«Благая Зория, пошли нам обеим сил, – взмолилась жрица. – Это наше трудное положение заставляет нас вести себя так вздорно».
Их не только до сих пор не казнили, но и поселили в просторном трёхэтажном доме, и дали всё необходимое для приготовления вполне сносной пищи. И всё же они были, несомненно, пленницами: два молчаливых стража, на вид необычных и пугающих, словно сошедших с изображающих демонов резных панелей в храме, постоянно торчали у дверей снаружи. Ещё один караулил на крыше – как обнаружила к своему ужасу Утта, решившая однажды воспользоваться солнечной погодой и вынести наружу и разложить на воздухе кое-какую одежду для просушки. Противоестественное создание спрыгнуло на балкон прямо перед жрицей, как только она вышла туда, прижимая к груди охапку сырого белья, и так её напугало, что Утта чуть не рухнула замертво прямо тут же.
Этот фаэри отличался от других охранников – меньше походил на человека и больше – на лысую крупную обезьяну или гладкокожую ящерицу, с огромными когтями, торчащими из дыр на концах пальцев перчаток, безобразными носом и ртом, похожими на собачью пасть, и янтарными глазами без зрачков. Сумеречный страж так угрожающе заворчал и так неистово взмахнул своим листообразным ножом у неё перед носом, что Утта даже и не подумала попытаться объяснить ему, сколь невинна её хозяйственная затея, и предпочла поспешно юркнуть обратно.
«Что эти существа думают, мы собираемся делать? – удивлялась она в тот день, буквально скатившись вниз по лестнице обратно в большую гостиную. – Прыгнем с балкона и улетим? И что, он убил бы меня, лишь бы не дать мне такой возможности?» И в душе сестра Утта преисполнилась неприятной уверенности, что да, так бы он и поступил.
– Зачем они нас держат? – вопросила жрица, когда беспокоившие их звуки раздались вновь. – Если та женщина в чёрном так сильно ненавидит наш род – эта их королева или кто она там, – почему она просто не прикончит нас и не успокоится?
Мероланна сотворила на груди знак Тригона.
– Не говори так! Возможно, она хочет потребовать за нас выкуп. Во всякое другое время я бы сказала «Нет, никогда!», но сейчас я бы многое отдала, чтобы оказаться в собственной постели и увидеть малютку Эйлис и остальных. Мне страшно, сестра.
Утте тоже было страшно, но она сомневалась, что их держат ради выкупа. Что такого могли кровожадные квары надеяться получить в обмен на вдовствующую герцогиню и служительницу Зории?
Кто-то постучал в дверь большой гостиной, а затем распахнул её. Гостем оказался странный получеловек-полуфаэри, называвший себя Кайином.
– Чего вы хотите? – голос Мероланны звучал резко, но Утта знала, что за злостью кроется испуг, вызванный его неожиданным появлением. – Ваша госпожа желает удостовериться в наших страданиях? Скажите ей, что сквозняки в доме могли быть и посильнее – но лишь самую малость.
Он улыбнулся – это было одно из тех немногих выражений, от которых лицо его становилось почти совершенно человеческим.
– Вас она, по крайней мере, потрудилась запереть. Обо мне же она думает так мало, что позволяет вольно разгуливать, всё равно как ящерице по стене.
– Что там происходит, Кайин? – спросила Утта. – Там что-то так ужасно шумело всё утро, но мы ничего не видим, кроме тумана.
Кайин пожал плечами:
– Вы действительно хотите увидеть? Это мрачные вещи. И мрачное время.
– О чём вы? Конечно же, мы хотим!
– Идёмте, – согласился он с интонацией человека, понимающего, что бессмысленно спорить с глупцами. – Я покажу вам.
Они последовали за его мягкими шагами вверх по лестнице, на балкон последнего этажа, к которому Утта не приближалась с того самого дня, как ящероподобный сторож прогнал её оттуда. Туман никуда не исчез, но с такой высоты было видно, как низко он висит: будто на землю, как на кровать, небрежно набросили пушистое покрывало. Здесь скрипы слышались будто бы даже отчётливей, и на мгновение Утта оказалась так захвачена открывшимся видом – огромное облако тумана, а за ним залив и далёкие башни замка Южного Предела, её недостижимого ныне дома, – что почти забыла о жутком стороже. И тут он свесился с крыши над их головами и спрыгнул на балкон.
Мероланна взвизгнула от неожиданности и страха и непременно упала бы, не поддержи её Утта. Охранник взмахнул своим широким коротким мечом и зарычал – трудно было сказать, говорит ли он на некоем странном языке или просто издаёт звуки, призванные их напугать. Зубы у него были острые и длинные, как у волка.
Кайин, однако, даже не шевельнулся.
– Уйди, Рыло. Скажи своей госпоже, что я вывел этих двух леди подышать воздухом. Коль скоро она пожелает убить меня за это, она вольна поступить так. Если же у тебя ко мне иное дело – оставь нас.
Тварь уставилась на него своими яркими злобными буркалами, но в их выражении проглядывало нечто большее, чем просто животная ярость.
«Что же это за создания, – Утта не переставала задавать себе этот вопрос, – эти… фаэри? Боги ли создали их? Демоны это или всё же у них есть души, как и у нас?»
Существо фыркнуло, что прозвучало как предупреждение, вскарабкалось обратно на крышу так же проворно, как до того спустилось, и скрылось из виду.
– О, меня всю просто трясёт, – Мероланна высвободилась из рук Утты и принялась обмахиваться ладонями. – Что это был за кошмар?
Кайина её реакция, казалось, позабавила.
– Ученик из клана Благородных Воителей – и моих кузенов, собственно говоря. Но он знает, что меня нельзя трогать, и тень этого запрета ложится также и на вас, как я смотрю, – он произнёс это так, будто не был до конца уверен, что та тварь его послушается, и Утта невольно задумалась о том, насколько близки они были к изгнанию обратно в дом… а то и к чему похуже.
– Как вы можете называть своим кузеном такого монстра? – Мероланна всё ещё яростно обмахивалась, будто пытаясь разогнать не только воздух, но и неприятные воспоминания. – Вы совсем не такой, Кайин. Вы почти как… как один из нас.
– Но мне придали такую форму, герцогиня, – он слегка поклонился. – Мой повелитель знал, что мне придётся много времени провести среди вашего племени, и он наделил меня даром изменения, чтобы сделать меня… это трудно объяснить… мягким, как тесто, дабы я мог придать себе сходство с тем, что будет находиться вокруг. Таким и оставался я долгие годы – жалкое подобие, но его хватало, – пока не был пробуждён вновь.
– Пробуждён для чего? – эту историю Утта слышала впервые. Она-то полагала, что Кайин – просто ошибка природы или курьёз, плод соития между кем-то из племени кваров и человеком.
Кайин покачал гладко причёсанной головой. Теперь, после его слов, Утта не могла не взглянуть на молодого мужчину пристальнее – и не заметить, что в нём действительно есть что-то очень странное: его облику недоставало приметных черт. А ведь всё так: ей никогда не удавалось вызвать в памяти его лицо.
– Я и сам не знаю ответа, – откликнулся мужчина. – Желанием моего короля было предотвратить войну между нашим народом и вашим, если б только он нашёл средство, но я не думаю, что смог ощутимо помочь этому желанию осуществиться. Честно говоря, для меня это загадка, – он вскинул голову. – А, вот – вы слышали? Опять начинается.
Кайин подошёл к перилам, Утта присоединилась к нему. Теперь она тоже услышала – те самые низкие скрипучие звуки, изводившие их весь день. Там, под балконом, скрытый глубоко в клубящемся тумане, мерцал и таял, всё же не угасая, тусклый свет, как будто на невидимом глазу пляже кто-то развёл огромный костёр голубого и жёлтого пламени.
– Что это? Чем заняты ваши люди?
– Я не уверен более, что они мои люди, – ответил Кайин со странной печальной улыбкой. – Но это, несомненно, трудятся анахореты моей госпожи. Они строят Терновый мост.
– Боги всемилостивые! – пробормотала Мероланна.
Повернувшись, Утта увидала огромное чёрное нечто, медленно тянущееся из сумрака, как щупальце какой-то невиданной морской твари. За короткие мгновения перед тем как ветер вновь окутал его туманом, женщине едва удалось разглядеть хоть что-то. Это растение, поняла она наконец – какая-то чудовищная чёрная лоза, вся покрытая шипами, длинными, как мечи, и такая толстая, что на её основании могла бы поместиться целая бедняцкая хижина. Бриз с невидимой бухты опять сдёрнул покров тумана, и на сей раз женщина разглядела не только ближайший побег, но и другие, полускрытые мглой. И все они, извиваясь, стремились вверх. Жуткие, оглушительно громкие скрежет и громыхание, в унисон с которыми дрожали доски балкона, были звуками их роста – роста лезущих из песка, подбирающихся к замку Южного Предела на дальнем берегу жадных пальцев.
– Терновый мост, – медленно повторила она.
– Но что это? – требовательно спросила Мероланна. – От одного взгляда на них мне становится худо. Что там такое?
– Они… с их помощью они нападут на замок, – ответила ей Утта, и только произнеся это вслух, сама вполне осознала, что догадка её верна. – Они переберутся по ветвям, как по осадным лестницам, через бухту и стены замка. Перелезут через них, как муравьи, и убьют всех. Не так ли?
– Да, – кивнул Кайин. Казалось, что происходящее его печалит. – Полагаю, она в самом деле убьёт всякого, кого встретит. Я никогда не видел её в такой ярости.
– Вы… – герцогиня судорожно вздохнула. На мгновение Утта испугалась, что пожилая дама вновь упадёт в обморок. – Вы… чудовище! Да как вы можете… так легко говорить об этом, будто… будто… – она развернулась и, пошатываясь, побрела в дом. Чуть спустя жрица Зории услышала, как женщина медленно спускается по лестнице.
– Я должна идти с ней, – поколебавшись, сказала Утта. – Неужели нет способа отговорить вашу повелительницу от этого ужасного штурма?
– Она не повелительница мне, и это ещё полбеды. Напротив, король – мой повелитель, и если Ясаммез что и ненавидит, так это предательство, а особенно – в семье.
– В семье?
– Разве я никогда не говорил вам? Леди Ясаммез – моя мать. Она родила меня много, много лет назад, и мы уже давно стали чужими друг для друга.
На его бесстрастном лице эмоций отразилось не больше, чем если б он поведал слушателям пустую, хоть и занятную историйку, но Утта не могла избавиться от ощущения, что за его словами скрывается нечто гораздо большее – просто обязано скрываться.
– Я отнюдь не единственный ребёнок, когда-либо рождённый ею, но почти уверен, что единственный из них, кто до сих пор жив.
– Но вы упоминали, что полагаете, будто однажды она казнит вас. Как может мать сделать подобное со своим ребёнком?
– Мой народ не таков, как ваш народ. Но даже среди нашего племени леди Ясаммез – случай необычный и исключительный. Любовь она питает не к своим отпрыскам, но к потомкам своей сестры. И хотя она носит в себе Огнецвет, Ясаммез – в отличие от всех прочих, владевших им, за всю нашу историю, – несёт его в одиночку.
Утта лишь озадаченно покачала головой.
– Я ничего не понимаю. Что за огнецветы?
– Огнецвет. Существует лишь один. Это дар нашего великого повелителя Горбуна Перворожденным, в знак любви, которую он питал к одной земной женщине – Сумму, матери моей матери. И это наследство, переданное детям, которых он породил с ней.
Кайин увидел выражение её лица и, прервав рассказ, пояснил:
– Конечно же, ваше племя знает Горбуна под другим именем – Купилас-целитель.
В других обстоятельствах Утта пропустила бы его слова мимо ушей, как бред сумасшедшего – мужчина говорил неестественно медленно и равнодушно, словно во сне, чем действительно походил на безумца, – но она уже лично повстречалась с ужасной Ясаммез; это, да ещё усаженные шипами порождения могущественной магии этой грозной женщины не давали жрице так просто отмахнуться от сказанного им.
– Вы говорите… что ваша мать, Ясаммез, была рождена от… бога?
– Это ваше слово, не моё, но – да. В те давние дни существа, каких вы зовёте богами, были могучими властителями, а ваш народ и мой служили им – а иногда и делили с ними ложе. И время от времени между этими великими и краткоживущими их слугами зарождались настоящая дружба и даже истинная любовь. И по любви или нет, а случалось, что такие союзы приносили свои плоды – тех, кого вы зовёте полубогами и полубогинями, героями и чудовищами.
– Но Купилас…?
– Какие чувства испытывал Горбун к Сумму, не дано знать никому, поскольку оба они нынче мертвы, но не думаю, что совру, если назову это любовью. И дети, которых они породили вместе, были не похожи на всех прочих – и они стали правителями моего племени. Все, кому Горбун был отцом, получили дар, называемый Огнецветом – пламя бессмертия, пылавшее и в самих богах. В Ясаммез и её сестре-близнеце Ясудре оно горело особенно жарко – и в Ясаммез пылает и посейчас, потому что она никому не передала его. На самом же деле, конечно, никто из троих перворожденных детей Сумму – моя мать, её сестра Ясудра и Аянн, их брат, – не дали своему дару истощиться. Ясаммез пронесла свой Огнецвет сквозь столетия одиночества и стала самой древней и, возможно, самой могучей среди нас. Ясудра и Аянн не оставили его для себя, как их сестра, но передали своим общим детям – королям и королевам моего народа. И так Огнецвет сохранялся в их крови безукоризненно чист…
– Подождите, Кайин. Вы говорите, что первые ваши король и королева были братом и сестрой?
– Да, как и весь королевский род, произошедший от этой единственной пары, Ясудры и Аянна, в каждом поколении оберегающий чистоту Огнецвета.
Утте понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить сказанное, прежде чем она смогла задать новый вопрос.
– Так… у вас тоже есть этот Огнецвет?
Он беззлобно рассмеялся.
– Нет, нет. Моя мать, Ясаммез, ни единожды не умалила собственного дара, поделившись им, вот почему она прожила так долго. Никто из её детей не удостоился Огнецвета. Вместо этого она установила для себя обязанностью всю свою бессмертную жизнь опекать род сестры. А теперь одна из потомков Ясудры, наша королева Сакри, умирает. Чтобы отомстить, Ясаммез решила пойти войной на ваше племя и уничтожить его, но мой повелитель, король, заставил её заключить сделку, названную Стеклянным договором. Однако договор утратил силу, и это, как очевидно, вновь дало Ясаммез свободу развязать войну против ненавидимых ею людей.
– Ненавидимых? Но за что? Вы сказали «месть». Почему она так жаждет уничтожить нас?
– За что? – по лицу Кайина невозможно было ничего прочесть. – Потому что это вы, люди – а точнее, люди Южного предела, – убиваете нашу королеву.
Глава 21
Пятый фонарь
«В прежние дни люди северо-западных земель, а особенно те, которые жили бок о бок с ними в Сеттленде, именовали „дроу“ всех фандерлингов. Однако ныне название это обычно употребляют, говоря только о том малорослом народце, режущем камень, который обитает в землях кваров за Границей Тени».
Они уже вышли из туннеля, но Феррас Вансен так и не отпустил плечо Яшмы, хотя из-за этого капитану и приходилось идти неудобно согнувшись. Судя по раскатистому эху, они вышли к той пещере, которая звалась Большой бальной залой, но, разумеется, наверняка он этого знать не мог. Вансен чувствовал себя беспомощным, будто младенец или калека – как же фандерлинги умудрялись разглядеть хоть что-то в этой темнотище? И как вообще он мог надеяться сражаться наравне с ними, не говоря уж о том, чтобы вести их в бой, если он ни зги не видит там, где и фандерлинги, и их противники легко находят дорогу? С каким нетерпением он ждал момента, когда сможет открыть свой фонарь!
– Здесь дышится легче, – Молот Яшма почти коснулся уха капитана губами. – Но дальний конец заглушен – значит, где-то идёт верхний поперечник, но его отродясь тут не было. Ничего не понимаю.
Вансен тоже ничего не понимал, но, скорее, потому, что не был фандерлингом – начальник стражей мог с тем же успехом вещать на древнеулосийском.
– Заглушен? Верхний поперечник? Да что это значит-то?
– Тихо, – шикнул Яшма.
Вансен только и успел, что удивиться такому ответу – в следующий миг фандерлинг дёрнул его вперёд и вниз, так что капитан упал на колени – и тут же металл яростно тюкнул о камень позади них: что-то острое взрезало воздух и ударило в скалу в том месте, где они только что стояли.
– Что это? – прошипел Феррас, не смея говорить громко. – Что за..?
– Ловушка! – его снова дёрнули – теперь только вниз, поскольку Яшма упал на живот. Хватка у фандерлинга оказалась на удивление крепкой, даром что ростом он был с мальчишку. – Не задирай башку!