже догадывалась, что это все означает: я буду выступать последней. Завершать цепочку из девяти оставшихся участниц.
— Нервничаешь? — поинтересовалась Бруна, гордо поворачиваясь перед ростовым зеркалом. Одели ее и впрямь роскошно: в платье цвета вялой розы, подол которого напоминал раскрывающийся бутон, и украшения из шлифованного сердолика.