Не сразу к Йолинь пришло осознание происходящего. Но постепенно она стала ощущать нарастающее напряжение в комнате. И опять пришло понимание, что тому причиной её способности. Она словно преумножала впитываемые эмоции и свои собственные и вливала их в окружающее пространство.
Ещё принцесса поняла, что таким образом желаемого ей не достичь. Слишком сильным было это напряжение, и слишком непредсказуемыми могли быть последствия. Смотря, как у Рика начинают подрагивать пальцы рук от едва сдерживаемой ярости, как напряженно вслушиваются в их диалог собравшиеся на первом этаже северяне, готовые в любой момент выхватить из ножен свои клинки и решить все по команде Властителя, она глубоко вздохнула, поняв одну простую вещь, что если не сумеет переменить общий настрой ради Суми, то потеряет его здесь и сейчас. Ей не справиться со столь явным физическим преимуществом, что было у Рика.
Всего на мгновение прикрыв глаза, она вспомнила сразу несколько случаев из своей жизни, воскрешая те эмоции, что вызвали они тогда. Придавая им былую яркость, позволяя им просачиваться сквозь ту бурю, что была готова вот-вот разразиться на постоялом дворе. Откуда ей пришла мысль о том, что это может сработать, она и сама толком не поняла, но решила попробовать. Если её догадки были верны, то все непременно должно было получиться!
Так, один за одним, приходили образы былого. Первое, что раскрыла она в своем сердце, было сродни черной воронке, которая опустошала его. Высасывала все: волю к жизни, страх, боль, остатки счастья и простое и такое примитивное желание цепляться за реальность. Опустошение. Глубже и темнее любой бездны, что пришло к ней вместе с первыми шагами в новой жизни. Оно длилось для присутствующих всего долю секунды, но вытянуло из каждого и гнев, и ненависть, принося с собой странную, неподвластную разуму усталость. Каждый из мужчин в зале таверны почувствовал это, словно невидимая рука просто выскребла из сердца все яркие эмоции, вытянув любые стремления.
Секундой позже пришла надежда, такая яркая и безотчетная эмоция, словно позолотила тьму внутри. Йолинь помнила её первый проблеск, который разделила вместе с Дэй. Тогда она только начинала ходить. Руки и ноги слушались её с трудом, и каждое движение приносило лишь боль и всепоглощающую усталость. Всё затмевала пустота внутри. Не хотелось жить, не хотелось думать, не верилось, что когда-то она сумеет пожелать всего этого вновь. Тогда Дэй пришла в её комнату на рассвете, помогла ей встать и одеться, а после открыла портал. Они вышли и оказались на краю скалы.
— Не хочешь — не надо, — холодно сказала Дайли, — здесь тебе никто не помешает закончить все это. Вперед, — кивнула она на скалистый обрыв, у подножья которого с шумом разбивались волны океана.
Йолинь сделала несколько неловких шагов в указанном направлении, намереваясь и впрямь довершить начатое до конца, тем более, когда никто не стал бы её останавливать. Именно тогда она полюбила рассвет. Когда серую хмарь горизонта прорезал сперва один ярко-алый луч, затем другой. И вдруг серое стало золотым, налилось ярким багрянцем, заполняя мир красками, словно вдохнули в него жизнь, все обрело смысл и совершенно необычайные очертания. То, что всего мгновение назад было всего лишь серым, вдруг стало волшебным.
— Некоторые вещи можно понять, лишь когда готов увидеть их суть, — сказала Дайли, подходя к ней ближе со спины. — Разве раньше это не было всего лишь началом нового дня, а сейчас вдруг стало несоизмеримо большим, м? Разве не похожи предрассветные сумерки у тебя в душе на то, что произошло сейчас? Не мечтаешь ли ты о том, что вот такое же яркое солнце взойдет и у тебя внутри и развеет мрак?
Йолинь невольно всхлипнула, признавая правдивость слов Дэй. Тогда Тень сделала ещё один шаг, обнимая её за плечи и говоря уже совсем тихо:
— Ко всему можно прийти, если продолжать идти, Йолинь. Но стоит опустить руки, забыться в собственной печали и горе, как ты утопнешь в этом, словно в болоте, и никто и никогда не увидит солнца, встающего для тебя. То, как оно преобразит твою изуродованную погасшую душу в нечто прекрасное, от чего уже не отвести взгляд.
— Разве такое возможно? — несмело спросила Йолинь, боясь, что Дэй скажет ей "нет", и ужасно желая услышать "да".
— Возможно всё, чему ты позволяешь случиться с тобой, — все так же тихо прошептала Дайли.
Именно это волшебное чувство, что дало внутри Йолинь росток в тот день, она подарила окружающим всего лишь на краткий миг. Рик и сам не понял, что с ним произошло. Вдруг схлынула все затмевающая ярость и пришло странное спокойствие, а потом он вдруг встретился взглядом с необыкновенно голубыми проницательными глазами щенка. В них не было ни гнева, ни злобы, ни хищного расчета, а был лишь страх. Зверь боялся его и жался к животу той, что признала его. И вдруг к Рику пришло осознание ещё чего-то более невероятного, ему захотелось дать шанс. Иррациональное, совершенно невероятное желание, которое с каждым вдохом все сильнее укреплялось где-то в сердце. Он не простит себе, если сейчас воткнет клинок в мягкое розовое брюшко.
"Да как же так?!" — отчаянно продолжал вопить рассудок, но эмоции внутри словно взбунтовались против собственного хозяина. Все сильнее накатывали они на бастион его решимости, подминая под себя все звуки разума. Такого с ним раньше никогда не происходило! Сострадание, забытое им столетия назад, вдруг настигло его здесь и сейчас. В горле внезапно возник болезненный ком.
"О Боги", — про себя охнул северянин, с ужасом понимая, что ещё пара минут, и он начнет рыдать, как девица на выданье.
Первым прослезился Беррок: тому вдруг тоже стало жаль щеночка. Неуклюже смахнув неуместную влагу с уголков глаз, он покосился на брата, который подозрительно часто моргал.
Йолинь же с ужасом видела, что эффект превзошел все её ожидания, и пыталась сбавить обороты, приглушив посылаемые волны эмоций, — только не хватало, чтобы целая орава мужиков начала рыдать и сюсюкать, какой у неё милый щеночек!
— Хорошо, — не веря собственным ушам, скупо сказал Рик. — Но т-тварь, — вдруг с трудом произнес он это слово, бессознательно признавая, что щеночек… очень милый, — остается целиком под вашу ответственность, — сказав это, северянин решил, что ему померещилось, будто в комнате послышались полные облегчения вздохи. — Если он навредит кому-то, то отвечать по закону Севера будете вы, согласны?
— Да, — хрипло ответила Йолинь, с трудом борясь с отдачей, что пришла после устроенного ею. Хотелось прижать Суми посильнее и плакать от умиления, какой же он милый щеночек! К слову сказать, её порыв разделяла добрая половина северян, что была особенно впечатлительной. — Где моя комната? — сказала принцесса, прикусив нижнюю губу, которая вдруг начала подрагивать.
— Я провожу, и комната — наша, — сказал Рик, беря Йолинь под руку и уводя наверх.
Йоллинь, несколько ошарашенная подобным заявлением, безропотно пошла за мужем и уже наверху, где их никто бы не смог услышать, переспросила:
— Наша?
От Рика не укрылось то, с каким замешательством спросила она это. Злясь на себя за проявленную слабость прежде, он лишь коротко кивнул, не вдаваясь в подробности о том, что даже в бессознательном состоянии не намерен прикасаться к принцессе как муж к жене.
— Свободных мест почти не осталось, и нам придется разделить постель на эту ночь, — пояснил он, опять же говоря лишь то, что посчитал нужным. Пусть и она помучается, раз так сильно терпеть его не может.
Будучи не в своей тарелке от принятого решения, он решил тут же отправиться в дом Главы, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию в этих землях. Участились нападения виргов, правда, пока они лишь осмеливались ходить вокруг деревни и "пробовать" защиту. Но если будет продолжаться в том же духе ещё хотя бы неделю, то нападения не миновать. Любой мужчина севера имел дома оружие и готов был постоять за свою семью, но не каждый бы выжил в такой схватке. Потому поддержка Властителя расценивалась как некоторая гарантия того, что все уцелеют. Во всяком случае, жертв точно будет меньше.
Йолинь вошла в комнату, когда Рик ушел, бросив на прощание, что будет вечером. Предаться унынию или выплеснуть скопившиеся эмоции ей помешал голод. Она хотела не просто есть, она была зверски голодна, как и её маленький друг, что едва стоял на ногах. В дверь постучали. Йолинь настороженно замерла, сама не зная, чего опасаясь, но все же открыла.
— Ах ты ж, мать моя женщина! — на пороге возникла плотного телосложения женщина средних лет. Гостья обладала тяжелой золотой косой толщиной с руку, румянцем во всю щеку и прозорливо-озорными голубыми глазами. — Я Венцеслава или просто Веня, — поздоровалась она и начала протискиваться в небольшую щель приоткрытой двери. — Ну что я, ветром надутая? Открой пошире — не пролезаю, — возмутилась она, когда Йолинь ошарашенно замерла, не находя в себе сил пошевелиться. Женщина была самим воплощением благодушия и заботы, именно это исходило от нее столь сильно, что принцесса подчинилась и чуть отстранилась, пропуская её внутрь комнаты. — Вот, поешьте, — кивнула Веня на поднос, что держала в руках. — А потом мыться, даже не спорь!
Честно сказать, Йолинь и не собиралась возражать. Тело её давно уже чесалось и зудело, и она была согласна даже на то, чтобы её исходили веником, лишь бы избавиться от грязи.
— Я давно работаю на Властителя, — сказала Венцеслава, — и сюда прибыла, чтобы тебе помогать, — без обиняков перешла женщина на "ты". — Так что можешь не стесняться, если что, обращаться. Ой, — вздрогнула всем телом Веня и вперила свой взор в щенка, что кое-как выбрался из сумы и, жадно раздувая ноздри, принюхивался к принесенному ею угощению. — Это он, да? О котором мужики все наши судачат?
— Да, — кивнула принцесса, подсознательно готовясь постоять за щенка, хотя от женщины не исходило никакой агрессии по отношению к Суми.
— Тварь, конечно, но все-таки дите, — вздохнула новая знакомая. — А посему пока невинное, — покачала она головой, беря с подноса крынку с молоком и пустую глиняную миску. — Иди сюда, страшилище, пожри, что ль, — хмыкнула Венцеслава, наполняя миску молоком и ставя ту на пол.
Суми тяжело поднялся на ослабевшие от долгого путешествия без еды и воды ноги и кое-как поковылял к предложенному угощению. Тщательно принюхался и неуклюже ткнулся носом в содержимое чаши, по всей видимости не понимая, как именно следует есть.
— Ох, — жалостливо вздохнула женщина и посмотрела на Йолинь. — Видать, совсем ещё крошка, не умеет лакать…
— И что же делать? — несколько растерянно спросила принцесса, не имея ни малейшего понятия, как обращаться не то что с большими животными, а уж с малышами и подавно.
— Придется тебе его кормить и учить, — покачала головой Веня, в то время как брови её сошлись на переносице. — Даже не знаю, попробуй макать палец в молоко и давать ему, — похоже, женщина была столь же растерянна, как и Йолинь. — А я пройдусь по деревне, может, найду какую кормящую суку, хотя вряд ли она его к себе подпустит, но вариантов у меня больше нет, — пожала женщина плечами.
— Веня, — несколько нерешительно заговорила Йолинь, поскольку для неё все ещё было сложно вот так запросто переходить на тот уровень общения, когда опускались все формальности. — Давай попробуем, пожалуйста, — попросила она, произнося эти иностранные слова с особой заминкой, будто с трудом.
Женщина серьезно кивнула, бросила на Суми жалостливый взгляд и сказала:
— Я пойду тогда. Там баню затопили, так что, как его покормишь, иди мойся, как приду, сама тебя найду.
— А как же Суми…
— Кто?
— Он, — кивнула Йолинь в сторону щенка, что безуспешно пытался подступиться к чаше с молоком.
— А че с ним станется? — фыркнула она. — Нажрется да и уснет, дите ж все-таки. Ладно, пойду я, — буркнула женщина. Йолинь скупо улыбнулась, смотря, как за ней закрывается дверь. Совершенно непостижимым образом принцессе очень понравилась эта излишне болтливая и простодушная женщина. Когда-то давно, ещё в прошлой жизни в Аире, Йолинь бы точно не оценила качеств Вени. Но не сейчас, когда, стоя рядом с этой женщиной, она чувствовала искреннюю заботу, жалость, участие. Такие порой раздражающие эмоции, тревожащие гордость, оказались на удивление теплыми и редкими. Раньше Йолинь думала, что нет ничего хуже жалости окружающих. Тогда она не знала, что по-настоящему жалеют сердцем, отдавая свое тепло. И как это ценно, когда к тебе проявляют участие. Безразличие хуже, оно холодно, как снега севера. Ненависть — обжигает. Сочувствие несет успокоение. А жалость — греет.
Какое-то время Йолинь задумчиво всматривалась в закрывшуюся дверь, отчаянно желая… надеясь, чтобы у неё был вот такой друг, как Веня. Что однажды будет согревать её ещё сильнее, если она станет для неё не просто прохожей. Но заметив, как мается вокруг чаши Суми, решительно взяла щенка на руки, окунула мизинец в молоко и поднесла к маленькой пасти животного. "Как же мне заботиться о тебе, когда о себе-то не в состоянии?" — тоскливо подумала она, в то время как Суми решительно обхватил предложенный палец.
Рик вошел в дом Вилькара, когда на деревню опустились сумерки. На душе у него было неспокойно и тяжело, и все из-за женщины, что по воле насмешницы-судьбы стала его Истинной супругой. Если сначала он злился, потом пришло смирение, мол, пройдет лет пятьдесят, и природа сама избавит его от неё, то сейчас он думал о том, что эти пятьдесят лет надо ещё пережить рядом с ней. А как это сделать, если он терпеть её не может? Если его бесит само её присутствие рядом с ним? Не говоря уже о том, что как женщина она и вовсе его не интересует. Кожа да кости, какому нормальному мужику такое приглянется? Ну да, внешность у неё необычная, оттого в чем-то интересная, но как быть с тем, что она из себя представляет как человек?! Хотя последнее время Рика все чаще одолевали сомнения и на этот счет. Словно шаг за шагом длиною в миллиметр ему приоткрывалась непроницаемая тяжелая дверь под именем "Йолинь". И каждый раз, стоило ему совершить одно маленькое открытие, эта самая "дверь" захлопывалась у него перед самым носом и больно била прямо в лоб. С принцессой было тяжело. Обычно он не ходил за женщинами, редко когда ему приходилось проявлять изобретательность, чтобы получить желанную северянку. Он никогда не влюблялся, не старался ради чьего бы то ни было внимания, а просто получал желаемое. Женщины находили его привлекательным внешне и весьма привлекательным в плане его положения в обществе Севера. Он не возражал против взаимовыгодного "сотрудничества". Пожалуй, Марсия была его постоянной женщиной уже на протяжении нескольких лет, и его это устраивало. Она занималась домом, удовлетворяла его в постели и никогда не претендовала на место единственной в его жизни. По крайне мере, открыто не претендовала. Как она отреагирует на Йолинь, Рик не знал. И если уж быть до конца откровенным, он и не хотел знать. Сейчас были проблемы куда важнее, чем страсти сердечные. Источник был уничтожен. И это было хорошо. Но вместе с тем пришли и новые напасти в земли Севера.
В свое время Ингвер для стабилизации своего источника выбрал некоторые зоны на разных концах страны, которые уравновешивали его мощь. Впоследствии эти зоны и стали Проклятыми, как называли их простые жители Севера. Сам источник был словно вершиной пирамиды, и стоило ему исчезнуть, как произошла сильнейшая дестабилизация "проклятых" зон. Если раньше твари не могли покидать пределы леса часто и надолго, то с каждым днем люди все чаще стали замечать их на пограничной территории простого леса. Иногда они даже выходили и за его пределы. Пока людям удавалось сдерживать этот напор, во многом благодаря силам Властителей. Но что будет дальше, никто не знал, а делать с этим нужно было что-то уже сейчас. Пока Рик мог только обновить защитные контуры поселений, входящих в состав Грозового Перевала, то есть подконтрольную ему территорию. Но мера была временной, а что дальше? Когда шаткость равновесия начнет набирать амплитуду и все рухнет? Когда проклятые земли перестанут сдерживать тварей? Исчезнут ли они? Вымрут? Или приспособятся, как это уже делает маленькая тварь, что захватила с собой его ненавистная женушка… Ответов у него не было. Но и сдаваться так просто он не собирался. Пока же все, что им оставалось, это сплотиться и думать, попутно отражая участившиеся нападения. Совсем скоро в его земли прибудут другие Властители, его ученики, так же как и он принадлежащие землям Грозового Перевала, но сейчас находящиеся на других концах страны, помогая стабилизировать "проклятые" участки там, где всё это началось раньше, чем тут. А он — женился, вместо того чтобы улаживать дела! И это ли не прекрасная идея в столь мрачные для их земель времена?!