Да куда ей, этой замухрышке Коннигейл со мной тягаться!
Пусть он не узнал меня, но, чёрт побери, он меня заметил. Запал. Завис. Увлёкся. И это даже круче. Этот его охотничий инстинкт, что в нём проснулся, куда лучше, чем мои нудные объяснения.
А как он разозлился, когда я не обернулась! Мн-н-н… Прямо взбесился. Ры-ы-ы! Как же я люблю его таким! Как же я люблю его! Любым! И как же я припомню ему эту его вылазку в публичный дом!
Говорите, никто не знает, как я теперь выгляжу? Ну будет вам юная красотка.
Говорите, я потеряла память? Ну будет вам амнезия!
— Чему ты лыбишься? — косится на меня Вабария, подметая у печи.
— Видела вчера короля, — вешаю кастрюлю на крюк над головой.
— Да ладно, — садится она на табурет, зажав в руках веник.
— Ваби, ты баешь уже как я.
— Не базлань, — улыбается она, обнажая белые, но кривые зубы. Что на её языке значит нечто среднее между «не бузи», «отвянь» и «переходи уже к делу». — Каким ветром его в наше кружало занесло?
— Видимо, попутным, — смеюсь я. — Ради чего ещё можно сюда приехать?
— Баял с тобой? — хитро прищуривается она. — С наветками?
— Без намёков, — хмыкаю я, передразнивая её «наветки». — Увезу, говорит, я вас отсюда Лола, в терем белокаменный. Назову своей женой. Станем жить-поживать, да добра наживать.
— От брешет и не краснеет! — машет она на меня веником и встаёт. — Сколько я здесь работаю, а ни разу ни одну девицу он отсюда не увёз. И ни к одной даже не захаживал ни разу.
— Так не царское это дело: по шлюхам самому ходить, — беру я следующую позеленевшую кастрюлю. — Его забота выбрать, а остальное его подручные сделают. И заберут, и заплатят, и во дворец доставят. А сколько ты тут работаешь?
Глава 19. Даша
— Дык, пару годин уже, — ставит Вабария на стол рядом со мной тарелку с изюмом, который принимается перебирать и оборачивается к кухарке. — Иветта, а что, сегодня скорбный день?
— Мадам Соня даве сказала делать кнышики, — громыхает сковородками Ивет, пожилая женщина, сухая, жилистая и молчаливая.
— Кнышики — это что? — возвращаю на место кастрюлю и подвигаю к себе горстку изюма, чтобы помочь Ваби.
— Это пирожки с рисом и изюмом, — глядя на меня исподлобья, качает она головой. — Ты и этого не знаешь? Откуда ж ты к нам прибыла, подруга?
— Издалека, — пожимаю я плечами. — Отсюда не видно.
— Кнышики на поминки подают, — ставит нам на стол Иветта пустой гарчик, так у них тут зовут горшки. — Сегодня ведьма приедет, будет у кого бремя нежелательное — травить. Вот за упокой тех душ невинных и кнышики.
— Ведьма?! — сглатываю я. Вот уж кого я точно не хочу видеть, так это Эрмину. Хоть и заставил её Барт сделать то, что она ему обещала, а не доверяю я ей. — А во сколько она будет?
— Так до обеду, — провожает глазами сутулую спину кухарки Ваби. — А тебе неужто надо?
— Я напредки, — усмехаюсь я. — На будущее. Вдруг пригодится. Часто она тут бывает?
— Каждый месяц. Со всего города сегодня потянутся к ней сюда, кто непраздный, а от ребёночка хочет избавиться, — ссыпает Ваби в гарчик перебранный изюм. — Но она кого принимает, а кого не берёт. Сама решает. А ежели какие наросты, бородавки есть — те завсегда сушит. Тоже напредки тебе, — хитро улыбается она.
«Ведьма, она и есть ведьма, — вздыхаю я. — Убить она может. Засушить. Вытравить. Отнять. Не зря же говорила, что только зло в ней и осталось. Как только король ей Машку доверил? Хотя… лучше неё, наверно, Машку никто и не защитит. Она одна понимает и растущую в ней силу, и все те опасности, что эта сила с собой несёт».
— А вот и она, — выглядывает в окно Иветта и крестится ромбом. — Легка на помине. Ещё ортовы ети с углов не падали, а она уж тут как тут. И мадам Соня вышла её встречать.
— Сейчас по клетям пойдут, — показывает наверх Ваби. — Здесь с этим строго. В еду — капли. А ежели какая пенязь расписку дала, а всё равно понесла, так на то и ведьма.
— Пенязь — это что? — ссыпаю я в гарчик свою кучку.
— Мелкая монета, но так у нас про всякое непослушное чадо говорят.
«А ортовы ети — это типа «черти», — добавляю я по себя. И радуюсь, что не наткнутся они там на меня. Узнает Эрмина меня или нет, а рисковать не хочу. Кто знает, что у неё на уме.
Так до обеда и обхожу стороной то крыло, где ведёт приём старая карга.
А к обеду приезжает повозка с тканями. И сопровождают этот заказ на пошив белья для столичных госпиталей лично Элизабет Лемье и Феодора Фогетт.
Вот о чём они говорят в кабинете мадам Сони мне бы очень хотелось узнать, но как та лиса я хожу вокруг и около закрытых дверей, но ни слова услышать мне так и не удаётся.
И я аж подскакиваю от неожиданности, когда дверь кабинета резко открывается.
— Лола, — подзывает меня мадам Соня. — Позови-ка мне Конни.
— Хорошо, — проявляя исключительное послушание, бегу я исполнять. И нос к носу натыкаюсь в коридоре на Эрмину, которая и сама уже ведёт растерянную Конниигейл в логово светских львиц. И к счастью, они так заняты беседой, что обе не обращают на меня никакого внимания.
— И как оказалась здесь, ты тоже не помнишь, я правильно поняла? — спрашивает Эрмина, когда рискуя, я пристраиваюсь им вслед.
— Нет. Эту историю про сгоревшее поместье мне придумали здесь. Взяли из какой-то старой газеты, — презрительно усмехается Конни. — Имя тоже выдумали. Но огонь, удушливый дым и пылающая мебель мне действительно порой снятся. Первые дни здесь я каждую ночь просыпалась в ужасе, вот кто-то и вспомнил о том, что читал о пожаре в богатом поместье. Тогда и решили, что я та самая Коннигейл де Артен.
— Ну, что ж, — собственноручно открывает ей Эрмина дверь кабинета. — А почему бы и нет.
И больше я снова ничего не слышу. И не знаю почему, но мне это совсем, абсолютно, нисколечко не нравится — такое внимание к этой надменной выскочке. И той самой способностью головы чувствовать жопой — интуицией ощущаю, что пахнет это керосином. Что не к добру это, ох, как не к добру.
Но стоять у кабинета мне больше не дают. Старшая по швейному цеху девушка уводит меня распределять объёмы работ. И до самого вечера мне и головы некогда поднять от швейной машинки.
Деньги хоть и обещают за выполненную работу небольшие, но это деньги, которые в любом мире на дороге не валяются. И раз уж умею я вставлять нитку в иголку, регулировать высоту лапки, заправлять челнок и крутить ручку швейной машинки, то от возможности заработать не отказываюсь. Хотя и думаю за работой о том, что вечером мой король приедет снова. Потому что просто не сможет не приехать — так я в нём уверена.
И зря стою весь вечер у окна лестницы. Зря всматриваюсь в лица снующих по центральной площади людей. Зря силюсь рассмотреть в пустом небе луну.
«Новолуние!» — звучит в голове ответ Ваби на мой вопрос как люди узнают, что должна приехать ведьма.
Снова чувствую себя чужой, брошенной и одинокой. И снова ругаю себя за то, что так щедро позволила себе скрыть от Гошки правду. Потому что тоскую по нему. Очень тоскую. А вечер — время меланхолии. Именно вечером труднее всего держаться намеченных планов. Хочется плюнуть на всё, махнуть рукой и была ни была.
И пойти бы в гостиную, выпить, забыться и дождаться его там, но из головы всё не идут Эрмина почти в обнимку с Конни, из души — тревога, а из груди — тяжёлые вздохи. Да и вообще ничего не хочется.
— Лола!
Я вздрагиваю на мужской голос и поспешно поворачиваюсь.
— Тэфил? — Чёрт! У них с Георгом так похожи голоса.
Глава 20. Даша
— Вы не присоединитесь к нам? — протягивает он руку.
— А Его Величество? — принимаю его горячую ладонь.
— Нет, его сегодня не будет, — склоняясь, прижимается он к моей руке губами, не сводя с меня глаз.
И у меня язык не поворачивается его дальше расспрашивать. Ведь он всё равно не ответит. А я и так уже проявила излишнюю заинтересованность.
— Значит, Лола? — так и не отпускает он меня, помогая спуститься по лестнице.
— Значит, Гриф?
— Это моя настоящая фамилия. Тэфил Алабастр Гриф.
— Простите, — не могу сдержать я смешок на его второе имя, напомнившее мне «алебастр». Хотя Белоголовый, наверно, как раз от названия этой белой гипсовой смеси и пошло. А уже красить до белого длинную чёлку и убирать её в хвост на затылке, как у викинга, он придумал сам.
— Ала Бастрос — название местности, в которой я родился и вырос. В краю известковых пещер, стране Серых Скал и белых домиков, украшенных ракушечником.
— Вы с Дуоса, Тэфил? Со Второго континента? — моментально вспоминаю я где находится Страна Серых Скал — рядом со Страной Болот.
— А вы неплохо разбираетесь в географии, — ведёт он меня по коридору.
— Спасибо, но на самом деле отвратительно, — улыбаюсь я. — Похватала по верхушкам. Но кое-какие названия действительно запомнила. На всякий случай.
— На случай, если снова придётся бежать? — белозубо улыбается он в ответ.
— Возможно, — пожимаю я плечами. — Но если вы хотите услышать мою историю появления в Белом доме, то я её вам всё равно не расскажу.
— И правильно. Ваша загадочность куда интереснее, чем какая-то глупая история, например, про древнее проклятие и сожжённый лес. Знаете, такую?
Вот чего я точно не знаю, так это что ему ответить, потому что звучит в его голосе нечто такое, от чего холодок бежит по спине. Неужели он догадался? Совру — и буду тонуть как в трясине в этой лжи. А скажу правду и придётся покаяться во всём остальном. И я выбираю нечто среднее — полуправду.
— Я совсем-совсем не местная, но эту историю слышала. Это ведь про Мёртвый лес, правда?
— Когда оживёт Мёртвый лес, когда замолчит Говорящий мост, когда зацветут поля крокусов, тогда последний из рода Рекс женится по любви.
— Насколько я помню, это значит, никогда? — останавливаюсь я на входе в залу, когда он отпускает мою руку, и слышу ответ горячим дыханием в шею:
— Знаете, зачем я здесь?
— Подозреваю, собрать обо мне как можно больше информации, — отвечаю я не оборачиваясь.
В ответ Гриф хмыкает, но больше ничего сказать не успевает.
— Лола! — кланяется мне Брин издалека, явно оценив, что я как бы не одна. И не рискуя подойти ближе из-за моего неожиданного кавалера.
— Это ещё что за недоструганный буратино? — всё тем же горячим шёпотом спрашивает Гриф.
Но после Чебурашки и Смешариков, услышать про Буратино я даже не удивлена.
— Мой друг, — и не думаю я тушеваться и иду прямо к синеглазому. — Маркус, — киваю я демократично, а потом представляю его Тэфилу. — Маркус Брин, эсквайр.
— Тэфил Гриф, — представляется Белоголовый сам. — Глава отряда внутренней безопасности и личной охраны Его Величества.
— Мадмуазель Лола, — кивнув Тэфилу, с усмешкой обращается Брин ко мне, — чем же вы заинтересовали ищейку короля, что он от вас ни на шаг не отходит?
— Смею предположить, видимо, тем же, чем и вас, господин Брин. Своим остроумием. Горящим революционным взглядом. Ну и большими… — опускаю я взгляд на свою грудь, — амбициями, конечно.
— Ну, амбиции у вас скажем, на твёрдую троечку, — улыбается Брин. — А господин Гриф в курсе, что вы собрались замуж за Его Величество?
— И вы называете это на троечку? — не остаётся в долгу Тэфил, откровенно разглядывая то, что усердно рвётся из моего затянутого корсета наружу. — Стать королевой?
— Конечно, — многозначительно улыбается Марк. — Вот если бы Императрицей Пяти Королевств — это было бы с претензией.
— А разве Император Филипп решил жениться? — бесцеремонно вклинивается в разговор Худышка Джейн. Но такое уж это место — Белый дом. Все равны. Никто и не подумал возмутиться. А я так даже обрадовалась её неожиданному вторжению. — Этот закоренелый самовлюблённый «вечный вдовец»?
— Как подданный Его Императорского Величества могу лишь предположить, что однажды Филипп перестанет носить траур и, конечно, женится.
— Учитывая, что он нацелился подчинить Империи все страны континента, боюсь в этой жизни сделать законного наследника он не успеет, — нагло ржёт Гриф. — Ему просто будет некогда втиснуть такую мелочь, как женитьба, между своих честолюбивых планов.
— Марк, вы серьёзно? — оборачивается всем своим монументальным корпусом к Брину Джейн. — Он собрался жениться?
— Не имею чести знать, — поднимает Брин руки, а потом протягивает правую Худышке. — Потанцуете со мной?
— Конечно, монсеньёр, — вкладывает она свою мягкую крупную кисть с ямочками в его ладонь, приседает в книксене, но обращается к Грифу: — Тэфил, с тебя песня. Я принесла гитару. И ты обещал.
— Вы поёте?! — только и осталось мне удивиться, когда эта парочка удаляется к центру зала.
— А вы танцуете? — протягивает мне вместо ответа руку Гриф.
— Скажите мне, Тэфил, только честно, если бы этот Брин пригласил танцевать меня, а не Джейн, вы бы меня отпустили? — спрашиваю я, когда и меня он выводит в центр зала под чарующие звуки рояля.
— А вы думаете почему он вас не пригласил? — уверенно кладёт Гриф руку на мою талию, а потом добавляет в самое ухо: — Я спою. Для вас. Только для вас. Но это подарок не от меня.
И больше не произносит ни слова до конца танца.
Глава 21. Даша
И я не хочу нарушать словами красоту и торжественность этого момента, этого танца, этого откровения Тэфила Грифа. И почему-то мне кажется, что это мой последний вечер здесь. Что всё же Гриф здесь не случайно. И король не приехал не случайно. Что-то происходит прямо сейчас, прямо в этот момент. И это точно связано со мной. Только что?
— Тэфил, — вручает Худышка Джейн гитару Грифу, едва он пристраивает меня на диванчик и одаривает бокалом шампанского.
— Как обычно? — зажав в руке гриф гитары, обращается он к аудитории прежде чем присесть на поставленный специально для него стул.
— Романс! Романс! — раздаются взволнованные голоса завсегдательниц.
Он делает пару вступительных аккордов в притихшем зале, а потом поднимает на меня глаза.
— Так хочется любви… красивой… настоящей… Чтоб по утрам шептать… нелепые слова… — тихо с хрипотцой звучит его голос, от которого у меня в горле встаёт комок. — Так хочется любви… влекущей и манящей… и чтобы от неё… кружилась голова…
— Так хочется любви… изящной… безупречной… — пою я, готовя ко сну свою скромную постель. — И чтобы не на день… а сразу на сто лет… Объятий каждый миг… и ожиданья встречи… И только лишь с тобой… всегда встречать рассвет.
«Объятий каждый миг… и ожиданья встречи… — прижимаюсь я губами к листу шершавой бумаги, исписанной неровным мужским почерком, отвернувшись с ним от разворчавшейся, что я мешаю ей спать Конни. — И только лишь с тобой… одним встречать рассвет».
Гриф лично проводил меня до двери спальни на втором этаже и сказал: «До встречи завтра!» Хорошо так сказал, правильно, твёрдо, убедительно. И многозначительно кивнул на мой вопрос: «Это тоже обещание не от вас?»
В темноте ночи, не освещаемой сегодня даже луной, я убираю письмо моего короля под подушку. Я могу его даже не читать. Каждое слово в каждом из его писем, спрятанных под матрас, я знаю наизусть.
Каждый вечер я закрываю глаза и мечтаю, чтобы мне хотя бы приснилось что-нибудь из того, что он написал.
«...Я не знаю какой будет нашей встреча. Я просто верю, что она будет, и каждый день я представляю её себе по-разному.
То я вижу, как ты обернёшься в толпе. В шумной, суетливой толпе, спешащей по своим делам, вдруг остановишься и обернёшься. И посмотришь на меня долгим внимательным взглядом, а потом пойдёшь прочь. И я всё пойму по одному этому взгляду. Я побегу за тобой, расталкивая прохожих на своём пути, схвачу за руку, обниму, прижму к себе крепко-крепко и клянусь, больше никогда ни за что не отпущу.
А иногда мне кажется, что я приеду уставший. Весь в пыли, в крови, провонявшийся конским потом, который ты так не любила и у крыльца, спрыгивая с коня, уже пойму, что ты здесь. И я побегу по лестницам, перемахивая через ступеньки, рывком открою дверь в твою комнату и увижу тебя, стоящую у окна. Ты так любила это окно, что я просто не представляю тебя больше ни в одном другом месте. Ты развернёшься, как всегда, с бокалом в руке и скривишься: — Гош!