«Так, одной рукой винтовку вертикально долго не удержать, а вторая обязательно понадобится, чтобы сохранять равновесие. И еще каску под ноги — совсем немного, но росту прибавит».
Голова еще думала, а руки уже работали, разбирая винтовку на составные части. Магазин, пружина с газоотводной трубкой, затвор по очереди летели куда-то в уже практически полностью сгустившуюся темноту. Небольшая задержка с винтом, который соединяет ствол с затворной рамой и прикладом. Содранная кожа, порезанный ножом палец и вот уже в руке то, что мне нужно. Оставалось только его прочистить, иначе вся затея летит в тартарары. Продуть ствол давления в легких не хватило, и я судорожно начал водить им перед собой в воде, время от времени поднося ко рту.
Ну наконец-то! Теперь необходимо пристроить его так, чтобы не наклонило течением. И самому устроиться, чтобы не клонило уже меня. Ведь стоит только неловко переступить с ноги на ногу и потерять равновесие, удастся ли мне снова вздохнуть? Да и соображу ли я где верх, а где низ?
Сколько мне пришлось простоять в позе горниста, зажав губами пламегаситель, удерживая его одной рукой, другой ухватившись за корень, когда вода покрывала с головой, даже не представляю. Наверное, считанные минуты. А возможно, и час. Но без преувеличения — это было самое трудное в моей жизни. И самое страшное. Когда надежда, что стоит потерпеть совсем немного и вода начнет спадать, сменялась приступом отчаяния. Дождь может идти неделю, и даже если уровень не поднимется ни на миллиметр, мне не выжить. Рано или поздно затекут руки, или, помимо моего желания, подогнутся ноги, и тогда все. Еще мне вспомнилось, что даже такая мизерная разница в давлении, обусловленная длиной трубки через которую дышал, в дальнейшем может отразиться на легких негативно, но на это было как раз плевать. Дожить бы еще до «дальнейшего», а не остаться на дне.
Уровень воды начал падать стремительно, вероятно, ее поток промыл для себя новый путь. Вот она закрывает меня с головой, и вдруг уже плещется, едва достигая колен. Начал он падать в тот самый миг, когда я всерьез обдумывал мысль: а не проще ли сунуть в рот вместо ствола ФН ФАЛа ствол нагана и покончить с этим раз и навсегда? Останавливало лишь то, что револьвер пуст.
И снова, как в самом начале, воды по щиколотку. С той лишь разницей, что вокруг — непроглядная тьма. Дрожали руки, ходили ходуном ноги, и я сел там, где стоял. Тогда-то ко мне и вернулась боль. В голове, шее, ребрах, плече… Но сейчас она меня даже радовала— это у мертвых ничего не болит. А значит, я жив. Жив! И обязательно найду способ выбраться отсюда. Причем сделаю это как можно скорее. Кто сможет дать гарантию: вода не начнет подниматься вновь?
После недолгого поиска, всего-то в паре шагов, на ощупь, обнаружился корень. Толстый, шикарный корень, который уходил наверх. Раньше его не было точно, что означало: чтобы его обнажить, потоку понадобилось унести с собой часть земли.
Наверх мне удалось выбраться с третьей попытки. Чтобы ползя на карачках, убраться как можно дальше от места, которое едва не стало моей могилой. Затем только и оставалось, что дождаться рассвета, заново переживая все то, что мне пришлось пережить. А также радоваться тому, что в барабане нагана осталось два целых патрона. Они были без наколок от бойка. Что означало: патроны не дали осечек — я попросту выстрелил не семь раз, как был уверен, а пять. Как же замечательно, что не знал этого раньше! И пускай пули нагана способны, разве что, перещелкать блох на коже какого-нибудь хищника наподобие гвайзела или эмбары — револьвер не окончательно пуст. И патронов не всего две штуки, а целая пара.
Дождь закончился, когда уже полностью рассвело. Так же внезапно, как и начался. Минутой ранее он поливал, что называется — как из ведра, и все, его вдруг не стало. И лишь одна за другой падали капли с промокшей не меньше меня кроны дерева, под которым пришлось скоротать ночь.
К реке я спускался с такой осторожностью, как будто пришлось пересекать минное поле. Понимая, что вряд ли со мной случится нечто подобное во второй раз подряд, и все же ничего не в состоянии с собой поделать.
Первым делом отмыл револьвер, вставил оба патрона в барабан, провернув его так, чтобы в случае необходимости не было нужды щелкать спуском вхолостую. Положил его на камень рядом с собой, и начал сдирать с себя одежду. Полностью, не оставляя ничего. Затем долго плескался у берега, пытаясь смыть с себя не только грязь, но и весь тот страх, который пришлось пережить этой ночью. Дальше занялся плечом.
На нем оказалась довольно обширная рана. Длиной почти с мизинец, и с разошедшимися краями. Грязи в ней, как будто бы, не осталось. Что совсем не значило — инфекция не попала внутрь. Следовало ее обработать, после чего наложить шов. И если для обработки в кармашке разгрузки в небольшой аптечке валялся какой-то антибиотик в таблетках, то со вторым все было сложно. И сам я не Рембо, и шить нечем. Оставалась только растолочь таблетки в порошок, засыпать в рану и перевязать. Знать бы еще: в состоянии ли помочь земные лекарства против местных инфекций? Вообще-то, должны. Иначе, зачем их все носят с собой? Но в любом случае, лишним не будет.
Всего у меня имелось четыре таблетки. В бумажной конвалюте со стершимся названием, но дед Пихто, который меня ими снабдил, клятвенно уверял, что это именно антибиотики. Я растолок сразу две, присыпал рану, стараясь, чтобы получившийся порошок попал точно в цель. Приложил сверху лист какого-то растения, надеясь, что это не местный борщевик, и перевязал бинтом. Не стерильным, но и не лоскутом, оторванным от футболки. Улыбнулся — больше поморщился, вспомнив слова Профа, что наш мозг воспринимает цены на товары теми своими участками, что и боль.
— В связи с этим дорогие лекарства, например, кажутся нам более действенными, нежели их дешевые аналоги, — заверял он. — Мало того, при прочих равных, именно так и происходит — они действуют на нас эффективнее.
Ну что ж, будем считать, дед Пихто снабдил меня самыми дорогими из всех существующих антибиотиков, лишь бы помогло. На ноге был обычный ушиб, со здоровенным кровоподтеком. Тоже и на боку, насколько мне удалось туда заглянуть. Шея опухла, как и горло, но головная боль почти прошла.
Развесив выстиранную одежду на близлежащих кустах, натянул еще влажные трусы, охая, и хрипло подвывая побрел наверх. Страстно хотелось рассмотреть при свете дня ту западню, в которую угодил, и почему никто так и не смог ее обнаружить.
Глава 9
В позе роденовского мыслителя — подперев рукой все еще гудящую голову, я сидел на камне на берегу реки, и размышлял: что же мне делать дальше? Оставаться на месте? Но откуда бы взять уверенность, что Грек с остальными сюда вернутся? Они полагают, я угодил в реку, и меня унесло вниз по течению. Значит, если прибегнуть к логике, какое — то время они будут идти вдоль нее, пытаясь найти живого или мертвого. Затем смирятся с мыслью, что Теоретика уже нет, и перед ними встанет вопрос: куда им теперь направиться? Вернуться назад, чтобы еще раз попытаться меня отыскать? Продолжить путь на Вокзал? Но теперь им нет необходимости шлепать в обход. Отправиться на базу в Фартовый, где в достатке имеется то, за что на Вокзале им придется платить?
Может, имеет смысл пойти им навстречу? А если, по каким-нибудь причинам, они будут возвращаться сюда не по берегу реки? Ждать их здесь и не дергаться? Тут бы еще знать наверняка, что с ними не произошло чего-нибудь такого, после которого у них вообще поменяются планы.
Нет, логика здесь не поможет — слишком мало данных. Причем, это не мои слова — все того же Славы Профа. Не помню, с чего начался разговор, но нам предстояло сделать какой-то выбор. И когда Гудрон сказал нечто вроде:
— Если поразмыслить логически…
Слава сразу же прервал его:
— Какая тут может быть логика, если у нас так практически нет информации?!
И началось.
— Именно для таких случаев логика и нужна, — заявил в ответ Гудрон.
— Сейчас! Хорошенько запомни: «Универсальной логики нет, есть только логика конкретных ситуаций.
— Поясни.
— Легко! Для того чтобы рассуждать логически, необходимо обладать достаточной информацией. Иначе это не логика получается, а гадание на кофейной гуще.
— А пример можно?
— Да сколько угодно! Приведу простейший. Вот идем мы, идем и вдруг натыкаемся на аборигенов. Разумных аборигенов, пусть они и находятся на уровне каменного века. И увидели они на твоей руке часы. Вещь для всех нас привычную, но не для них. И что они о них подумают?
Гудрон посмотрел на свои «Командирские».
— Что?
— Суди сам. Да, для них есть понятие времени. Солнце в зените, день сменяются ночью, и так далее. Но им даже невдомек, что все это можно поделить на секунды, часы, месяцы, года, тысячелетия. Да и зачем им все это? И потому примут они твои часы за украшение. Необычное, но украшение. Или амулет от каких-нибудь там злых духов. И где тут пробелы в их логике? Ни один из четырех ее законов ими не будет нарушен, но вывод они сделают самый неправильный. В твоем понимании, и сообразуясь с твоей логикой. Логикой человека, который точно знает, что в часе — шестьдесят минут, а в сутках — двадцать четыре часа.
Дело не в аборигенах. Большинство людей, которые считают, что прибегли к логике, на самом деле лишь примеряют ситуацию на себя. Они, не обладая полнотой информации, судят на основе своего образования, жизненного опыта, привычек, менталитета, тех штампов, которых у всех хватает с избытком, и которые не имеют ничего общего с действительностью. Но ведь всего этого мало! Перед тем, как осуждать кого-нибудь за принятое им решение, заявляя: я бы сделал совсем по-другому — ведь это же так очевидно, неплохо бы вначале узнать: а какие у него были альтернативы? Был ли у него выбор вообще? В тот момент они напоминают дикарей, для которых наручные часы — амулет от сглаза, — Слава разгорячился не на шутку, явно оппонируя кому-то неведомому из еще земной жизни. — Про «культ карго» слышать приходилось?
— Это когда дикари из дерьма и палок строили подобие самолетов, в надежде, что боги снова начнут им скидывать с неба всякие вкусные и полезные вещи, как скидывали их раньше?
— Именно! Нам смешно, но логика у них была без малейшего изъяна! Их логика, для уровня их знаний. Ладно — дикари. Вот тебе свежий пример. Человек получил Нобелевскую премию за работу, в который блестяще доказал: все эти трейдеры на Нью-йоркской фондовой бирже без инсайдерской информации — ноль, пустышка. В месте, где крутятся триллионы долларов, и где самое место логику применять. Так что сделай для себя вывод, уважаемый Борис Александрович: «Универсальной логики нет, есть только логика конкретных ситуаций». Не обладая достаточной полнотой информации, ты можешь только предполагать. Что не есть логика, ибо в переводе с древнегреческого, она — наука о правильном мышлении. Правильном!
— В общем, никуда твоя логика не годится, Игорь! — вспомнив об их разговоре, размышлял я. — Ты можешь только предполагать. Потому что тебе неизвестно: не случилось ли что-нибудь с ними? Вполне возможно, по той или иной причине, им сейчас совсем не до тебя.
Ловушка, в которую я так неудачно угодил, была выстроена природой на совесть. Это сейчас ее можно увидеть довольно легко, когда бурный поток постарался ее расширить. До этого она была едва заметной трещиной в дерне, если та вообще существовала, до того как я в нее угодил. В самом конце расщелины вода промыла ход под землей, куда стремительно и ушла, решив для себя окончательно: утопить меня не получится.
Вот же угораздило-то, а? Вероятно, все выглядело так. Последнее, что помню: я скинул с себя рюкзак, чтобы поправить в нем что-то такое, что упиралось в спину, и доставляло неудобство. Затем, наверное, ногу повело на мокрой траве — откос там довольно крутой. Чтобы сохранить равновесие, пришлось сделать шаг — другой назад или в сторону, земля подо мной расходится, нелепый взмах руками, падение и темнота. Наверное, в полете приложился головой так, что даже не успел вскрикнуть. Или все же вскрикнул, но меня не услышали. Или услышали, но неправильно определили направление.
Да и какая теперь разница, как именно все произошло? Это — нелепая случайность, которую, как ни разбирай, выводов, чтобы избегнуть в дальнейшем подобного, сделать не получится. Главное — мне повезло остаться в живых. Но не будет ли это отсрочкой, оставшись одному и без оружия? И чтобы я не предпринял, вначале необходимо вернуть в рабочее состояние ФН ФАЛ. Замечательную бельгийскую штурмовую винтовку, с точным боем, и мощным патроном. Пусть даже и огражданеную. То есть, лишенную возможности вести автоматический огонь. Который, кстати, вряд ли мне когда-нибудь понадобится. Как не нужен был раньше.
Перед тем как оказаться на дно ловушки, мне пришло в голову опустить туда сразу два сухих древесных ствола. Подстраховку на тот случай, если спасший меня корень не выдержит, а один из них поломается. И началось купание в грязи.
«Наверное, на войне меня бы расстреляли, — ковыряясь в жиже, размышлял я. — За утрату боевого оружия. Или послали в штрафную роту».
Осторожно так ковыряясь, поскольку мой нож тоже находился где-то здесь — в этом глиняном месиве. И не хватало обнаружить его ценой еще одной раны. Постоянно прислушиваясь: вдруг над головой послышатся легкие, почти беззвучные шаги, после чего раздастся веселый голос Гудрона.
— Теоретик, ты чего в грязи купаешься? Не самое подходящее время грязевые ванны принимать! Давай-ка выбирайся наверх!
Или кого-нибудь другого — Гриши Сноудена или даже самого Грека. Время шло, но ничего подобного не происходило. Впрочем, как и таяли надежды собрать винтовку в рабочее состояние. Нашлось практически все. Мой спаситель — ствол, приклад, крышка ствольной коробки, поршень с возвратной пружиной, магазин. Не хватали лишь стопора, который удерживал возвратную пружину в ствольной коробке. А самое главное — затвора. И если со стопором можно было бы что-нибудь придумать, то без него мощная винтовка, превращалась в тяжелую бесполезную палку. Уже перед тем как выбраться наверх, я еще раз обвел взглядом канаву. Нет, не для того чтобы снова пережить едва не состоявшуюся гибель и чудесное спасение. Вдруг эта деталь лежит где-нибудь на самой поверхности? Но чуда не произошло.
Спускаясь вниз по течению реки, я инспектировал оставшееся у меня снаряжение. В наличии имелся револьвер с двумя патронами, висящий на шее на шнурке. Портупея с пустыми ножнами, поскольку нож мне так и не удалось отыскать. Поясная разгрузка с бесполезными теперь тремя магазинами. Справедливости ради стоит отметить, что один из них и раньше был бесполезен, поскольку пуст. А также фляжка, единственная таблетка антибиотика, неполный рулончик бинта, да складной нож. Великолепный складной нож — производитель дает на него пожизненную гарантию. И будь у ножа длина клинка хотя бы с ладонь, а не с большой палец, цены бы ему не было вообще. Наган и складень — вот и все мое оружие.
Хотя нет, имеется еще и ствол. Мой спаситель, не позволивший мне задохнуться, когда вода то и дело покрывала с головой. Весом вместе с цевьем килограмма в полтора и длиной чуть более полуметра, теперь он представлял собой дубинку. Проку от нее будет мало, но эта увесистая железяка давала мне чуть больше уверенности.
«Негусто, если мне не удастся догнать своих», — с грустью размышлял я, не забывая то и дело поглядывать в сторону реки. Вдруг мне удастся обнаружить рюкзак, в котором лежат практически все необходимые для выживания вещи? А почему бы и нет? Например, они не стали доставать его с отмели, опасаясь потерять время, когда, возможно, каждая минута промедления стоила бы мне жизни. Или течение вновь подхватило рюкзак, некоторое время волокло по дну, затем выкинуло на очередную отмель, а они его не заметили. Или не выкинуло, но рюкзак застрял между подводных камней и мне удастся его разглядеть. С рюкзаком шансы выжить куда больше. Но что имеем — то и имеем. Главное, чтобы рана не воспалилась, а там уж как повезет. Счастье хотя бы в том, что осталась обувь: босиком тут долго не находишься, а для меня сейчас самое главное — состояние ног. Повредишь хотя бы одну из них — самым мудрым будет сунуть ствол револьвера в рот, направить в макушку, и нажать спуск. Что разом избавит от всех проблем.