По горлу прокатывается непроизвольный глотательный спазм при этаких мыслях. Ещё бы, прям-таки наяву представил себе запотевший стакан прозрачной холодненькой водички. И увидел. Да я его с самого начала видел, только внимания не обращал, не до того мне по понятным причинам было.
Джунковский всё замечает, делает правильный вывод и кивает мне на стоящий посередине стола поднос со стаканами и графином. Организм не позволяет проигнорировать такое щедрое предложение, и я протягиваю вперёд руку. И словно этим простым движением спускаю крючок действий. Вздрагивает Александр Михайлович, буквально силком вытягивает себя из каких-то тягостных глубин собственных размышлений, наконец-то приходит в себя Мария Фёдоровна и поднимает на меня настолько холодный взгляд, что моя рука зависает на полпути, так и не успев дотянуться до вожделенного графина.
— Я почему-то до конца надеялась, что всё это в конечном итоге окажется каким-то нелепым фарсом. В прошлый раз эти ваши предсказания прозвучали не настолько убедительно. Но сейчас вы рассказываете о таких серьёзных и ужасных вещах, которые никак не могут им оказаться. Вы это понимаете? В это просто невозможно поверить! Невозможно! — и уже гораздо тише продолжает после коротенькой, но такой многозначительной паузы. И холодный взгляд меняется на беспомощный. — Невозможно… Если бы я своими глазами не видела печальное окружение своего сына, если бы не говорила ему неоднократно о губительности той политики, которую пытается проводить Ники. Да ещё и под явным влиянием этой вздорной немки! И Распутин… А эти его так называемые реформы? Если всё так, как вы нам рассказываете, то многое становится понятно, как понятно и то, к чему всё это приведёт… Что скажете?
Это что? Она меня же и спрашивает? Ну даёт императрица!
На моё счастье, отвечать сразу мне не пришлось. Александр Михайлович взял слово, сбив тем самым накал страстей за столом.
— Я немедленно отправлюсь к Ники и серьёзно с ним поговорю. Он должен знать, куда и к чему приведёт Империю и свою семью.
Вот! Ключевое слово тут — семья! Это у нынешнего императора явно на первом месте. Вместо Империи. Только что он сделал, чтобы эта семья осталась живой и здоровой? Я уж не говорю о том, чтобы она была счастливой? Да ничего! Привёл её в полном составе на бойню и терпеливо ждал расстрела… И это самые для него родные и дорогие люди! Что уж тут говорить об остальном народе и об Империи!
Ладно, я всё что знал рассказал, по крайней мере основные события нашей истории, дальше вам предстоит делать из моего рассказа свои выводы. Хочется надеяться и верить, что выводы будут сделаны правильные. Впрочем, время покажет. И ещё одно. Этакая реакция правящей семьи, то есть находящейся в этой гостиной её малой части мне понятна. Но смогут ли они сейчас мыслить трезво? Не начнут ли делать глупости под влиянием эмоций? Вроде бы не должны, не то воспитание и не то положение…
И у меня сейчас странные и какие-то двоякие ощущения. Вроде как на всё происходящее смотрю со стороны, кажусь сам себе неким сторонним наблюдателем, рассматривающим присутствующих, словно только что пойманных и наколотых на булавки бабочек. Любопытно мне их трепыхание. И в то же время целиком и полностью не отделяю себя от этих присутствующих и в полной мере вижу себя наколотым на точно такую же булавку под чьим-то изучающим или любопытствующим взглядом. И трепыхаюсь точно так же, стремясь из последних имеющихся у меня сил соскочить с острого кончика и освободиться. Только освобождаться некуда и незачем. Это ведь и моя судьба. Странная такая раздвоенность. Привет от моего двойника?
Само собой, разговор на этом скомкался и свернулся. Ушли из гостиной и даже не оглянулись Мария Фёдоровна и Александр Михайлович, остались мы с Джунковским. А генерал-то всё это время молчал, ни слова не сказал. Что сейчас скажет? Ладно, пока появилась такая возможность наконец-то попить водички, нужно ей воспользоваться. И я быстро наливаю себе полный стакан и махом выпиваю. Тут же наливаю второй и опрокидываю следом за первым. Только сейчас чувствую вкус воды, пересохшее горло шипит и потрескивает, впитывая в себя влагу. Хорошо! И тянусь за следующей порцией.
— Что прикажете с вами делать, Сергей Викторович?
Не прекращая своего дела по наполнению третьего стакана, бросаю внимательный взгляд на генерала и натыкаюсь на точно такой же встречный. Осторожно ставлю на поднос полный стакан. Не успел до рта донести. Похоже, третья порция животворящей влаги пока откладывается.
— Да ничего, Владимир Фёдорович. Ничего кроме пользы мои откровения вам не принесут. А как эти откровения правильно использовать? Так это уже ваше дело.
— А вы, значит, руки умываете?
— Конечно. Где я и где вы. Да я даже в своей роте ничего сделать не могу без разрешения командира.
— Не передёргивайте, господин штабс-капитан! — довольно-таки резко осадил меня Джунковский. После коротенькой паузы уже более спокойно продолжил. — Вы прекрасно поняли подоплёку моего вопроса.
— Понял. И что? От меня дальше ничего не зависит.
— Вы сами-то верите в это? Сомневаюсь я отчего-то. Иначе не предлагали бы мне собрать всю эту информацию, — и Владимир Фёдорович накрывает ладонью лежащие на столе несколько перевёрнутых листочков бумаги.
— А вы собрали? Можно глянуть?
— Отчего же нельзя? Конечно, глянем, и даже обязательно глянем. Только объясните сначала, для чего она вам нужна? А то из ваших прошлых объяснений я так ничего и не понял, — в очередной раз внимательно посмотрел мне в глаза и соизволил продолжить. — Марии Фёдоровне очень любопытно стало, для чего всё это ВАМ нужно. И перепоручила мне обязательно и в наиболее сжатый срок исполнить вашу просьбу.
А я и не сомневался в таком повороте дела. А объяснить можно и даже нужно. И я приступаю к подробному изложению своих идей. А вдруг что-то дельное из всего этого получится? Здесь и создание нового авиационного мотора, и производство авиабомб. И, самое главное, переход на производство основных и перспективныхсамолётов, отказ от выпуска давно устаревших моделей. Ну и многое другое, о чём успел хорошенько подумать за эти месяцы. И про Котельникова не забыл с его парашютами, и даже о пулемётах вспомнил. И это далеко не всё. Идей и мыслей много, а вот реальных исполнителей мало. Вот и просил поэтому Владимира Фёдоровича найти на просторах Империи действительно толковых людей. Тех, кто способен потянуть тяжёлую лямку изобретательства и дальнейшее воплощение изобретения в производство и жизнь.
Закончил свои объяснения и замолчал, потянулся за временно отставленным третьим стаканом воды. Выпил его малюсенькими глоточками под внимательным взглядом Джунковского.
— Хорошо. С этим всё понятно, — мой собеседник дёрнул усом, поморщился и задал самый неприятный для меня вопрос. А я-то уже обрадовался, что эта тема мимо меня пройдёт. — А теперь давайте поговорим об окружении императора…
Вот же засада! А я-то тут причём? Я никого и не знаю в этом окружении. Ну, почти не знаю. Или он о Распутине хочет что-то этакое от меня услышать? А что именно? Впрочем, понятно, что. Прошлых моих прямых намёков не хватило? Ладно, намекну ещё раз, мне не трудно. А дальше всё-таки давайте без меня… Ан нет, поторопился я. Обязательно нужно ещё и об охране важных объектов поговорить.
Освободился я где-то часа через два. Вытянул из меня шеф жандармов все силы. И всё, что я знал и помнил. Правда, на прощание намекнул, что этот интересный разговор между нами обязательно скоро продолжится, и вспомнил я далеко не всё, что знал. Да и ладно, я же не против подобного. Вот только что теперь? Отныне мне ходу из столицы нет?
Вопрос этот задал с вторым дном. Хотел из ответа на него понять, какие меры в отношении меня планируют принимать. К моему искреннему удивлению услышал, что в ближайшие несколько дней мне не рекомендуется покидать стольный город. Всего-то? А я-то думал, что теперь вообще всё. Ждёт меня клетка, золотая, надеюсь, кормёжка три раза в день по распорядку из царской длани и прогулки по закрытому от посторонних взглядов двору на коротком поводке охранки. Не угадал… К счастью. А кстати, почему меня никуда не запирают? Не удержался и спросил. А что, раз такое дело, почему бы и не спросить? Чтобы больше подобных дурацких вопросов не задавать.
— А какой в этом смысл, Сергей Викторович? Вы же добровольно пошли на такие откровения? И зачем тогда применять к вам подобные меры? Чтобы потерять ваше расположение? Ну, посадим мы вас в клетку, и что дальше? Силком из вас нужные сведения вытягивать? Это можно. Вот только гарантий того, что эти сведения или предсказания, как вы их называли, будут… — Джунковский замялся, подбирая нужное слово. — Правильными, что ли? Или соответствующими истине? Так вот, таких гарантий после подобных мер никто не даст. Наговорить под принуждением можно всякого, вы же понимаете?
Дождался моего утвердительного кивка и продолжил:
— Потому и было решено вас ни в чём не ограничивать. Особенно в свободе выбора. Ну а случись чего с вами… Так оно и в золотой клетке точно так же может случиться. Надеюсь, вы меня правильно поняли и между нами в этом вопросе больше нет недоговорённостей?
— Нет. Пожалуй, я вас правильно понял. Честно скажу, не ожидал такого к себе отношения. Благодарю вас.
— При случае Марию Фёдоровну и поблагодарите. Это целиком и полностью её заслуга.
— Но не ваша?
— Не моя. Но я и не возражал, скажем так. Потому как согласен с императрицей…
Услышать-то я услышал, но поверил в услышанное только тогда, когда увозящий меня домой автомобиль выехал за дворцовые ворота. И ещё несколько долгих вёрст я всё оглядывался назад, ожидая погоню. Не дождался. Только тогда и расслабился, перестал ёрзать на сиденье, откинулся на кожаную спинку дивана и прикрыл глаза, вспоминая сегодняшний день. И почему-то вспомнились не прошедшие сегодня разговоры, а пробный вылет на «Муромце».
Интересно, а какие впечатления остались после полёта у Сикорского? В том, что он после меня поднял аппарат в воздух, я не сомневаюсь. Эх, жаль, что уже стемнело, так бы поехать на аэродром, поговорить с Игорем Ивановичем. Ничего, завтра с утра и поеду. А пока из Михаила вытяну всю информацию. Если он, конечно, в номере, а не убежал снова к своим дамочкам. М-да, живёт же кое-кто полной жизнью. А тут снова мир спасай… Когда же у меня появится свободное время и возможность составить ему компанию? А то иной раз как накатит этакое при виде пышного дамского платья, так хоть следом беги…
С утра поприсутствовал на совещании у Шидловского. Про мой вчерашний помпезный отъезд с аэродрома дружно промолчали и любопытных вопросов, к моему облегчению, не задавали. Наряду с производственными темами обсудили заодно и мои дальнейшие действия по облёту нового самолёта. Как раз к месту вспомнил свой вчерашний казус, когда на посадке зацепил поплавками землю. И сразу же рассказал об этой своей ошибке. Тут же откликнулся Сикорский:
— Представьте, у меня на посадке произошло то же самое.
Замолчал, задумался, медленно протянул после некоторой непродолжительной паузы:
— Конструктивный недостаток? Растяжки-амортизаторы поставить? Не выход. И они при посадке на воду навредят…
Меня словно кто под руку толкнул:
— Игорь Иванович, а зачем вообще эти поплавки нужны?
— Заказ Адмиралтейства, — обдумывая что-то своё ответил на автомате Сикорский. Встрепенулся и внимательно на меня посмотрел. — Что вы этим хотите сказать, Сергей Викторович?
— Зачем на «Муромце» поплавки? С его-то дальностью полёта? Его что, собираются с воды использовать? Где? На Балтике или на Чёрном море? Так куда нужно он и без поплавков прекрасно долетит и благополучно вернётся. А поплавки… Это же нужна спокойная вода и… Лишний огромный вес? Да, вес! Если убрать этот вес, то сколько можно дополнительно бомбовой нагрузки на борт взять? А лобовое сопротивление? Вчера не стал говорить, а ведь из-за этих поплавков аппарат всё время нос норовит опустить, приходится постоянно в полёте штурвал на себя поддёргивать…
— Что замолчали-то, Сергей Викторович? — затеребил меня Сикорский. — Продолжайте.
— А если… Так, где у нас бумага? — перехватываю протянутый листок и карандаш, начинаю быстро рисовать. — Смотрите, на рулях высоты делаем небольшие отклоняемые поверхности. Примерно вот такие. Связываем их с кабиной тросами… Сюда ставим колёсики, с ними и связываем. Приблизительно вот так. Фиксацию ещё нужно предусмотреть… Да, всё верно! Так и нужно сделать!
Поднимаю взгляд на склонившихся над бумагой инженеров, откидываюсь назад, на спинку стула и довольно выдыхаю:
— Таким образом можно будет снимать все лишние усилия на штурвале. Ну, принцип ясен, дальше вы и сами справитесь. Да, ещё одно! Игорь Иванович, а почему бы не оборудовать колёса Муромца тормозами? Право слово, маневрировать на земле было бы гораздо легче. И амортизаторы на стойках поставить… А то ощущения на рулении прямо скажем весьма неприятные… Смотрите, это можно сделать вот таким образом… Дорабатываем педали и…
В полной тишине заканчиваю рисовать и пояснять. Паузу прерывает Игорь Иванович:
— Нужно пробовать! — внимательно смотрит на меня. — На вашем самолёте?
— Конечно, на моём! — подтверждаю и прокалываюсь в следующей фразе. — Тем более, мне пока рекомендовано не покидать Петербурга.
Поднимаю голову и натыкаюсь на вопросительные взгляды Сикорского и Шидловского. Только Глебов вроде бы как сначала пропускает мою оговорку мимо ушей и не отрывается от бумаг. Наступившее в кабинете молчание заставляет его оторваться от изучения моих рисунков и быстро вникнуть в ситуацию:
— Сергей Викторович… — укоризненно тянет полковник и ловко соскальзывает с неприятной для меня темы. — Господа, надеюсь, что все здесь присутствующие дают себе отчёт — эти рисунки являются собственностью Адмиралтейства?
Я проглатываю язык самым буквальным образом, Сикорский переводит взгляд с меня на рисунки, с рисунков на Глебова, непроизвольно тянет руку к бумаге. Но полковник успевает первым. Шидловский багровеет и внезапно для всех разражается громким весёлым смехом. Молчим, пережидаем приступ непонятного веселья у Михаила Владимировича. Наконец, наш председатель успокаивается, просит у нас прощения за свою вспышку и поясняет:
— Да-а, господам инженерам из Адмиралтейства палец в рот не клади, они его по локоть откусят. Успокойтесь, Александр Фёдорович, в этом деле ни от нас, ни от вас ничего не зависит. Тут Сергей Викторович всё решает, его слово.
В какой-то мере понять недовольство Глебова можно. Раньше он лично во всех моих придумках партнёрствовал, а в этом случае мимо патентов пролетел. А я как-то даже и не задумывался о таком. Не воспринимал настолько всё серьёзно. Наверное потому, что подсознательно не считал это своей заслугой, да и стыдно было в какой-то мере перед потомками за сворованные идеи. Всё равно это не я придумал-изобрёл, я только выхватил из головы кое-какие воспоминания и подал присутствующим в нужном виде. Так что — оформлять отныне всё на себя? Недостойно это, так мне почему-то кажется. А пусть тогда это будет коллективное изобретение? Точно, это самое лучшее решение и наверняка устраивающее всех здесь присутствующих…
Затянувшееся из-за моих внезапных идей совещание прервали на обед. После чего я уехал на аэродром, оставив отдуваться за себя полковника Глебова. Потому как дальше пошла его основная работа. Нужно было согласовать выполнение новых работ на моём аппарате, скалькулировать потребные расходы и оформить предварительные платежи…
Извозчик проехал мимо караульной будки и высадил меня ближе к самолёту. Перепрыгнул через неглубокий ров, придавил вниз верхний ряд колючей проволоки и аккуратно перелез через хлипкую ограду. Вот ещё одна внезапная проверка эффективности аэродромной охраны. Проверка-то она проверка, а по сторонам перед проволокой внимательно осмотрелся. А ну как какой-нибудь бдительный солдатик пальнёт сдуру. Риск, оно конечно дело благородное, но уж точно не в этом случае. Да и подумал я об этом только тогда, когда уже через проволоку перелез. Хорошо, хоть осмотрелся перед тем, как. Видимо спинным мозгом вероятную опасность почуял. Как-то всё голова другим была занята — предстоящими переделками, да обучением личного состава. Вот и думай после такого какой мозг для организма главнее.