Глубоко задумавшись, он чуть не пропустил сигнальную отметку. Здоровенное, отдельно стоящее дерево — дикая груша, невесть каким образом очутившаяся в этих глухих, удалённых от человеческих поселений мест. На одной из нижних веток, едва различимая в опустившихся сумерках, светлела свежая зарубка — метка, говорящая о том, что все в порядке, клетка подготовлена и ждёт свою птичку. Вот если бы зарубки не было, Крейван тотчас бы развернул бы коня и поскакал что есть духу назад, куда подальше. Тогда он знал бы, что друзья его мертвы либо тяжело ранены, шансов на их спасение практически нет, а сам Крейван находится в опасности. Работа безликого настолько тонкая материя, тем паче, когда целью являются ходоки, что не оставляет места сантиментам, как бы гнусно это не звучало… Но все в порядке, объект слежки все так же безмятежно катит в повозке, в трехстах ярдах впереди. Крейван снова начал проигрывать в голове ситуацию с перехватом Джо…
Полчаса спустя, местность чуть заметно начала повышаться, уже совсем рядом, впереди, темнела гряда, за которой была долина и лагерь ходоков. Их с Джо тандем, продвигался вперёд вполне в рамках расчетного времени. Крейван опасался, что возле брода на Ряске ходок устроит привал с водопоем и поздним ужином, а то и решит заночевать там же. Но нет, тот соскочил со своего места иповел лошадь в поводу, лишь на том берегу позволив животному напиться. Фланахэн, пять минут спустя, вовсе преодолел брод верхом. Наконец, наезженная дорога сузилась до набитой тропы, которая петляла вдоль склона среди валунов, от небольших, размером с конскую голову, до здоровенных, величиною с половину их дома в Бойсе. Вот и теснина, она словно разрез в неосязаемой материи реальности, чернее окружающей черноты, расступилась за очередным поворотом. Крейван был напряжен, преследование ходока на тропе было куда более затруднительным, чем на прямой ровной дороге. Приходилось быть настороже, каждый изгиб тропы, любой громадный валун сулили возможность неприятной встречи. А ну как ходоку приспичит остановиться и облегчить мочевой пузырь либо кишечник? Или он и вовсе услышит что-нибудь подозрительное позади: шорох одежды, скрежет подковы по гравийному склону. Сидит, например, вот за этим камнем и ждёт, когда глупый преследователь покажется на тропе, чтобы вколотить ему арбалетный болт аккурат между глаз (арбалет у Джо был, Крейван сам видел ещё в деревне). Пару раз, когда зуд подозрительности, приправленный чувством опасности, становился совсем невыносимым, Фланахэн оставлял коня и пробирался на разведку, всякий раз ругая себя за излишнюю подозрительность. Время было дорого, разрыв между безликим и повозкой увеличивался. Но, выехав к теснине, Крейван сразу успокоился: впереди он услышал цокот копыт и скрип колёс повозки. За пару десятков ярдов до темнеющего входа Фланахэн спешился, успокаивающе похлопал коня по морде, наскоро намотал уздечку на ближайший куст и быстро, но тихо зашагал по тропе, навстречу одному из самых незабываемых и смертельно опасных приключений.
Не успел Крейван сделать двух десятков шагов в тяжелом мраке теснины, как на него снова накатились тревога и предчувствие чего-то плохого. Откуда-то издалека, впереди слышался мерный перестук копыт лошади ходока. По-видимому, он уже должен был подъезжать к выходу и вот-вот встретиться с Тулом. Потом, если все будет в порядке, Шейн просигналит своим особеннымптичьим свистом. Если же нет… Фланахэн поймал себя на мысли, что уже некоторое время не слышит никаких звуков, тихий шорох ветвей под лёгкими порывами ветра где-то вверху не в счёт. Странно и неприятно. Случись что, при любом исходе Крейван что-то да услышал бы. А так создавалось впечатление, что Джо или затаился, не доехав до выхода из теснины, или просто исчез. Как же так?! Что, в таком случае, делают Тул и Шейн? Фланахэн, медленно, по шажку, продвигался вперёд, отчаянно вглядываясь в беспросветный мрак и пытаясь расслышать впереди хоть что-нибудь. Поэтому, он только в последний момент понял, что опасность таится за спиной. Именно тогда, когда Крейван начал поворачиваться, одновременно извлекая из ножен клинок, послышался скрежет гравия под каблуком сапога, шорох одежды, и острая боль в затылочной части засветила все перед глазами белой вспышкой, на смену которой пришла темнота. Темнота была гуще и глубже окружающего мрака…
Крейван пришёл в себя, но некоторое время сохранял неподвижность, лёжа с закрытыми глазами и прислушиваясь к своим ощущениям. Болела голова, руки были стянуты за спиною, все вокруг подрагивало — он находился в повозке, и его куда-то везли. Фланахэн осторожно пошевелил кистями рук, пробуя путы на прочность. Связали его как следует, без шансов на освобождение. Полежав ещё минуту и решив, что надеяться на эффект неожиданности глупо, Крейван решил открыть глаза. Прямо на него смотрело ночное небо, тёмное и беззвездное. На его фоне, ещё более тёмным пятном, маячил силуэт — возница на облучке повозки. По соседству с Фланахэном располагались какие-то ящики, бочонки, корзины. "Да это же Джо и его покупки!" — с некоторым удивлением понял безликий: "Но где же тогда Тул и Шейн?" Как-то почувствовав пробуждение Крейвана, Джо, не поворачиваясь, проскрипел.
— Очухался? Ну да лежи-лежи, отдохни с дороги. Чай запыхался за мною в потёмках по буеракам прыгать…
Слева — другой голос, низкий и тоже хриплы:.
— Что там у тебя, Джо?
— Да этот, третий, оклемался.
— А-а… Ну-ну…
Снова повисло молчание. Тишину ночи нарушали только негромкий перестук копыт, да пофыркивание лошадей. "Да, эти ребята любят поболтать", — мысли Крейвана текли как патока в морозный день. Думать о будущем почему-то не хотелось, вообще ни о чем не хотелось. Они провалили работу, не получат кучи монет и, главное, славы, ради которых согласились на эту авантюру. Да и чего уж думать сейчас о монетах и славе, если, скорее всего, сам Крейван не увидит следующего восхода солнца. А друзья его, вероятно, уже мертвы. Фланахэн закрыл глаза, и попытался заснуть — каким боком не повернулась бы судьба, силы ему могут понадобиться. Несмотря на тупую боль в голове и боль в затекших запястьях, ему это удалось практически сразу.
Крейвана разбудил шум голосов. Как выяснилось, его уже выволокли из повозки и, спящего, посадили у стены какого-то странного домика — домик имел гладкие стены, был сделан из металла и покоился на колесах, не деревянных или металлических, как большинство повозок, а из темного, упругого на вид материала. Его оставили одного, дав возможность осмотреться. В паре десятков метров от него, вокруг большого костра стояли и сидели ходоки. Было их человек пятнадцать, женщины и мужчины. Они разговаривали, и, хотя голоса были негромкие, было похоже, что собрание что-то горячо обсуждает. Чуть в стороне, молча, стоял Пастырь, он и она: супруги, главенствующие над Обрядом. У их ног, возле самого пламени, обхватив руками плечи, скорчилась маленькая фигурка — при виде её у Крейвана перехватило дыхание. Цель их с приятелями предприятия выглядела такой беззащитной, что от осознания подлости их замысла у Фланахэна на душе начали скрести кошки. "Глупость, какую глупость мы затеяли… И стоить эта глупость будет очень дорого", — мысли траурной каймой заструились прочь, в иные сферы, на край света, за которым тьма и отчаяние. Как выяснилось, Крейван непроизвольно озвучивал свои думы, подтверждением прозвучал тихий хриплый голос, похожий на голос Шейна:
— Не слишком ли поздно начинать жалеть себя, дружище? Может, стоит пораскинуть мозгами, как нам избежать общества этой веселой, не в меру болтливой компании?
Крейван вздрогнул и всмотрелся в темноту. Невдалеке лежала темная масса, поначалу принятая им за несколько баулов. Так и есть, баулы там были, потому Фланахэн и не заметил в их гуще два тела. Совершенно неожиданно, уже похороненные им друзья вернулись в мир живых. Радость вспыхнула горячим огнем в груди, но сразу же улеглась с приходом мысли о том, что приятели, да и он сам лишь получили отсрочку, что ещё этой ночью он увидит их мертвые тела. Если только повезёт задержаться чуть дольше… Отогнав неприятные мысли, Фланахэн спросил шепотом:
— Как вас-то угораздило? А Тул — что с ним?
— Тулли до сих пор в отключке — он яростно отбивался и получил больше чем мы с тобой вместе взятые. Но дай ему ещё часок поваляться — он будет бодрее и тебя, и меня. Наследственная твердолобость, знаешь ли. Отвечая на первый вопрос… Застали нас врасплох. Ходоки, кажется, знали, что мы планируем, просчитали наши действия и приняли меры. Крей, мы ведь совсем дети — ты знаешь это? Берёмся за взрослую работу и пытаемся выполнить её по-своему, примитивно, в лоб. Дураков надо учить. Нас уже поздно, а остальным будет урок. Если, конечно, хоть что-нибудь всплывёт — ходоки умеют хранить секреты, свои и чужие. И руки вязать они умеют. — Шейн покряхтел, пытаясь ослабить путы.
— Как считаешь, что с нами будет? — Крейван сознавал нелепость вопроса, но не мог удержаться, испытывая потребность в надежде.
В ответ на вопрос он ждал какой-нибудь горькой остроты, но Шейн был серьёзен:
— Не знаю, Фланахэн, Творец свидетель. Наверное, ходоки нас убьют. Они же все знают. Скажи, ты простил бы кого-то, кто замыслил украсть твоего ребенка?
Крейван сидел, понуро опустив голову. Шейн принял молчание, как ответ:
— И я бы не простил. А родители этой девочки — Пастырь. Легко нам не будет, дружище… Кстати, не слышишь, о чем они там толкуют?
— Шейн, я вообще-то отлично вижу в темноте, но слух у меня такой же, как у всех — независимо от времени суток.
— Ну да…
Разговор прервался, друзья молча строили планы освобождения, каждый свой — оба одинаково утопические.
Со стоном пошевелился один из тюков — Тул. Словно только и ждавшие этого момента, от тени у костра отделились четверо. Подскочив к пленникам, они сноровисто подхватили безликих (двое взялись за Тула) и потащили в круг света. Крейваном овладела апатия, он не делал никаких попыток сопротивляться грубому волочению по земле. Тул же, судя по пыхтению, возне и приглушенным проклятьям позади, достаточно пришел в себя, чтобы всячески осложнять жизнь своим "сопровождающим". Прозвучало несколько гулких не то ударов, не то пинков, и шум прекратился.
Вот, наконец, трое молодых безликих, практически мальчишек, стоят освещённые бликующим светом огня, а вокруг них расположилось всё население маленького лагеря. До сих пор никто не произнес ни слова, тяжёлая, подавляющая любые, не действия, но даже попытки об этих действиях подумать, атмосфера окутала Фланахэна с друзьями покрывалом безнадёжности. Вперед выступил уже знакомый ему Джо — несостоявшаяся жертва их авантюры. Он внимательно оглядел всех троих с ног до головы, точно так же, как несколькими часами ранее изучал овощи и фрукты, привезённые селянами на продажу. Чёрные, чуть печальные, глаза сверлили лица, каждое по очереди, будто фиксируя каждую морщинку.
— Ты, верно, Шейн, — ходок ткнул пальцем в грудь Шейну. — Ты Крейван, а этот здоровяк — Тул, — это был не вопрос, а утверждение. Заметив изумление в глазах безликих, Джо пояснил:
— Вас сдал ваш наниматель. Простолюдин с серым лицом. Не сам заказчик, конечно, но и его имя для нас не загадка. Хотя, это уже наши дела, и подробности вам знать совершенно незачем. Встаёт другой вопрос, что делать с вами? Если бы спрашивали только меня, то я, несмотря даже на то, что должен был умереть, исполни вы свой замысел, отпустил бы вас. Наказал бы, жестоко наказал, но сохранил бы вам жизнь.
— Если большинство твоих соплеменников сходятся с тобою в мыслях, то за чем же дело встало? — Шейн пытался храбриться, играл на грани дозволенного, но его дерзость была проигнорирована.
— Я сказал, что если бы меня спрашивали, но, видишь ли — я простой Идущий, ходок по-вашему, и я следую за нашим Пастырем. Без него я ничто, простолюдин, бездарность. Но и Пастырь без меня, как и без любого из окружающих — такое же ничто. Мы — то, что мы есть только вместе; у каждого своя роль и своя ответственность, пренебрегать которой значит ставить под угрозу не только судьбу Круга, но и всего Мира. Больше всего ответственности лежит на Пастыре, и поэтому, хотя в вопросах, подобных сегодняшнему мы выносим решения коллегиально, то есть всем Кругом Идущих, в случае примерного равенства голосов "за" и "против" итоговое слово остается за Пастырем. Сейчас установилось примерное равенство, посему, давайте выслушаем Пастыря.
Фланахэн посмотрел через дым костра, туда, где стояли двое, Суибнн и Армонда, проводники этих странных людей из одного мира в другой. Армонда маленькая, тоненькая, как тростинка. Если не видеть лица, можно принять её за девочку-подростка. На вкус Крейвана — слишком острый нос и подбородок, что, правда, не сказывалось на её своеобразном обаянии. Женщина не мигая смотрела на безликих, взгляд горел недобрым холодным огнем, её рука стиснула локоть супруга так, что пальцы побелели. "Её муж завтра проснется со здоровенными синяками на руке…" — отстранено подумал Фланахэн. Вторая половина Пастыря была не намного выше жены, но, за счет плотного телосложения, в сравнении с нею выглядел здоровяком. В ярком свете костра его светло-рыжие волосы выглядели практически белыми. Сонный, безразличный к происходящему взгляд его был направлен куда-то поверх голов. "Говорить будет Армонда, а Суибнн просто подтвердит сказанное. Это очень плохо…" — ветхие надежды на благополучное разрешение уносил ветерок, дувший от холмов в долину.
Молчание затягивалось. Когда уже казалось, что спустившаяся на лагерь тишина настолько сгустилась, что вот-вот обрушится на головы собрания, прозвучал тихий, практически неузнаваемый голос Тула:
— Давайте уже заканчивать. Скоро рассвет. Не хочу, чтобы со мною что-нибудь случилось днем, — он лающе захихикал.
Тут же грянул ответ.
— Ублюдки! Суибнн, эти нелюди хотели отнять у нас нашу драгоценность! — женщина даже не кричала, в её голосе не было ничего человеческого. Но, между тем, этот не то визг, не то вой можно было разобрать. Крейван думал, что она сейчас же бросится на неудавшихся похитителей, дабы расцарапать им лица и разорвать им глотки. Но нет, она осталась на месте и лишь продолжала обвинять:
— Они, чёртовы безликие, хотели отдать нашу девочку этим извергам! Ты ведь знаешь, чего они хотят от нас?! И ты что, можешь представить, что они сделали бы с нею, не пойди мы им навстречу?! С того самого мига, что я узнала об этой мерзости, я мечтала о встрече! Мне нужно видеть их смерть!
Армонда на мгновение замолчала, переводя дух. Продолжала она уже куда тише и спокойнее. Её голос на поверку оказался чуть пришепетывающим, и, в отличие от голосов большинства соплеменников, довольно мягким, даже певучим. И тем более зловещим был контраст между звучанием слов и их значением.
— Я знаю, все считают, что три этих безликих телка всего лишь следствие, убрав которое невозможно побороть причину. Некоторые даже представили этих юношей, чуть ли не агнцами, ведомыми гильдейскими волками. Я же так не думаю. Они вполне созрели для способности осмысливать последствия своих поступков. Они также готовы нести наказание за совершенное. Смерть — вот мое слово…
— Мэм, я вполне сознаю гнусность нашего замысла, однако, смею обратить Ваше внимание на тот факт, что мы ничего не совершили. Судить же за помыслы, тем более выносить смертный приговор — это неправильно… — Крейван говорил, сам не веря в искренность своих слов, ещё более не веря в то, что они достигнут струнок сострадания, спрятанных где-то глубоко в душах Пастыря.
— Ты говоришь, "неправильно"? Глупый щенок, а где были твои доводы о правильности и неправильности вещей, когда сидел перед тем серолицым подонком, что предложил тебе выкрасть мою дочь? Я понимаю, я говорю сейчас сердцем матери, но и через годы не буду ничуть сожалеть о своём решении. Смерть. Если вам будет легче, — в голосе Армонды послышались глумливые нотки, — знайте, ваш серолицый наниматель закончил тем же. Придет время и для непосредственных заказчиков. Но хватит! Перерезать им глотки, а тела сжечь!