Альвгред гордился тем, что король попросил его вместе с отцом прибыть в замок, потому как Осе редко обращался к кому-то кроме предводителей отрядов, и всё время спрашивал отца, что же королю понадобилось от него.
Парню шёл девятнадцатый год, и он уже три года гордо носил звание Королевского кирасира. Пылкий и смелый юноша, он с детства не давал покоя родителям. Энергия била в нём ключом, а желание быть похожим на отца порой заслоняло собой здравый смысл, потому Согейр не удивился заявлению сына, что в шестнадцать лет он выйдет на арену Туренсворда. Его бык был рыжим и хитрым. На арене он постоянно пытался обмануть мальчишку и зацепить его рогами за спину — Альвгред сразу понял, что не ошибся, выбрав себе именно этого зверя. Его хитрость распаляла азарт юноши, а сила — желание победить. Тогда, на тавромахии, бык лишил Альвгреда мизинца на правой ноге, и тот сразу вернул долг порванным бычьим ухом.
Глядя на сына, Согейр во всех его жестах узнавал себя. И пусть Альвгред унаследовал черты лица от матери, легат был этому только рад. Его жена, Ниливия, леди Ревущего холма, иногда шутила, что отец Согейра вытесал из гранита и лицо сына, да отшлифовать поленился. Согейру не правилась своя внешность, хотя к сорока годам он начал относиться к ней намного спокойнее. Влахос не отставал от Нилы и также шутил, что Согейр больше похож на дикую кошку, чем на человека, и всё время предлагал ему надеть свою змеиную маску, чтобы не распугивать народ. Согейра действительно выделяли из толпы непривычные для Ангенора черты лица, которые достались ему от матери-касарийки. Немного удлинённое лицо, рысьи глаза, высокие скулы и резко очерченный рот одновременно соединялись как в довольно непривлекательное, так и в удивительно любопытное лицо. Нила часто говорила, что влюбилась в Согейра, увидев его верхом на быке, когда солнце уже клонилось к закату и на грубом лице воина вырисовывались красивые тени. А вот его младшая дочка Имадея, Има, его любимая стрекозка, унаследовала отцовские глаза.
В паре лиг от Паденброга они остановились на небольшой привал, чтобы набрать воды из реки и умыться.
Согейр устал и очень хотел пить, а ещё — смыть с себя пыль, пот и остатки запёкшейся крови. Но ещё больше он хотел спать, и если не проспать у себя дома беспробудно до самого вечера под бочком у Нилы, то, по крайней мере, завалиться куда-нибудь на траву и просто побыть в тишине.
— Ты видел этого младшего Элбота? Этого жениха Ясны? Ты его знаешь? — спросил Альвгред, окуная в прозрачную воду прибитый дорожной пылью щит с зарубками по ободку. Их на его щите было всего девять, за каждое отражённое нападение дикарей на Соляную башню, но Альвгред надеялся, что когда-нибудь их будет тридцать две, как у Марция, или того больше — около сорока, как у отца.
— Роланда? Да, я его видел, — ответил Согейр, садясь на траву и давая ветру высушить мокрое лицо. — Год назад, ещё до смерти наследника, он вместе с графом и графиней Алого утёса гостил в Туренсворде. Хороший парень. Немного крупноват для своего возраста, но мне он понравился. В нём есть сила, которая нужна королям. Помню, с Вечерой они не поладили. — Согейр усмехнулся. — Кстати, он будет участвовать в тавромахии в этом году.
— Значит, он, по крайней мере, смелый, если не побоялся поссориться с принцессой. Воздадим хвалу Хакону, он и против быка выстоит.
Его взъерошенные угольно-чёрные, как у матери, волосы трепал ветер, а тёмно-миндальные щёки пылали от жары. Резко очерченные касарийские губы пересекал шрам, который ему достался во время тавромахии и которым парень гордился не меньше, чем другие гордились личной похвалой короля. Тёмно-серые, скорее, даже чёрные, как у матери, глаза сверкали из-под густых красивых бровей.
— Как знать? — Согейр пожал плечами и с серьёзным видом посмотрел на сына. — Возможно, если судьба не будет благосклонна к тому, кто носит на гербе голову вепря, королю придётся искать юному графу замену. Например, кого-то из военной семьи, возможно, уже прошедшего обряд. Сына того, кому король доверяет.
Альвгред оторвался от протирания своего щита с выгравированным изображением шестирогой бычьей головы и уставился на отца.
— Что?
— Ты меня понял.
Между отцом и сыном повисло неловкое молчание.
— Ты думаешь, что в этом случае король женит на Ясне меня?! — В голосе гоноши послышался какой-то ребячий испуг.
— Это возможно, — Согейр продолжал говорить спокойным тоном и отгонять травинкой пчелу. — Ты сын военного, прошёл обряд, и у тебя нет невесты. Я не удивлюсь, если Осе вызвал нас ради этого договора.
— Но король не может так поступить! — возмутился Альвгред, всем своим видом давая понять, что в корне не согласен с таким положением дел.
— Король может всё, — категорично ответил Согейр.
— Он найдёт ей другого графа.
— Ты по крови своей бабушки родня касарийскому самрату, — заметил легат. — А это получше, чем сын любого графа. Даже не стань ты кирасиром, придворные бы так же кланялись тебе, как сейчас. Не вижу ни одной причины, по которой на руке принцессы Ясны не может оказаться твой венчальный браслет.
— Но я не хочу, — не унимался Альвгред. — Я её даже не люблю!
— Когда я женился на твоей матери, я тоже её не любил. Но нас сосватал король, и я женился.
— Но я её совсем не люблю!
— Уж конечно, она же не Вечера.
Альвгред чуть сквозь землю не провалился из-за этого замечания.
Происхождение Согейра и его близость к венценосной семье позволило Альвгреду и королевским детям вырасти вместе. Они часто играли на заднем дворе за Ласской башней, когда принц и принцессы не учились выездке, а Альвгред не изучал премудрости ближнего боя. Часто с подачи Кирана они кидались сливами в саду или сидели на крыше конюшни, поедая вишни, пока стражники не сгоняли их оттуда. Когда дети подросли, почти ничего не изменилось, разве что юноша начал замечать красоту королевских дочерей. И если при виде Вечеры сердце юного воина начинало стучать чуть быстрее, то Ясна никогда не вызывала в нём похожие чувства. Он никогда не видел в этой девушке женщину, с которой у него когда-нибудь могли бы родиться дети.
— Она мне как сестра, — настойчиво заявил он.
— Ясна тебе не сестра, а дочь твоего короля. Сыновья многих графов бились за её руку.
— Я не бился. Я на ней не женюсь, — настаивал юноша.
Согейра позабавило смятение храброго в бою, но вмиг растерявшего всю свою молодецкую удаль сына, и он решил прекратить его страдания. Когда на его грубом лице появилась улыбка, Альвгред всё понял и брызнул в отца горстью воды, и они засмеялись вместе.
— На самом деле я не думаю, что тебе грозит этот брак, — признался Согейр.
— Тогда зачем король меня зовёт?
— Я не знаю.
И они продолжили путь.
Подходя к тронному залу, кирасиры встретили Влахоса.
— О, мои друзья, — поприветствовал он воинов. — Я думал, вы прибудете не ранее, чем завтра.
— Ты всё ещё недооцениваешь ангенорских быков. — Согейр ответил на дружеское рукопожатие. — Они гораздо быстрее скакунов Ровенны.
— Но также менее изящны и более прожорливы.
Согейр усмехнулся.
— Как вы? — спросил Влахос. — Слышал, на вас снова напали Волки ночей.
— Да, — ответил легат. — Но мы были готовы. Баладжеры убили пятерых, ещё двоих загрызли волки.
— Дикари удивительно постоянны.
— Мы вернём им долг в следующее полнолуние.
— Не сомневаюсь.
— Ты знаешь, зачем мы понадобились королю? — поинтересовался Альвгред, памятуя о том, что редкая новость не долетает до уха Влахоса первой.
— Если вы оба здесь, то, скорее всего, знаю. — Хитрая ухмылка скользнула по тонким губам.
— Наверное, что-то важное, иначе король дождался бы смены караула.
— О, ты даже не представляешь насколько, мой юный друг. И тебя, между прочим, это касается в первую очередь.
— Может быть, он хочет назначить меня легатом? — Славное лицо Альвгреда озарила догадка. — Я же прав? — Его чёрные глаза засветились честолюбивой надеждой. — В отряде, который мы сменили в Вильхейме, в прошлом месяце потеряли командира. Может быть, король хочет назначить вместо него меня?
— Это вполне возможно, — согласился Согейр. — В твоём возрасте меня назначили легатом. Я бы не удивился решению Осе показать тебе, каково это — быть военачальником.
— И будем мы самым старшим и младшим легатами во всём Ангеноре, — засмеялся юноша.
— Ты что же, считаешь меня старым? — в шутку нахмурился Согейр.
— Да, о, согбенный старик, — ответил сын, почтительно поклонившись отцу.
— И почему я в детстве тебя не порол?
— Боюсь, что с назначением придётся повременить, Альвгред, — прервал их разговор низкий голос командира Ловчих. — Дело немного в другом.
— Нет? — заметно сник молодой воин — ему так хотелось поскорее встать на одну ступень вместе с отцом. — Тогда в чём же?
— Какой бы ни была причина, обиженным ты не останешься, — заверил его Влахос. — Если хочешь, могу поделиться частью новости.
— Хочу, — ответил сгоравший от любопытства Альвгред.
Влахос осмотрелся по сторонам — двое слуг у дверей тронного зала поняли его приказ без слов и быстро исчезли за поворотом, но он всё равно заговорил тише.
— Эти несколько дней мы часто общались с королём, — сказал он тоном заговорщика. — Он возвращает принцессу.
— Как?! — в один голос воскликнули отец и сын. — Откуда ты знаешь?
— Птичка на хвосте принесла. Говорит, что видела принцессу в сопровождении нескольких слуг, движущуюся в сторону озера Веверн.
Согейр и Альвгред переглянулись.
— И этой птичке можно доверять?
— Её слова подтвердил король.
Для кирасиров эта новость прозвучала как гром среди ясного неба.
— Значит, это правда?! — воспрял духом Альвгред. — Тогда почему?.. Почему об этом никому не известно? Такая новость не осталась бы незамеченной.
— Потому что эта новость пока только между нами. — Влахос сделал паузу. — Пока. Король приказал мне молчать. Надеюсь, вы меня не подведёте? Я решил, что вы должны знать. И только вы.
— Но как же королева? — не мог унять вспыхнувшее в груди волнение Согейр. — Она должна знать.
— Думаю, что король сам хочет ей сказать, всё-таки это их семейное дело. Вечеры не было при дворе целый год. Ещё пара часов ничего не решат.
Воины были вынуждены признать его правду.
Душу Согейра будто отпустила удушающая хватка данных королеве обещаний выпросить у Осе помилование для принцессы.
— Ты думаешь, король нас вызвал из-за этого? — поинтересовался Альвгред.
— Более чем. Вы оба имеете к этому возвращению самое прямое отношение.
— И что это значит? — не понимал юный воин.
— На моих устах — печать, мой юный друг, — не спешил раскрывать карты Влахос. — Должен же король сам донести до вас некоторые вести.
В тронном зале их уже ожидали.
За то время, что воины провели в крепости, здесь ничего не изменилось. Натёртая до блеска холодная белизна мрамора всё так же слепила глаза, сквозь огромные витражные окна всё так же светило солнце и отбрасывало на пол разноцветные блики. С ажурного потолка свисали две кованые свечные люстры, которые зажигали только вечером. Справа, почти во всю длину стены, тянулся занавес из тяжёлого бордового бархата, за которым прятался балкон. Дальняя стена сразу за троном была выложена мозаикой в виде карты Ангенора от пола до потолка, состоящей из самых разных пород драгоценных и полудрагоценных камней. Паденброг обозначала альмандиновая бычья голова, за которой рябили чёрно-белые агатовые полосы скалистой Долины королей. Долина Гирифор была выложена изумрудами и авантюринами, Касария сверкала алмазами и лунным камнем, Кантамбрия и Шеной отличались друг от друга только оттенком аметистов, а Мраморная долина пестрела тремя породами мрамора. Все реки были выложены сапфирами, а леса — дроблёным малахитом, крупные замки обозначались большими гранёными самородками, те, что поменьше, помечали небольшие кабошоны, руины — чёрный гагат. Моря и заливы, окружающие Ангенор со всех сторон, сияли нежным аквамариновым блеском. На создание этой карты у архитектора ушло пять лет, и масштаб проведённой работы поистине восхищал. Перед картой на трёхступенчатом постаменте на троне из обсидиана сидел король.
Худой от природы Осе носил уплотнённый бордовый камзол с золотыми застёжками и надевал высокие кожаные сапоги с лисьим мехом, чтобы визуально придать своей фигуре внушительность. Он почти никогда не расставался с перчатками из выделанной лосиной кожи — ему всегда было холодно среди камня. В свои сорок шесть он выглядел моложе Согейра, с которым они были одногодками, и уже давно перестал держаться на троне так, будто занимал его не по праву. На голове короля сияла тяжёлая альмандиновая корона.
По легенде, богиня Беркана, желая сделать подарок своему мужу Хакону, нашла на дне озера Веверн цельный кусок альмандина и попросила своего брата, бога-ремесленника Эгиля, изваять из него корону. Эгиль любил работать с камнем и с радостью принялся за дело. Он вложил в него всё своё мастерство и любовь к самоцветам, чтобы угодить богу войны. Ровно через семь дней кропотливого труда на вершине одной из Звенящих скал Хакону преподнесли драгоценный подарок, который засиял огненно-алыми переливами в лучах полуденного солнца.
— В этой короне кровь быка, бегущего в бой! — воскликнул Хакон, глядя на то, как струящийся сквозь призму алых граней свет создаёт ощущение бурлящей внутри короны крови. — У неё есть душа! Она жива!
Он носил её много веков, прежде чем настала эпоха ангенорских королей, когда богам пришло время уйти в горы и оставить земли в руках достойного преемника. Таковым они посчитали Ардо Роксбурга, который доблестью и храбростью доказал, что сможет защитить свой народ, когда боги уйдут на покой.
— Эта корона — живое создание, она душа и сердце Ангенора. Отныне она будет впору любому королю. И на чьей голове она ни окажется, она никогда не ранит того, кто её достоин, — молвил Хакон и вручил корону воину. Ардо принял дар и пообещал, что отныне альмандиновая корона не покинет Ангенор никогда. С тех пор все Роксбурги носили её, бурлящую огнём бычьего сердца, как символ своей силы и отваги, и будут носить до возвращения богов.
Тяжёлая корона давила на голову Осе, и ему не терпелось поскорее её снять.
Кирасиры приблизились к нему на почтенное расстояние и преклонили колено. Рана легата с новой силой заныла под повязкой, но он не позволил боли завалить его на пол, как тушу раненого животного.
— Мой король, — поприветствовал легат Осе. Альвгред учтиво поклонился.
Осе кивнул.
— Подойдите.
Всадники повиновались.
— Оставим пустые разговоры, — начал король. — Полагаю, вы в курсе того, что произошло в Приграничье?
— Мы слышали, — кивнул Согейр. — Воины графа Корбела перешли всякие границы.
— В том и проблема, что это мы с вами знаем, кто за этим стоит, но те двое, что выжили, опознали в нападавших Ловчих.
— Как? — воскликнул Согейр.
— Я был удивлён не меньше твоего, — скривил губы король. — Кто-то задался целью совершить провокацию, и это ему удалось. Сегодня утром я получил письма из Шеноя и Эвдона. Графиня замка Виа де Монте и постул острова обвинили меня в низости и подлости, потому что я мщу Корбелу за его политические взгляды кровью невинных людей, а не действую с помощью дипломатии, к которой прибегал ранее.
— Теперь люди называют предательство политическими взглядами? — с горечью возмутился легат. — С тех пор, как вы заняли трон, ангенорцы не развязали ни одной войны. С чего бы нам сейчас начинать, это не приходило в их светлые головы?
Король нервно махнул рукой.
— Ты же знаешь, каковы наши отношения с обоими правителями. Стоит ли удивляться тому, что они не думают, а бросаются обвинениями, как комками грязи.
Согейр знал, а потому не был удивлён.
Эвдон и Шеной были камнем преткновения для последних королей. Шеной являлся западной частью Кантамбрии, богатой автономной части Ангенора, которая после смерти главы семьи Монтонари и нескольких лет сомнительной политики его сына Эрнана потеряла былую политическую силу. Дело было в том, что эвдонские деньги текли в Кантамбрию через Шеной благодаря торговле, и она подверглась опасности из-за того, что Эрнан Монтонари возобновил незаконную перевозку эвдонцев в трюмах своих торговых кораблей.