— Проходи, — только и сказал Даниил, давая дорогу.
Олива уже встала и, лохматая и опухшая с похмелья и слёз, сидела, сгорбив спину, на кухне, и, насупившись, мешала ложечкой свой чай. Сказать, что ей было погано — значит, не сказать ничего. За окном кисло сопливился дождь, на плите тихонько и жалобно посвистывал чайник — и свист этот вкупе с дождём заставлял Оливу плакать от жалости к себе — и чайнику, который, казалось, тоже стонал и плакал оттого, что был никому не нужен.
— Олив, нам надо поговорить, — без обиняков заявил Ярпен, садясь напротив неё.
Она вскинула на него глаза, но за пеленой своего горя не заметила перемен в его лице.
— Я слушаю.
— Я понимаю, что вчера ты была пьяная и не отвечала за свои слова, — сухо начал Ярпен, — Но теперь, когда ты протрезвела, нам необходимо кое-что прояснить.
Олива вспыхнула и опустила взор.
— Я не помню, что я вчера говорила...
— Зато я прекрасно помню. Ты говорила, что я... — Ярпен сделал над собой усилие, чтобы продолжать, — Что я в тебя влюбился... Так вот: я в тебя не влюбился.
— Ну, так и что же? — буркнула Олива в чашку.
— Более того, — продолжал Ярпен, которого равнодушная реакция Оливы разозлила ещё больше, — Я надеюсь, ты понимаешь, что после вчерашнего наши с тобой добрые отношения закончились. И ещё, — он встал из-за стола, — Если ты надумаешь писать продолжение своей книги, то пиши, пожалуйста, правду. Не надо корчить из себя звезду и выставлять остальных вокруг тебя шутами и влюблёнными болванами. Я к ним не причастен; да ты и сама знаешь, что всё не так...
— Что — не так? — спросила Олива.
— Всё не так. Ты — не звезда, и, между нами, не такой уж и талант. Вся твоя книга — не более, чем истерическая реакция брошенной женщины, маленького человека, которому до смерти хочется, чтобы его заметили. Вчера я это понял как никогда...
— Хм. Раньше у тебя было иное мнение...
— Да не было у меня иного мнения, Олив. Мне просто было жаль тебя. Мне и сейчас жаль, хотя ещё больше жаль времени, которое я на тебя потратил...
— Всё сказал? — жёстко перебила его Олива.
— Всё.
— Ну тогда развернулся на сто восемьдесят и пошёл нахрен отсюда.
Ярпен невозмутимо остался стоять.
— Дом не твой, — заметил он, — И уходить мне или нет, решать, опять же, не тебе.
— Тогда уйду я, — сказала она и, пулей вылетев из кухни, едва не сшибла с ног Даниила.
— Вот и поговорили, — пробормотал Ярпен себе под нос.
Даниил тоже был не в духе. Он медлил у плиты с чайником в руках.
— Завтракать-то будешь? — угрюмо спросил он Ярпена.
— Не хочется, — ответил тот, — Я, пожалуй, пойду...
— Погоди, и я с тобой, — сказал Даниил, ставя чайник на место, — Мне всё равно на работу. Да и...
— Да и нечего нам тут делать, — закончил за него Ярпен.
Глава 63
Последний приезд Майкла в Москву на майские праздники окончательно отдалил его от Юли, зато вновь сблизил с Настей. Та дилемма, над которой Майкл всю весну ломал голову — с кем же ему быть, с Юлей или с Настей — разрешилась после мая месяца сама собой.
Почти каждый вечер Майкл и Настя болтали друг с другом по скайпу. И каждый вечер им было о чём поговорить, и не было в их разговорах тех неловких длинных пауз, которые часто случаются, когда разговаривают друг с другом малознакомые парень и девушка. Всё, что разделило их когда-то: расстояние, Юля, Гладиатор — всё это теперь казалось таким ничтожным, что ни Майкл, ни Настя об этом даже ни разу не вспомнили.
— Мииишка! — сказала ему Настя в скайпе в один из летних вечеров, — Ну когда ты в Москву приедешь?
— Ой, ну я даже не знаю…
— Приезжай, Миш, — кокетливо прозвенела Настя, — На Воробьёвы горы съездим. А хочешь, в баню с тобой пойдём?
— Ой, блин… — Майкл аж покраснел от смущения и против воли заулыбался.
— Давай, Миш, приезжай! Я тебе дрищёвку свою покажу, будем там на сене лежать и смотреть на звёзды. Хочешь?
— Ох, ни фига себе… — Майкл засмеялся.
— Ну, чего такое?
— Да я не пхо то… Ты пхикинь, тут Салтыков мне только что написал, шо Олива его избила…
— Чего-о? — засмеялась Настя, — Реально ему накостыляла? Ха-ха-ха, вот молодец!
— Он пишет, она набхосилась на него с кулаками ни с того ни с сего, — сказал Майкл.
— Правильно-правильно! Так ему и надо.
— Не, ну избить человека ни за что…
— Здрасьте, ни за что, деловой!
— А за что?
— За то, что врёт много, — отрезала Настя, — Ничего, пусть ему это будет уроком…
Ночью Майкл проснулся от телефонного звонка. На часах было почти четыре утра.
«Салтыков, кто же ещё… — спросонья подумал он, беря трубку, — В такое время больше некому…»
— Аллоу, Майкел! — протянул в трубке пьяный голос.
— Ты щас где? — спросил Майкл, зевая и садясь на постели.
— В жопе я, — произнёс Салтыков заплетающимся языком, — В полной жопе…
— Ладно, хасслабься, — сказал Майкл, — В конце концов, это же твоё хешение хазойтись с ней…
— Ну, так-то да…
— Ну и не пахься…
— Она сказала, что ей всё известно. Что, мол, у мну девушка есть. Какая?
— Не знаю… Смотхя пхо кого Кузька пхоболтался…
— Он говорит, что не называл имён. Может, врёт?
— Да фиг знает…
— Жопа ж, Майкл! — пьяно икнул Салтыков, — Пипец я бухой…
— В баре, чтоль, сидишь?
— Какое там сижу, Майкел! Я сесть не могу — у меня поясницу пипец как ломит! Меня будто как фарш через мясорубку провернули…
— Да уж, пхедставляю…
— Не, Майкел! Не представляешь…
— Ладно, ты ещё скажи спасибо, шо легко отделался, — посоветовал Майкл, — А пхикинь, если бы тебя пахень замочил?
— Если бы она парнем была, я бы в долгу не остался. Отхуячил бы только так.
— Да уж… — озадаченно пробормотал Майкл, — Я вот подумал: а шо бы было, если б ты действительно на ней женился…
— Она б меня убила, — сказал Салтыков, — Ладно, Майкел… я чё звоню-то… Да… а чё я позвонил?.. Блин, память дырявая… я было и забыл…
— Ну, вспоминай, — снисходительно усмехнулся Майкл.
— Да! Вспомнил… Ик! Чуть не упал… бля…
— Ты там аккухатней, — посоветовал Майкл.
— Вот что, Майкел… Узнай, уехала она из Архангельска, или нет…
— А тебе Кузька не сказал хазве?
— Кузька, йоупт… Ик! бля…
Ддщщ!!! — раздалось вдруг в телефонной трубке.
— Алло! Алло! — надрывался Майкл.
Салтыков не отвечал.
«Должно быть, в лужу упал», — догадался Майкл и положил трубку.
Утром Майкл всё же послал Оливе эсэмэску:
«Привет! Ты в Москве?»
Ответ не заставил себя долго ждать.
«Это Салтыков подослал тебя узнать, в Архе я, или уже нет? Пусть не ссыт — я к нему больше по гроб жизни не приду».
Олива отбросила телефон и рухнула ничком на постель. Она всё ещё подсознательно ждала эсэмэски от Салтыкова, ждала, что он одумается и захочет её вернуть. И только теперь, именно в этот момент, когда сообщение пришло не от Салтыкова, а от Майкла, Олива поняла, что это конец. На этот раз действительно конец. Окончательный и бесповоротный.
В комнату вошёл Кузька и швырнул Оливе её лифчик, который он нашёл в ванной.
— Так и будешь валяться здесь в ночнушке? — презрительно бросил он.
— А тебе-то что?
— Да мне-то ничего, — отвечал Кузька, — Мне дела нет: хочешь деградировать дальше — деградируй, лишь бы не на моих глазах.
— Ну, спасибо тебе, друг, — зло сказала Олива, — Я и так уж вижу, что я у тебя давно поперёк глотки торчу.
— Торчишь. Поперёк глотки торчишь. И знаешь почему? Потому что ты сама не живёшь, и другим жить не даёшь…
— Кто она? — Олива схватила его за руки, — Ответь мне, кто она? Кто эта баба Салтыкова, о которой ты знал, и мне ничего не сказал? Ответь мне!!!
— Нет! — жёстко отрубил Кузька.
— Но ты понимаешь, что это меня, меня касается прежде всего?! Мне необходимо это знать!!! Кузька, миленький, ну скажи, ради Бога! Я с ума сойду, если не буду знать…
— Всё, Оля, всё, — Кузька вырвал у неё свои руки.
Олива заплакала.
— За-бей! Забудь! Найдёшь другого парня, ну чё ты, в самом деле… Свет клином, что ли, на нём сошёлся?
— Да, сошёлся!! Свет клином сошёлся, да!!! — в ярости крикнула Олива, — Тебе не понять, потому что ты эгоист, и вы все, все эгоисты и думаете только о себе! Вам всем на меня плевать, что я, не вижу что ли?!
— Хватит!!! — потеряв самообладание, крикнул Кузька, — Заебала! Затрахала уже!!!
Олива, не ожидавшая такой реакции, в шоке прижалась к стене.
— Заебала!!! Затрахала!!! — продолжал он орать, — Да сколько ж можно-то, в конце концов?! Вот ты уже где сидишь со своим Салтыковым!!! — Кузька резко провёл рукой по горлу, — Да, он послал на хуй тебя, пойми это уже раз и навсегда! И раз уж ты так себя не уважаешь, то уважай хотя бы тех, кто рядом с тобой находится...
— Я тебе мешаю? — с вызовом спросила Олива.
— Да, мешаешь! — раздражённо выпалил Кузька, — Ничего, что ты, на минуточку, находишься не у себя дома? Вика настолько добра, что терпит у себя твоё присутствие, твоё свинство, твои поступки неадекватные. Хотя, если бы дом был мой, я бы точно терпеть не стал. Выгнал бы в два счёта.
В дверях комнаты появилась Никки в коротком байковом халате и мокрыми после душа волосами. Увидев её, Кузька мгновенно остудил свой пыл.
— Пойдём, Кроша. Мне ещё в Северодвинск сегодня надо съездить, — сказал он и, обращаясь к Оливе, произнёс: — А ты посиди тут, и подумай над тем, что я тебе сказал. Надеюсь, к моему возвращению ты примешь правильное решение.
И вместе с Никки покинул комнату.
Глава 64
— Может, не надо было так грубо? — спросила Никки, когда они с Кузькой остались одни в другой комнате и вышли оттуда на балкон, — Всё-таки, ты тоже неправ, согласись…
— В чём я неправ? В том, что не рассказал ей про Салта? А как ты думаешь, если б я ей рассказал, и тем самым подставил его — я был бы прав?
— Да, ситуация... — вздохнула Никки, — Но всё равно как-то помягче, что ли, надо было... Ты когда закричал на неё матом — я почему-то вдруг так испугалась...
Кузька шагнул к ней навстречу, обнял и прижал к себе, вдыхая от её мокрых волос свежий запах миндального мыла и чувствуя, как нежность тёплой морской волной накрывает его с головой.
— Счастье моё, чего ты испугалась? На тебя я никогда не повышу голоса. Ни на тебя, ни на наших будущих детей...
Никки зарделась и прижалась пылающим от счастья лицом к его футболке. Но за стеклом серым пятном вдруг мелькнула взлохмаченная голова Оливы и её опухшее от слёз лицо — и Никки почувствовала, как мнговенно напряглись мышцы Кузьки под футболкой, и от этого ей стало зябко, будто ей за шиворот плеснули холодной воды.
— Блядь, как она меня бесит... — пробормотал Кузька сквозь зубы, — Ехала бы себе в Москву!..
Никки только вздохнула и ничего не сказала.
— Ладно, Кроша, поеду я в Северодвинск, — спохватился он, — С Пашей надо повидаться.
— Передавай ему привет от меня, — попросила Никки.
— Да. Да. Обязательно, — ответил Кузька, — Не грусти, вечером вернусь...
Закрыв за ним входную дверь, Никки почувствовала, что вслед за Кузькой ушло и счастье, и ощущение спокойствия и комфорта. Она поймала себя на том, что и сама бы с радостью куда-нибудь ушла, лишь бы не оставаться в квартире наедине с Оливой, рискуя заразиться от неё горем, как от тяжелобольной.
Несколько часов Никки старалась всеми правдами и неправдами не заходить в комнату, где была Олива. Потом ей понадобилось зарядное устройство от телефона, а оно лежало именно там, и Никки волей-неволей пришлось пойти туда.
Олива уже не лежала на постели в ночнушке: она была одета и ходила по комнате, собирая свои вещи. Никки опустила глаза вниз, и увидела, что на полу, возле постели лежит её синий матерчатый чемодан.
— Я уезжаю в Москву, — сказала Олива, поймав на себе вопросительный взгляд Никки, — Я подумала, и решила, что так будет лучше для всех.
— Ну, что ж… — помолчав, ответила та, — Раз ты решила, что так будет лучше… я не смею тебя удерживать…
Олива не ответила и молча положила в чемодан свои джинсы. Никки присела рядом с ней. Какое-то время обе молчали.
— Когда ты едешь? — нарушила молчание Никки.
— Завтра утром, — отвечала Олива, — Если мы с Кузькой не можем ужиться под одной крышей — кто-то один должен уйти, и будет лучше, если уйду я.
— Мне очень жаль, правда…
— Не стоит, — хмуро отмахнулась Олива, — Ты здесь ни при чём, и ты это знаешь.
Никки смотрела на раздавленную горем подругу, на её сгорбленную фигуру и некрасивое исплаканное лицо, и испытывала двоякое чувство. С одной стороны — радость и облегчение, что с завтрашнего дня ей больше не придётся видеть ЭТО в своём доме. Но, наряду с этим, она чувствовала, что есть что-то неправильное в том, чтобы радоваться и купаться в счастье, когда рядом с тобой плачут и страдают. Никки никогда не умела утешать несчастных людей; но теперь ей впервые захотелось сказать Оливе напоследок что-нибудь тёплое, чтобы хоть как-то загладить эту непростую ситуацию.
— Оля, ты обязательно будешь счастлива! У тебя всё будет хорошо, правда-правда... Я уверена в этом!
Олива поморщилась, как человек со стопроцентным слухом, услышавший фальшивую ноту.
— Перестань, — грубо сказала она.
— Ты сейчас не веришь, но время лечит, — продолжала Никки, — И тебя тоже кто-нибудь полюбит по-настоящему... Как меня полюбил мой Вася...
Олива подняла глаза и вдруг полыхнула на Никки таким ненавидящим взором, что у той слова застряли в горле.
— А ты не обольщайся! — со злостью бросила она, — С чего это ты решила, что он тебя любит по-настоящему? С какой такой радости? Да ты надоешь ему максимум через полгода! Поматросит и бросит, — продолжала Олива, клокоча от ярости, — А даже если и женится на тебе, и детей настрогает — всё равно от тебя потом уйдёт, вот посмотришь! Или налево будет бегать, потому что он такой же кобель, как и все они...
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился Кузька. Олива, затравленно глянув на него исподлобья, замолчала на полуслове.
— Продолжай, продолжай, — спокойно сказал Кузька.
Олива молча встала и отвернулась к окну.
— Да, Оля... — протянул он, — А Ккенг-то насчёт тебя прав был. Ещё давно, на форуме, понял, что ты за птица. Жаль вот только, что Вика этого пока не понимает. Но ничего, у меня будет время раскрыть ей глаза. И я раскрою, можешь не сомневаться... Так раскрою, что ты никогда больше в этот дом не попадёшь.
— И это при том, что я же вас и познакомила, — не оборачиваясь, пробормотала Олива, — Вот она, людская благодарность...
— Благодарность? — вскипел Кузька, — Какой благодарности ты ждёшь, Оля?! За то, что ты гадишь на каждом шагу и людям жизнь портишь? Окей, Салтыкову кровь попила, Ярпена довела до депрессии, теперь мне и Вике поднасрать пытаешься — дальше что? Кто следующая жертва? Паша, да? Паша?!
Олива молча опустилась на софу и, тяжело захлипав, спрятала лицо в рукавах вязаной кофты. Кузька с ненавистью глянул ей в затылок и закружил по комнате.
— Моя бы воля — на пушечный выстрел бы его к тебе не подпустил... Но, к сожалению, взрослый человек сам в ответе за свои решения. Жаль только, он пока не до конца осознаёт, на что подписался.
— Я ни на что ещё не подписывался, — раздался вдруг за спиной Оливы чей-то знакомый голос, — Но, знаешь, Вася, запинать и в грязь затоптать любого можно. Только лучше от этого не станет никому...
Олива быстро вытерла слёзы и обернулась.
В дверях комнаты стоял Тассадар и смотрел на неё своими огромными синими глазами.